Луи де Берньер - Война и причиндалы дона Эммануэля

• Название: Война и причиндалы дона Эммануэля
• Автор: Луи де Берньер
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Бассейн капризной донны, причиндалы веселого дона и один бездарный офицер приводят селение на грань катастрофы. Латиноамериканская страна истерзана экономическим кризисом, политической неразберихой и произволом военных. Президент увлечен алхимией. Главнокомандующие плетут интриги. Тайная полиция терроризирует население. Горы кишат партизанами, джунгли – «внезапной смертью от грома». «Эти люди любят все человечество, но не задумываясь убивают друг друга». Богом забытое селение хранят духи, кошки и неистребимое жизнелюбие.

Трагикомический фарс в традициях магического реализма, первая часть трилогии Луи де Берньера – впервые на русском языке.

---

Приготовления заняли две недели. Все съестное, инструменты, утварь, предметы домашнего обихода и дорогие сердцу вещички были упакованы в тюки и готовы к погрузке на животных. Хекторо собрал пастухов, чтобы согнать весь скот дона Эммануэля и тех, кто покидал родные места. Без угрызений совести они угнали и скотину, принадлежавшую дону Хью и дону Педро: те восстановят стада на страховку и компенсацию от правительства.

Повсюду царила предотъездная неразбериха: все паковалось, распаковывалось, выкидывалось и паковалось заново; суету усугубляли шнырявшие кошки, уверенные, что все затеяно для их развлечения. Хекторо, осатанев от кошачьих наскоков на тюки, в упор стрельнул в одну кошку; та удивленно моргнула и потрогала кисточки на ножнах его мачете и ремешки кожаных шароваров. Хекторо понял: эти твари неуязвимы. Он убрал револьвер и покорился назойливому кошачьему вниманию.

Лошадей поставили в связку по старшинству; их возглавил серый жеребец дона Эммануэля. Потом выстроили и связали уздечками осликов и мулов. Впереди каждой связки скотины ставили быка, а во главе первой стоял Качо Мочо – бык со сломанным рогом, бесспорный король местных быков, настоящий гигант, но нравом ласковый, точно касание девственницы; ему одному разрешалось жевать цветы у дона Эммануэля в саду. Куры поедут в ящиках на спинах вьючных животных, а коз придется гнать гуртом – слишком упрямые и нервные, чтобы идти в связке. Собаки, понятно, и так никуда не денутся.

С рассветом в день выхода весь багаж изгнания стали грузить на животных и к полудню закончили. Каждому поручили приглядывать за частью каравана, а когда угнетающая жара и влажность стали нестерпимыми и между раздраженными людьми пошли обиды, все отправились на сиесту, кроме донны Констанцы и Гонзаго, которые неистово отдавались друг другу на берегу Мулы, и учителя Луиса с Фаридес, кто нежнее и благопристойнее предавались любви на столе в школе.

Когда к вечеру все снова собрались, кошки опять скакали и бесились, а животные прямо паниковали. Они не слушались и не хотели трогаться с места. Взбивались клубы удушливой пыли, поклажа сваливалась и под многоэтажную ругань грузилась вновь, животные наступали на ноги людям, мулы ложились на землю и отказывались двинуться, а кошки шмыгали у всех под ногами и вскакивали на спину скотине, цепляясь когтями, чтобы не свалиться; скотина храпела, пятилась и дико вращала глазами – что это там кусает в шею?

Вечером, когда путники разбили лагерь на краю саванны, из Вальедупара колонна за колонной покатили грузовики и бронетранспортеры. В одном грузовике со взводом из двадцати солдат сидел Фигерас, лишенный всех наград и разжалованный в лейтенанты, несмотря на то, что лично арестовал полоумного террориста, обвешанного котомками с солдатскими медальонами, который с кошкой на руках вошел в ворота штаба.

Наутро, когда Аурелио повел переселенцев через джунгли, животные снова запаниковали. На деревьях, с треском перескакивая с ветки на ветку, вопили обезьяны, с воплями кружили туканы и их цветастые родственники.

– Что-то здесь неладно, – сказал Аурелио. – Животным эта тропа не нравится. Если не возражаете, поднимемся на холм и пойдем верхом по гребню.

– По мне, что так, что этак, – ответил Педро, и колонна, взяв левее, стала подниматься по отлогому склону сквозь невероятно буйные заросли.

Дону Эммануэлю пришла в голову мысль. Он протолкался вперед.

– Мне думается, надо свалить парочку деревьев, чтобы нас преследовать не смогли. Вот вроде такого. – И он показал на высокое дерево с густой кроной сбоку от тропинки.

– Ну так срубите, – предложил Аурелио.

Подмигнув, он толкнул Педро локтем, и оба, приготовившись веселиться, смотрели, как дон Эммануэль расчехляет мачете и с размаху бьет по стволу. Лезвие чиркнуло по коре, выгнулось и со звоном отскочило; мачете лежало в траве, а дон Эммануэль, приплясывая и гримасничая, держался за ушибленную руку. На дереве даже зарубки не осталось. Дон Эммануэль взглянул на ухмыляющихся Аурелио и Педро.

– Это квебрахо, – пояснил Аурелио. – Крепкая древесина, можно дороги мостить. Попробуйте другое.

– Квебрахо? – переспросил дон Эммануэль. – О которое топор ломается?

– И мачете тоже, – ответил Педро, подавая дону Эммануэлю его зазубренное орудие.

– Ах вы, сучьи дети! – с горечью произнес дон Эммануэль. – Это же мой любимый мачете!

Отказываясь признать поражение, он шел рядом с Аурелио и тыкал в подходящие деревья, но тот отвечал:

– Нет, это каучуковое дерево, как можно… А это бразильский орех, не пойдет… Нет, нет, это священное дерево, Пачакамак может обидеться…

– Все, сдаюсь, – сказал дон Эммануэль. – Но животные оставляют такие кучи навоза, что нас даже слепой найдет.

– Попробуйте вот это, – предложил Педро. – Только не начинайте, пока все не пройдут.

Дон Эммануэль за пару минут свалил бальзу и догнал колонну; его честь восстановлена.

Переселенцы забирались все выше по склону холма метров в триста высотой, уходившего далеко в джунгли. На вершине люди, кошки и остальные животные остановились под солнышком перевести дух, наслаждаясь прохладным ветерком и свежим воздухом. Внизу меж горами и саванной тянулась узкая полоса леса, к северу до самого горизонта простиралась громадная волнующаяся зелень джунглей. Слева поднимались манящие, но устрашающие горы, а справа в бинокль различалось покинутое селение, Чиригуана и блестящая ленточка Мулы. Люди печально глядели туда, сожалея о земле, где родились, трудились и веселились, и каждый про себя думал: «Когда-нибудь мы вернемся».

Едва путники встали с травы, как выяснилась причина взвинченности кошек и загадочного буйства вьючных животных. Послышался отдаленный рев, земля затряслась под ногами, задрожала, точно желе из гуайявы. Всех сбило с ног, опрокинуло навзничь, а кошки полезли к людям на руки, цепляясь, ища спасения. Две тысячи человек упали на колени и, раскачиваясь в ужасе и дрожи земной, хором принялись каяться; отцу Гарсиа пришлось выслушать сразу всех и скопом отпустить грехи под аккомпанемент грохота и бормотанья. Гарсиа высчитал, что времени землетрясения как раз хватило на две «Аве Мария» и одну «Tota Pulchra Est».[53]

Все закончилось негромкой отрыжкой и урчанием в земных кишках; люди, не переставая креститься и призывать ангелов с духами, поднимались на непослушные ноги. Оглядевшись, люди увидели, что бывшие их жилища погрузились в мерцающее, взвихренное море сверкающего серебра – это солнечный свет вспыхивал на завесе белой пыли, поднятой содроганиями земли. Изгнанники не подозревали, что их дома под пылью целехоньки. Путники запричитали, охваченные страхом и завороженные красотой искрящегося моря, что покрыло равнину. Долго стояли они, глядя на плавно оседающий пыльный океан, и вдруг опять услышали нарастающий гул. Примерно в километре от них, над долиной, которую они миновали, громадная, в сотню метров высотой водяная стена рванулась в расселину между горами, вздыбилась огромной дугой, обрушилась на джунгли, ломая деревья, как спички, а затем, круша все на своем пути, метнулась к Муле; поднимая водяную пыль, волна двигалась с величественной богоподобной неумолимостью и рокотала, точно стадо исполинских быков, увлеченных необъяснимым доисторическим сражением.

Онемевшая толпа смотрела, как мощный пенистый поток искрящейся воды бесконечно ныряет между горами. Равнина превратилась в невыразительное мутное море, сверкающее до самого горизонта. Постепенно волна ослабела и часа через два превратилась в водопад, низвергавшийся в озеро.

Почти без слов изгнанники разбили лагерь. Опустился вечер, а люди, в утешение тиская кошек, бродили по лагерю, обнимались и просили друг у друга прошения за прежние обиды и зло. Старые друзья пожимали руки, а те, кто раньше и словом не обмолвился, делились сокровенным. Подобное творится не от страха, просто вдруг становится ясно: в мире все быстротечно, все, в конечном счете, – случайное стечение обстоятельств, которые внезапно могут ввергнуть человеческую жизнь в хаос. Люди вдруг осознают, как они беззащитны, и это оставляет незаживающие раны в душах, что прежде никогда не ощущали своей ничтожности и беспомощности, и открывает, как ценно все преходящее и земное. Пред столь мощной силой, пред равнодушным бессердечием, бездумным и неодолимым разрушением, с абсолютной ясностью понимаешь, что чувствует муравей, когда его муравейник топчет нога беспечного человека.

Военные грузовики уже ехали по быстро прибывающей воде. Колонна остановилась, и генерал-майор пограничной стражи влез на крышу грузовика, чтобы оценить обстановку.

– Я такое уже видел, – сказал он. – Подземные толчки что-то растрясли в горах, и вот вам результат. Придется разворачиваться.

Машины поелозили в вязкой грязи, с огромным трудом развернулись и двинулись к Вальедупару; вода остановилась в пятидесяти километрах от города и постепенно спала.