Димитр Коруджиев - Дом в наем

• Название: Дом в наем
• Автор: Димитр Коруджиев
• Издательство: София Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989

Главный герой этой повести пишет сценарий, который представляет собой не что иное, как пересказ глубоко поэтичного болгарского фильма „Томление на белом пути". Я выражаю большую признательность Николе Корабову за то, что он позволил вернуть литературе сюжет, почерпнутый в свое время из рассказов Константина Константинова. Любое сходство с действительностью, любое подобие истинным событиям случайно и непреднамеренно.

---

И прежде во мне было нечто, что позволяет мне сейчас меняться.

Как он хотел стоять и молчать вместе с ней здесь, под соснами.

Ты ли это, Матей, чем ты занимался эти три года, с тех пор, как мы развелись, знаешь, дорогая, хотели, чтобы я сделал фальшивый фильм о строительстве водохранилища, и я отказался, слышала что-то, но не думала, что ты так поступишь, да, отказался и теперь понимаю: главное потому, что ты будешь его смотреть, боже мой, Матей, это верно, дорогая, нужно было прожить полгода с другой женщиной, чтобы понять – никто, кроме тебя и детей, кроме моих родителей, не любил меня по-настоящему, мне было все равно, что я буду снимать для этих людей, которые не любят меня (хотя внешне я и оставался прежним), но для тебя, для тебя-то, и ты знаешь, что интересно, – стоит один раз отказаться, начинаешь хоть немножко считаться с собой, чувствовать уважение к себе и не хочется разочаровываться в своем следующем шаге, как же так, Матей, ты выглядел сильным и раньше, ну нет, то было другое, уверенность мне придавали компромиссы, мне ничто не угрожало тогда, совсем наоборот – разные важные люди хвалили меня, поддерживали, абсолютно фальшивая мощь, если можно говорить, что я сильный, то только сейчас, потому что мое сознание свободно от подробностей (так бывает, когда человек в одиночестве), в нем разместились основные вещи, основные образы – ты, дети, мать, отец, когда они были молоды, друг детства, который живет в нашей квартире со своей семьей, но хочу продолжить: так прошел целый год, а я все думал, что ты скажешь, когда увидишь мою следующую картину, поэтому отказался и от второго предложения, но ты… но ты с ума сошел… разве у тебя не было собственного замысла, нет, все, что приходило мне в голову, ощущал как имитацию, каким ты стал взыскательным, верно, дорогая, но у меня не было своих идей, ибо жил по-старому: клубы, слова, слова, имитация жизни, инерция, смутно догадывался, что мне нужно – муки, перемена, и они пришли… вот, ахилл… три недели не спал, не давала боль, бедненький, как ты сюда попал, и сам не знаю, да, точно не знаю, все одно к одному – мысль о том, что скажешь ты, два отказа (они придали мне немного куражу), потребность страдать, жажда перемен как единственный шанс, ты будешь поражена – я уже не думаю только об успехе…

Когда присел на стул, когда заснул… А потом стемнело, и хозяин потихоньку ушел.

12

Владко и жена начальника почты – какая странная близость (Матей называл ее Начальница, Владко-мадамчик.) Они встречаются по нескольку раз на день. Он выходит, садится на лавочку, его глаза отрешенно следят за извивами дороги. Со стороны села идет Начальница. Не идет – плывет к трактиру в потоке белых домашних птиц, руки раскинуты, на одной повис ребенок. Он желтый, очень худой, похож на моль. Это – девочка. Они устраиваются рядом с Владко, с двух сторон: группа, которая вызывает у нас ощущение вины. Время идет. Остальные люди, весь мир не дают о себе знать. Почувствовав, как все трое захлебываются в пустоте, Владко пытается заселить ее – в сотый раз – рассказами о своем цирковом прошлом и историей своего провала. На Начальницу нахлынули города, толпы людей в чужеземных одеждах и голос Владко, он поет, ее любимый, одетый в белое, невинный, с белой душой. Его голос проходит сквозь земной хаос нетронутым. Почему? (В его глазах трепетала красивая бабочка, там, высоко, на проволоке…) Но эту подробность Начальница не знает, зато рассказ неизменно интересен из-за своей явной незавершенности. Она вся настороже и ждет, наверное, догадывается… Ну и? Какой-то „мизерабельный грипп" обрывает струны Владкова голоса.

Они входят в трактир, их стол, разумеется, в углу. Тошо даже не смотрит в их сторону, и Владко, может быть, спрашивает себя, как именно поступит компаньон, чтобы присвоить себе его часть трактира. А спрашивает ли в действительности? Владко весь ушел в себя. О чем он думает – только режиссер знает, другие лишь догадываются; но Матей уверен, что без таких тайн нет искусства.

Когда они в трактире, под крышей, слово за ней. Как и Владко, как любой другой человек, она может рассказать одну единственную историю. Вышла замуж без любви, муж – никудышный, загубленная молодость. Владко слушает, рассеянно улыбаясь, и это делает ее жалкой. Он не жесток, просто отсутствует, потому что живет не здесь, а в прошлом. Прошлое и настоящее в его сознании поменялись местами, прошлое его окружает, настоящее – в лохмотьях, нереальное и все же неуничтожимое, как темное воспоминание, – только проглядывает время от времени в его глазах. В его улыбке, в его неприсутствии есть поэтому и сострадание: Начальница – часть мерцающего темного воспоминания, мученическая душа из царства мрака. Что касается ее рассказа – он еще не дослушал до конца…

Яснее ясного, для этой женщины надежды нет. Бедная, ее мечты вроде бы и осуществимы, конкретны: быть любимой Владко, убежать с ним в город и открыть шляпный магазин.

Матею хотелось уместить каким-то образом в этом вневременье единственное событие их жизни – оно выскочит из-под ее затянутой ряской поверхности, подобно тому, как рыба выпрыгивает из воды… И утонет снова, упав туда же. Наконец, подстегиваемый ее словами и взглядами, ее женским томлением и, вероятно, собственным состраданием, Владко тащится в дом почтаря, когда тот уехал на охоту. Медленно взбирается по деревянным ступеням, с трудом переставляет ноги. Она ждет его полуобнаженная, луна заливает ее манящим, прельщающим светом. Женщина встает, а он робко проскальзывает мимо нее – сквозь жар и искры; присаживается на самый краешек постели после того, как его раз-другой повело из стороны в сторону. Он придавлен желанием – со всех сторон! И вот несчастная (забыла, кто она и где) начинает играть роль прельстительницы! Скользит к нему медленно-медленно, внезапно высвечивается то одна, то другая часть ее тела. Что делать неопытному парню, бывавшему в Александрии и Каире, но ни разу так и не ступившему в грязь, неизменно глядевшему ввысь, на белую бабочку на проволоке? Каково ему видеть, как в этой жалкой обстановке женщина делается смешной, ее поведение унижает ее? Да, бедная, почти пустая комната говорит нам без обиняков, что любовь всегда бывает нищенской, если она взросла в нищенском мире. Владко постепенно сжимается, уменьшается, он уже похож на затаившегося мышонка. Наконец бушующее тело Начальницы понемногу успокаивается; она закрывает глаза (вероятно, чтобы не видеть, как ее любовь порождает страх и жалость), протягивает руку, чтобы дотронуться до его волос. Рука замирает на железной спинке кровати. И только тогда женщина по-настоящему вздрагивает. Она тоже сжимается и отодвигается в противоположный угол кровати. Прикрытая скудной одеждой, ее плоть, все еще выставленная напоказ, становится дряблой и бесцветной. Две человеческие кучки остаются неподвижными.

Но и после этого дня ничего не меняется, беспокойство постоянно приводит ее к скамейке перед трактиром. Она продолжает любить и ждать. (Что еще остается ей?) Здесь, – сказал себе Матей, – прозвучит голос за кадром, обреченный, очень сильный. „Она ждет дни, месяцы, годы…"

После того, как вставит эту сцену, он вернется к рассказу об уже выбранном дне. Внезапно пойдет дождь – настоящий потоп. Все живое попрячется, трактир Владо и Тошо превратится в Ноев ковчег. Да, да, Ноев ковчег, который нужно заполнить.

13

Матей никогда не писал такой скромный, такой тихий сценарий. Свет шел изнутри, образы, подобранные им, спокойно освещали его работу. Работу? Точное ли это слово? Все шло незаметно, как будто само собой, с тех пор, как жизнь стала простой и ясной. Постепенно приобретало значение и другое – он вовсе не был уверен, что сделает фильм по этому сценарию; таким образом, сам процесс написания становился естественной формой жизни, частью его существования, как движение и дыхание. Но и на этом чудеса не кончались… Прежде не стал бы описывать такую сцену. Тогда он был уверен, что зрелая и красивая женщина сумеет сделать все, что захочет, с таким стеснительным парнем… Нищенская любовь в нищенском мире, болотная любовь, которой надо избежать, чтобы не лишиться воспоминания и надежды – как ему удалось раскрыть мысли Владко? Обреченное болотное действие… Об этом, может быть, он расскажет хозяину, возмущенному поведением его героя. Но… есть ли смысл рассказывать ему об этом?

Воскресным утром, когда люди не сидят дома, но все-таки крутятся где-то поблизости, Матей вышел на прогулку. Ему захотелось, наконец, встретить кого-нибудь в зеленом лабиринте. На сей раз не пошел через сад, не пошел к дороге, ведущей в лес. Пошел по улочке, по которой Стефан привез его. Там его поджидало воспоминание, и оно было мучительным: колдобины, бесконечная тряска в машине, брань шофера… Пешком было не так опасно. Плелся медленно, становилось так покойно, когда ему удавалось наступить загипсованной ногой на ровное место. Кто назвал улицей эту изрытую тропинку? Судьба удачно превращает ее в границу между теперешним и прежним в его жизни, связывая ее с домом, что он снял. Дом номер один, улица с него начиналась, им же и кончалась… других номеров не было. В зелени, может быть, прятались развалившиеся заборы и домишки, однако в соответствии с каким-то таинственным планом они числились по другой улице.