Митицуна-но хаха - Дневник эфемерной жизни (с иллюстрациями)

• Название: Дневник эфемерной жизни (с иллюстрациями)
• Автор: Митицуна-но хаха
• Издательство: Центр "Петербургское Востоковедение"
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1994
• ISBN: 5-85803-031-9

Настоящее издание представляет собой первый русский перевод одного из старейших памятников старояпонской литературы. «Дневник эфемерной жизни» был создан на заре японской художественной прозы. Он описывает события личной жизни, чувства и размышления знатной японки XI века, известной под именем Митицуна-но хаха (Мать Митицуна). Двадцать один год ее жизни — с 954 по 974 г. — проходит перед глазами читателя. Любовь к мужу и ревность к соперницам, светские развлечения и тоскливое одиночество, подрастающий сын и забота о его будущности — эти и подобные им темы не теряют своей актуальности во все времена. Особенную прелесть повествованию придают описания японской природы и традиционные стихи.

В оформлении книги использованы элементы традиционных японских гравюр.

Перевод с японского, предисловие и комментарии В. Н. Горегляда

---

Читатель-европеец найдет в «Дневнике эфемерной жизни» немало деталей, требующих введения в ситуацию. Это касается религиозных представлений, примет и суеверий, детален культуры, быта.

Прежде, как и в наши дни, основная часть японцев исповедовала две религии одновременно: исконную — синто и заимствованную с континента — буддизм. Один и тот же человек, в зависимости от ситуации, посещал либо синтоистское святилище, либо буддийский храм. В «Дневнике» Митицуна-но хаха упоминание синтоистских церемоний в основном связано со святилищем Нижний Камо, расположенным недалеко от столицы (ныне — в черте г. Киото), а буддийские службы, верования, обряды — с целым рядом храмов, расположенных, главным образом, в окрестностях столицы (это было не очень далеко от города, даже если автор дневника пишет, что храм расположен «глубоко в горах»: езда на быках создавала свои представления о расстояниях).

Исконная синтоистская вера выросла из шаманских корней, отличалась многообразной и крепкой связью с явлениями живой и неживой природы, с обожествлением предков и культом чистоты. Во главе пантеона богов здесь стояла богиня Солнца, я император считался ее потомком. Буддизм, заимствованный с континента, делился на множество школ, группирующихся в «явные» и «тайные» учения. «Явные» учения (школы, позднее — секты) были сосредоточены, главным образом, в Нара, «Тайное учение» — это прежде всего теория и практика эзотерической школы сингон («Истинное слово»), центр которой находился к югу от столицы, в провинции Кии.

Проповедники сингон придавали большое значение выявлению тайных функций плоти, речи и мысли каждого адепта, приводящих его как к достижению высшего просветления, так и к выполнению прижизненных желаний, «выгод в настоящей жизни». Возглашение особых мистических формул в сочетании с ритуальными манипуляциями рук и пальцев были предназначены для налаживания контакта (осознания принципиального единства) с вселенским буддой Дайнити (санскр. Махавайрочана) и достижения желаний.

Священнослужители из сингон-буддийских храмов приглашались в дома киотоской знати для совершения всевозможных эзотерических обрядов: снятия наговоров, изгнания из одержимого злого духа, ограждения от неблагоприятных сил новорожденного, моления о благополучном исходе задуманного дела, исцеления больного и т. д.

Недаром, описывая болезнь Канэиэ, Митицуна-но хаха отмечает: «При помощи чтения сутр и проведения буддийских обрядов здоровье Канэиэ… стало понемногу улучшаться…» Или: «Пришел буддийский наставник и они стали заниматься целительными заклинаниями и осуществлять магические движения» (попутно нужно заметить, что для исцеления больного использовали жесты, позы, движения рук и всего тела, а также и микстуры, для приготовления которых употребляли побеги, корни и листья растений, растертые в порошок минералы, а также иглоукалывание и прижигание).

Хэйанцы время от времени оказывались в ситуации, которая считалась оскверняющей. И здесь нужно было осуществить очищение — в буддийском храме или в синтоистском святилище. Существовала сложная система представлений о благоприятных и неблагоприятных для каждого человека направлениях для передвижений в разных ситуациях, о благоприятных и неблагоприятных днях для разного рода начинаний. Их определяли астрологи. Для поддержания чистоты или для очищения от скверны регулярно проводились воздержания, когда человек соблюдал определенную сумму запретов, не вступал в контакт с посторонними и т. д. Временами люди выезжали в горные буддийские храмы для молений и временного затворничества, также имеющего очистительный характер.

Оскверниться можно было не только из-за собственного поведения, но и из-за ситуации, в которой оказался. Оскверняющими не только участников, но и свидетелей считались, к примеру, роды. Особо оскверняющей была, разумеется, смерть. Быть свидетелем чьей-то смерти, видеть умершего (даже мертвого животного) считалось предельно дурным признаком, требующим немедленного проведения тщательного очищения.

Обряды проводились ситуационно и по календарному признаку. Календарь в хэйанской Японии был сложным, но чаще всего летоисчисление вели по девизам царствования императоров и по шестидесятилетним циклам. Вступая на престол, император выбирал девиз из двух иероглифов с благоприятным значением, и этим девизом обозначались годы его царствования. Если случалось какое-нибудь знаменательное событие, в память о нем девиз правления мог измениться и до смены царствующего императора. Так, при жизни Митицуна-но хаха четыре девиза правления было у императора Мураками (правил в 946–967 гг.), пять — у императора Энъю (968–984). На практике в письменных памятниках сочетались два принципа обозначения года события — по девизам правления и по циклической системе.

Год делился на двенадцать лун по лунному календарю, причем обозначались они как по порядковым номерам (китайский порядок счисления), так и по старинным японским названиям, ориентированным на сезонные изменения в природе. В быту равно употреблялись оба вида названий. Новый год считался началом весны (в переводе на солнечный календарь он приходился на конец января—февраль). Обычно по названиям знаков зодиака обозначались и часы: так принято называть отрезки времени, на которые делили сутки.

Обычно пишут, что один час равнялся двум современным (европейским). Это удобно, но не совсем точно, поскольку его продолжительность зависела от времени суток и от сезона: светлая и темная части суток каждая в отдельности делилась на шесть равных частей, поэтому летом «дневной час» был длиннее «ночного часа», а зимой — наоборот. Одинаковую продолжительность (два наших часа) они имели только во время осеннего и весеннего равноденствия.

С конца IX в. в традицию вошел китайский обычай отмечать пять сезонных праздников в году (госэкку): 1-й день 1-й луны (дэиндзицу), 3-й день 3-й луны (дзёси или хинамацури), 5-й день 5-й луны (танго), 7-й день 7-й луны (танабата) и 9-й день 9-й луны (mёё). С каждым из них были связаны многие благопожелательные обряды и приметы.

Празднования Нового года не ограничивались его первым днем и были связаны с поверьем о том, что новогодние обряды проецируют судьбу на весь год. Такого рода приметы и обычаи бытуют в Японии до наших дней. При наступлении нового, 1793-го года, глава первого Российского посольства в Японию поручик Адам Лаксман записал в своем путевом журнале:

«Накануне же Нового года зажигают перед своими идолами курительные свечки и, ходя по углам, бросают горстью жареный горох, произнося с криком следующие слова: „Онива сото фуку уджи“[6], значащие: „Дьявол вон, добро останься!“ И каждый, сколько от роду ему лет, съедает по стольку числом горошин»[7].

Аналогичные детали отмечает для современной Японии С. А. Арутюнов[8], а для десятого века — Митицуна-но хаха.

Новогодние праздники были самыми продолжительными среди всех. В разные дни 1-й луны проводились ритуальное вкушение супа «из семи трав» (7-й день), «процессия белых коней» в синтоистском святилище Камо и др. В 3-й день 3-й луны в числе обрядов важное место занимало изготовление бумажных кукол, которые пускали плыть по воде, чтобы избавиться от всевозможных напастей (в позднее средневековье этот день стали считать праздником кукол или праздником девочек и сооружать в домах целые кукольные ансамбли с фиксированными персонажами)[9].

В 5-й день 5-й луны цветы ириса на длинных стеблях и чернобыльник втыкали в карнизы домов, образуя сплошной ковер, из искусственных цветов сооружали шары, к которым прикрепляли кисточки из длинных пятицветных крученых нитей, и этим старались отпугнуть злых духов. На обед готовили особые рисовые клецки, которые подавали на бамбуковых листьях, и завернутые в дубовые листья рисовые лепешки.

Еще через два месяца, в 7-й день 7-й луны отмечался праздник влюбленных. Считалось, что в ночь на 7-е в небе происходит встреча влюбленных Волопаса и Ткачихи (звезды Альтаир и Вега), которые для этого переходят друг к другу через Небесную Реку (Млечный Путь) по распростертым крыльям сорок, слетающихся к месту их встречи. На улицах всю ночь царило ликование, ворота домов украшали ветками криптомерии и бамбука, а также разноцветными бумажными лентами с благопожелательными надписями на них.

Последний из Пяти сезонных праздников — Праздник хризантем — отмечали в 9-й день 9-й луны. Его справляли и в семьях, и при дворе. Хризантема — символ долголетия. Сам праздник приходится на время сбора урожая риса, потому с ним связано много примет и обрядов. Самый, пожалуй, интересный из них — обтирать тело ватой, пропитанной росой с хризантемы, которую укрывали этой ватой в ночь на «двойную девятку». Так хэйанские дамы стремились вернуть себе молодость.