Александр Бартэн - Под брезентовым небом

• Название: Под брезентовым небом
• Автор: Александр Бартэн
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Эта книга — о цирке. О цирке как искусстве. О цирке как части, а иногда и всей  жизни людей, в нем работающих.

В небольших новеллах  читатель встретит как  всемирно известные цирковые имена и  фамилии (Эмиль Кио, Леонид Енгибаров, Анатолий  Дуров и др.), так и мало известные широкой публике или давно забытые. Одни из них  всплывут в обрамлении ярких огней и грома циркового оркестра. Другие — в будничной рабочей  обстановке. Иллюзионисты и укротители, акробаты и наездники, воздушные гимнасты и клоуны. Но не только. Еще  и инспекторы манежа, униформисты, технический персонал, администрация цирка.  И даже цирковые животные.

Почти всех своих героев автор знал лично и многих —  долгие годы. Истории, собранные за многие годы, и составили эту книгу.

---

Наконец мы решили, что время выступать. Посоветовавшись с Мари (она была первейшей моей помощницей), назначили представление на ближайший воскресный день. Но ничего из этого не получилось.

Накануне захворал Петя: сразу высокая температура, беспамятство. Днем позже слегла Наташа. Пригласили доктора, и он определил испанку, так называлась тяжелая форма гриппа, свирепствовавшая в те годы. Какой уж тут цирк! Дом заполнился запахами лекарств, тетя ходила с заплаканными глазами, няня Федоровна сбилась с ног, помогая тете, а мамзель Мари по нескольку раз в день бегала в аптеку. Неприютно стало и мне. Меня, чтоб не заразился, перевели в дядин кабинет, там стояли холодные кожаные кресла, и диван был таким же холодным и жестким. Выходя на двор, я встречал Пушка. Не дожидаясь команды, собачка начинала служить... Я чесал ей между ушей и приговаривал: «Потерпи, потерпи! Мы с тобой еще выступим!»

Няня Федоровна жила в маленькой комнате по соседству с кухней. Няня любила гадать. Достанет затрепанную карточную колоду и гадает, скоро ли Петечка и Наташенька на поправку пойдут.

—   И мне погадайте, няня, — просила Мари. — На жениха погадайте!

—   Откуда им взяться, женихам-то? — ворчливо отнекивалась няня. — Чай, все на фронтах!

—   Ах, не скажите! — встряхивала головой Мари и кокетливо поглядывала в зеркальце. — Ах, как не терпится мне собственную свою жизнь устроить!

—   Для этого карты не нужны, — отвечала Федоровна.— Я ж замечаю, с тебя Илюша глаз не сводит.

—   Илюша? Илья Захарович? Так ведь у него, кроме тельняшки да гитары, никакого имущества.

—   А у тебя побольше ли, Маруся?

Девушка вздыхала, глаза ее туманились, но мгновением позже она снова вскидывала голову и со смехом прижимала меня к себе:

—   Вот ведь какие дела, господин цирковой директор!

В один из этих дней (кризис миновал, Петя и Наташа уже поправлялись) Мари спросила меня:

—   Ты не хотел бы сходить на площадь? Мы там давно не бывали!

Конечно, я согласился. Отпросившись у тети, мы пошли. По дороге Мари спросила:

—   Ты умеешь тайну хранить? Дай слово. Смотри, я тебе верю!

Посреди площади все так же возвышалась круглая дощатая постройка. Возле нее прохаживался незнакомый мне немолодой мужчина.

—   Леонтий Фомич! — воскликнула Мари. — Я никак не ждала, что при такой погоде...

—   Я привык не с погодой, а с интересами собственными соображаться, — скрипуче отозвался мужчина.— Что это за мальчик с вами?

—   Братец мой, — быстро ответила Мари, стиснув мне руку. — Очень смышленый. Цирком увлекается. Цирковым директором он у нас!

—   Директором быть завидно, — хмыкнул одобрительно мужчина. — Все под тобой, а ты их кнутиком, кнутиком!

Через несколько дней Мари открылась тете.

—   Не ругайте меня. Мы совершенно случайно в аптеке познакомились. Такой солидный, представительный. Одет хорошо. Возрастом, правда, постарше, но я не пугаюсь этого... И выразил желание познакомиться с моими родителями.

—   Ты же, Мари, сирота, — напомнила тетя.

—   Ах, не ругайте меня! — повторила, всхлипнув, девушка.— Я не решилась признаться в своей безродности... Я вас назвала своими родителями!

В тот же вечер тетя переговорила с дядей:

—  Можешь поверить, подобный спектакль мне самой не по душе. Однако мы должны пойти на это. Надо помочь сироте!

Дядя сердито крякнул, но возражать не стал. И вот Леонтий Фомич явился с визитом. Мари с утра места себе не находила.

—   Как находишь? — спрашивала она меня, в десятый раз переиначивая прическу. — Так лучше? Так больше идет?

—   Ты самая красивая, — отвечал я. — Ты похожа на цирковую наездницу Леонессу!

—   Удивительный мальчик! — воскликнула Мари.— Все-то ты о цирке, один только цирк на уме!

Прежде чем войти в комнаты, Леонтий Фомич долго шаркал калошами и разглаживал редкие волосы. Мари познакомила его с дядей и тетей.

—  С большой симпатией к вашей дочери отношусь,— сказал Леонтий Фомич.

Дядя, спеша переменить разговор, справился, чем занимается гость.

—  Какие же занятия при нынешних временах?! — вздохнул Леонтий Фомич. — Торговлю прежде держал галантерейную, торговал с немалой прибылью... Не теряю, однако, надежды на поворот фортуны.

Тетя предложила, чтобы Мари спела для гостя. И Мари, послушно сев к пианино, исполнила неаполитанскую песню — единственную, какую она знала.

—  Душевное пение, — оценил Леонтий Фомич. — Будет в доме хозяйка, не поскуплюсь на инструмент!

Мари проводила гостя до лестницы, а потом, вернувшись, спросила дядю и тетю — понравился ли.

Дядя душой кривить не умел и потому промолчал. А тетя сказала, отведя глаза:

—  Только бы тебе было хорошо!

В тот день мне впервые разрешили побыть немного с Петей и Наташей. И даже Пушка разрешили взять с собой. На радостях собачка показала все, что умела, чему научилась у меня. Мы дурачились, шалили, я передразнивал Леонтия Фомича, и тут же мы стали строить самые фантастические планы: как дадим представление и об этом по всему городу разнесется весть, и тогда-то нам для следующих представлений передадут пустующую постройку на базарной площади.

—  Скорее бы совсем поправиться! — воскликнул Петя.

И вот болезнь осталась позади. И мы опять назначили день представления. И выпустили к этому дню пестро расписанные от руки афиши. И зрители, собравшись дружно, расположились вокруг площадки под дубом. Все собрались, на кого мы рассчитывали. Только дядя Коля не захотел спуститься из своей мезонинной комнаты. «Мне и с балкона все видно!» — крикнул он. Возле Мари сидел приглашенный ею Леонтий Фомич. По другую сторону — Илья Захарович: полосатая грудь, расстегнутая тужурка. Он ревниво поглядывал на Мари.

Первым номером в программе стояла высшая школа верховой езды. Лошади и в помине не было, но я ничуть не смущался этим. Не знаю, как объяснить, но во мне превосходно уживались конь и наездник. Корпус мой, точно я и в самом деле находился в седле, пружинно подскакивал при переменах курса, руки чутко управляли невидимыми поводьями, и в то же время я упоенно ощущал себя норовистым конем, чистокровным красавцем со звонкими копытами и развевающейся гривой.

Гарцуя по кругу, я ждал, что вот-вот разразятся аплодисменты. Но вдруг вместо них получил щелчок по лбу. Да еще какой: слезы брызнули из глаз. Собрав всю выдержку, я попытался сделать вид, что ничего не случилось. И тут же был поражен вторым щелчком... Это зло шутил дядя Коля. Он срывал с дуба желуди и, пользуясь своей удобной позицией, с большой прицельностью кидался ими.

Кое-как завершив верховую езду, я уступил арену Пете: в афишах он назван был всемирно известным жонглером Эрнестино. Изящно выбежав и поклонившись, Петя стал перекидывать мячики. Желудевый обстрел возобновился без промедления. «Ой, больно!» — воскликнул Петя и, побросав мячи, спрятался скорее за дубовый ствол. Наташа вовсе отказалась выходить...

Заметив наше замешательство, тетя решила прийти на помощь.

—   Перестаньте, Николай! — сказала она. — Не надо лишать детей удовольствия!

—   Удовольствия? — перевесился дядя Коля через перильца балкона. — Ах, скажите пожалуйста, какие нежности! Пора бы знать, что в наши дни ни о каких удовольствиях речи быть не может!

Тут вмешался Илья Захарович: я и прежде замечал, что он недолюбливает дядю Колю.

—  Это в каком же смысле? — спросил сурово Илья Захарович.

Дядя Коля вместо ответа предпочел исчезнуть за балконной дверью.

Зато дядя Вася по доброте душевной попытался ободрить нас.

—  Браво-бис! Браво-бис! — громко захлопал он в ладоши.— Продолжайте, ребятки! У вас превосходно получается! Совсем как в настоящем цирке!

Я решил было спасти положение, выйдя со своим чудо-дрессированным Пушком. Не тут-то было. До сих пор самым смирным образом дожидавшаяся своей очереди собачка вдруг заметила на заборе злейшего врага — соседскую кошку. Все было тотчас позабыто. Кошачий визг, пронзительный лай, погоня... Пушок исчез, и мне не осталось ничего другого, как с прискорбием объявить о конце представления.

По-разному расходились зрители. Одни — сочувствуя нам, другие равнодушно. Что же касается Леонтия Фомича, он потирал ладони с довольным видом:

—  Серьезный дядюшка у вас, Маруся. Ишь, как он желудочками! Прошу познакомить при случае.

Так полнейшей неудачей и закончилось наше представление. А тут еще зарядили дожди — нескончаемые, с утра до ночи и ночи напролет. Мокрым, невзрачным все сделалось вокруг.

Как и прежде, наведываясь к няне Федоровне, я заставал ее за приготовлением кофе. Няня была большой любительницей этого напитка. Однако настоящего кофе давным-давно в помине не было, и приходилось довольствоваться желудевым. Набрав в подол желудей, няня калила их на сковороде, дробила в медной ступке и наконец, молола в ручной скрипучей мельнице.