Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

• Название: Три круга Достоевского
• Автор: Юрий Кудрявцев
• Жанр: Научная Фантастика

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета

Монография (1-е изд. — 1979 г.) представляет собой попытку целостного рассмотрения мировоззрения Достоевского, одного из наиболее сложных художников-мыслителей. Автор анализирует проблемы событий­ного, социального и философского плана, поднятые Достоевским. Ориги­нальное прочтение произведений Достоевского, новая трактовка наиболее важных художественных образов дают современное понимание многих идей писателя, его философии человека.

Для философов, филологов, всех интересующихся проблемами твор­чества Достоевского.

Научное издание

КУДРЯВЦЕВ Юрий Григорьевич

ТРИ КРУГА ДОСТОЕВСКОГО

Зав. редакцией Н. А. Гуревич

Редактор Ю. С. Ершова

Оформление художника Е. К. Самойлоза

Художественный редактор Л. В. Мухина

Технические редакторы М. Б. Терентьева, Н. И. Смирнова

Корректоры Е. Б. Витю к, С. Ф. Будаева

Сдано в набор03.08.90. Подписано в печать 17.12.90.

Формат 60X9016. Бумага офсет.

Гарнитура литературная. Высокая печать.

Усл. печ л. 25,0 

Тираж 20 000 экз. Зак. 329. Изд. № 1254.

Цена 3 р. 50 к.

Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.

103009, Москва, ул. Герцена, 57.

Типография ордена «Знак Почета» изд-ва MГУ.

119899, Москва, Ленинские горы

ISBN 5 — 211 — 01121 — X

© Издательство Московского

университета, 1979

© Ю. Г. Кудрявцев, 1991 дополнения

---

Достоевский обнажает тупость и самоуверенность власти; В частности, на примере французской власти: «...накануне почти верного своего падения, они убеждены в полной победе» [1895, 11, 280]. Далее писатель замечает, что республиканские власти во Франции лишь начали править, «как тотчас же вообразили себе, что страна в них влюбилась бесповоротно и что по крайней мере. Вот что было комично. Решительно у всякого французского республиканца есть роковое и губящее его убеждение, что доста­точно только одного слова «республика», как тотчас же она станет навеки счастливою. Все неудачи республики они всегда приписы­вают лишь внешним мешающим обстоятельствам, существованию узурпаторов, злых людей, и ни разу не подумали о невероятной слабости тех корней, которыми скрепляется республика с почвой Франции и которые в целые сто лет. не могли окрепнуть и про­никнуть в нее глубже» [1895, 11, 281].

Можно, конечно, трактовать это как выступление против рес­публиканской формы правления. Но я вижу иное. Здесь автор выступает против власти, не ожидающей восхищений со сторо­ны народа, а просто объявляющей о восхищении. Против исполь­зования тирании терминов, против несамокритичности. Может быть, Достоевский не прав по отношению к республиканской Франции. Но это ошибка первого круга. По кругу второму ошиб­ки здесь нет. Такие черты могут быть присущи власти, и черты эти — негативные.

При размышлениях о бюрократизме Достоевский повторяет ранее высказанную мысль о единстве царя и народа. Мысль эта родилась, поддерживалась и насаждалась в недрах официозной печати. Об этом единстве говорили в России много. Это был крае­угольный камень официальной идеологии. И Достоевский — в хоре официозов? Не думаю. Мне кажется, он понимал, что час­тое упоминание о единстве говорит о его отсутствии. То, что есть в действительности, — видно, и кричать о нем не надо. Ход мысли у Достоевского тот же, что и в случае с цензурой. Если едины, то доверяйте народу. А в статье о бюрократизме речь как раз и шла о недоверии.

При всей своей проницательности Достоевский не заметил, однако, одного вида деятельности государства: делание «воли на­рода». Более того, он выступил против Л. Толстого, заметившего в период балканских событий это делание.

Но Достоевский зорко увидел одну из опор государства в борьбе с теми, кто не разделяет сделанного «общественного мнения». Это донос.

- В «Мертвом доме» доносчика не презирают. Почему? Видимо, потому, что донос стал нормой, и к нему привыкли. Сбита систе­ма ценностей. А это проблема социальная. Далее, если есть до­носчики, значит, есть и их работодатели. Как говорил Иван Ка­рамазов, «у нас ведь тоже есть такое одно отделение, где при­нимают известные «сведения» .[10, 10, 171].

В «Записках из Мертвого дома» отмечена и такая деталь. Некий А — в осужден за донос. Государством. Но его же пред­ставители используют в остроге А — ва в качестве доносчика. И получается, что государство не следует им самим установ­ленным законам.

Отношение к доносу у Достоевского, как у всякого нормального человека, резко отрицательное. Так, в ответ на требование называть критикуемых нигилистов по имени, Достоевский писал издателю «Гражданина»: «Как же он требует указаний (т. е. доносов Правительству) на А. и «а Б., когда они, кроме осрамления, могли бы лишиться вследствие доноса вашего мест своих, и даже попасть под дальнейшее гонение» [П, 3, 93].

Как уже отмечалось, в произведениях Достоевского нередко» изображаются сошедшие с ума. Но есть там и иной аспект су­масшествия. Стремление объявить сумасшедшими людей здоро­вых. Тех, кто думает не так, как они, свой ум признавшие за норму. Все иное есть от нормы отклонение.

Вот генерал Епанчин видит, что героиня бросает в огонь ста тысяч, и мгновенно реагирует: «Не... не... связать ли нам ее? — шепнул генерал Птицину, — или не послать ли... С ума ведь сошла, ведь сошла? Сошла?» [8, 145]. Конечно, в мире чистогана такой поступок — сумасшествие.

Князь Мышкин выступил перед «светом» с проповедью жиз­ненных принципов, этому «свету» чуждых. Князя хотят вывести «под предлогом его болезни», а потом и объявить сумасшедшим. То, что посягает на привычный уклад жизни, — сумасшествие.

Ставрогин совершает аморальные поступки — хотят объявить сумасшедшим и спрашивают, не замечалось ли у него «уклоне­ния идей или особенного оборота мыслей» [10, 82].

Свидетельства героя «Бобка»: «А насчет помешательства, так у нас прошлого года многих в сумасшедшие записали.

  — То-то свести с ума у нас сведут, а умней-то еще никого не сделали» [1895, 9, 215]. Здесь безымянные, но много. Одних, видимо, сделали сумасшедшими, других просто объявили.

Помогающего другим, а тем самым разматывающего состоя­ние, одного из героев «Подростка» предлагали объявить сумас­шедшим. Умный копит. А этот раздает. Значит, сумасшедший.

Приехавший из Москвы знаменитый доктор считает, что не хитрящий в трагический момент Митя Карамазов ненормален, ибо «все действия его наоборот здравому смыслу и логике» [10, 10, 208]. Умный будет хитрить, выкручиваться. Простодушен — значит сумасшедший.

И все-то «умные» хотят взять в опеку «сумасшедших». Охра­нить свои интересы от них. Приняв эти интересы за норму.

Я перечислил не все попытки объявить нормальных людей сумасшедшими. Пытались взять под опеку и проигрывавшуюся на рулетке «бабуленьку» («Игрок») и Версилова.

Но причем тут государство? Не отвечает же оно за действия или помыслы каждого из своих многочисленных членов. В какой-то мере и отвечает, должно отвечать. Но не это здесь главное. Дело в том, что эти граждане опирались на определен­ную государственную систему. Им мало было посеять в мнении общества мысль о сумасшествии того или другого человека. Им надо было это оформить юридически.

Генерал, из рук которого утекает возможное наследство, зо­вет к опеке над «бабуленькой» и прямо ссылается на нравы го­сударства: «У нас в благоустроенном государстве, где есть на­чальство, над такими старухами тотчас бы опеку устроили! ...у нас эдаких старух в дугу гнут, в дугу, в дугу-с» [5, 287]. «Благоустроенное государство», где «гнут в дугу», — это Россия. Гене­рал тоскует о ней, потому что «бабуленька» проигрывает вне России, и российская юриспруденция не может до нее дотянуться.

 Другой герой «Игрока», Алексей Иванович, говорит, что сумасшествием «начали в последнее время злоупотреблять в юри­дическом мире» [5, 236]. Правда, он видит это злоупотребление в обратном плане, чем желает генерал: виновных оправдывают, объявляя их сумасшедшими. Но если можно пойти на такое ради спасения человека от тюрьмы, то почему нельзя использовать тот же прием для достижения противоположных целей? Да и генерал знает, что говорит, он, видимо, в этих вопросах опытнее учителя.

О том же «благоустроенном государстве» говорит барон Р., угрожающий сумасшедшим домом Версилову: «Мы живем не в лесу, а в благоустроенном государстве» [10, 8, 355].

А в «Идиоте» прямо сделана попытка юридически оформить сумасшествие князя и взять его под опеку. И в этом деле участ­вуют и, государственные служащие. Один «почтенный старичок», «тонкий юрист», «заключил, что это дело совершенно возможное, лишь бы были свидетели компетентные умственного расстройства и совершенного помешательства, да при этом, главное, покро­вительство высоких особ» [8, 487].

Как видите, надо не так уж много: инициатор постановки вопроса, компетентный свидетель и «покровительство высоких, особ». Покровительствовать они будут не жертве, а инициатору. Покровительство — довод главный. Оно, однако, хотя и всемо­гущее, но должно опираться на другие звенья: инициатор и сви­детель.

Инициатор в деле Мышкина есть. «Почтенный старичок» дал консультацию, как лучше провести дело, высокие особы, видимо, тоже найдутся.

Но Мышкина не объявили сумасшедшим. Одно звено дало осечку. Свидетель-медик оказался не на высоте. Когда обманом князя привели к доктору для освидетельствования, то после беседы с ним «доктор сообщил Лебедеву, что если всех таких брать в опеку, так кого же бы приходилось делать опекунами?» [8,488].

Доктор не понял правил игры. Он сам, видимо, отчасти су­масшедший, если не понимает, кто в обществе должен быть в? опеке, а кто должен опекать. На доктора хотят оказать давле­ние. Фактами, показывающими ненормальность поступков князя, в частности его предполагаемой женитьбой. И тут доктор, как бы поняв правила игры, но не желая на этих правилах в игру включаться, заметил, что красота и богатство невесты говорят скорее «о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствуют к заключению противоположному и для князя со­вершенно приятному...» [8, 488]. Умен, коль так действует. Коль женится с расчетом.

Произошла осечка. Мышкин избежал опеки. Не все проду­мали. Не к тому обратились. Ошибка. Не надо было связывать­ся с таким непонимающим доктором, а взять другого. И если бы все было в одних руках, в руках более опытных, чем руки Лебедева, то Мышкину не миновать бы желтого домика. Не выставляй свой ум.