Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

• Название: Три круга Достоевского
• Автор: Юрий Кудрявцев
• Жанр: Научная Фантастика

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета

Монография (1-е изд. — 1979 г.) представляет собой попытку целостного рассмотрения мировоззрения Достоевского, одного из наиболее сложных художников-мыслителей. Автор анализирует проблемы событий­ного, социального и философского плана, поднятые Достоевским. Ориги­нальное прочтение произведений Достоевского, новая трактовка наиболее важных художественных образов дают современное понимание многих идей писателя, его философии человека.

Для философов, филологов, всех интересующихся проблемами твор­чества Достоевского.

Научное издание

КУДРЯВЦЕВ Юрий Григорьевич

ТРИ КРУГА ДОСТОЕВСКОГО

Зав. редакцией Н. А. Гуревич

Редактор Ю. С. Ершова

Оформление художника Е. К. Самойлоза

Художественный редактор Л. В. Мухина

Технические редакторы М. Б. Терентьева, Н. И. Смирнова

Корректоры Е. Б. Витю к, С. Ф. Будаева

Сдано в набор03.08.90. Подписано в печать 17.12.90.

Формат 60X9016. Бумага офсет.

Гарнитура литературная. Высокая печать.

Усл. печ л. 25,0 

Тираж 20 000 экз. Зак. 329. Изд. № 1254.

Цена 3 р. 50 к.

Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.

103009, Москва, ул. Герцена, 57.

Типография ордена «Знак Почета» изд-ва MГУ.

119899, Москва, Ленинские горы

ISBN 5 — 211 — 01121 — X

© Издательство Московского

университета, 1979

© Ю. Г. Кудрявцев, 1991 дополнения

---

В статьях в «Дневнике писателя», в письмах, черновиках фи­лософские взгляды автора изложены прямо, от себя.

Есть у Достоевского произведения без философской насыщен­ности. Есть и такие герои. Но мало. А есть герои, фактически и несущие лишь философскую нагрузку. Например, Кириллов.

Рассмотрим философию человека конкретно.

1. ДОСИБИРСКОЕ

Философия человека как-то сразу ворвалась в творчество До­стоевского. В 1839 году 17-летний будущий писатель высказал глубокую мысль: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ес­ли будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком» [П 2, 550]. Этим он всю жизнь и занимался и времени зря не по­терял.

Проблема человека, его психологии, личности просматрива­ется в самых первых произведениях. Все произведения связаны воедино стремлением отыскать человеческое в человеке. Но в каждом произведении есть какая-то главная проблема. «Бедные люди» — психология человека. «Двойник» — слож­ность человека. «Господин Прохарчин» — несостоявшаяся лич­ность. «Хозяйка» — свобода человека. «Ползунков» — проблема «быть и казаться». «Слабое сердце» — страх человека, «Белые ночи» — чувство и разум человека. «Неточка Незванова» — эсте­тическая деятельность Человека. «Маленький герой» — «абсурдный человек».

Это лишь главные проблемы. Ими, естественно, не исчерпы­вается ни одно из названных произведений. Не названные здесь произведения не имеют проблем третьего круга.

Среди основных проблем философии человека — проблема при­роды, сути человека. Признавая роль социального в формирова­нии человека, Достоевский предостерегает от упрощенчества. Че­ловек сложнее социальности. В нем есть что-то досоциальное. До­стоевский поворачивает перед нами Голядкина разными сторона­ми и говорит: не судите о человеке плоско.

Достоевский не считает, что все богатые люди злы и безнрав­ственны, а все бедные добры и высоконравственны. В «Хозяйке», положим, нет ни очень бедных, ни очень богатых. А люди разные. Богатый князь в «Неточке Незвановой» добрее некоторых неиму­щих, неимущие же добрее богатого окружения князя.

Достоевский берет людей такими, какие они есть. Он смот­рит не только вокруг человека, но и в глубь его. Смотрит в глу­бину самой сложной реальности на земле. И заставил себя это делать с самого первого своего произведения, даже с выбора эпиграфа к нему.

Проникновение в психологию человека поразительно глубокое. Описание психологии героя, просящего взаймы, героя кем-то одол­женного, героя, не вышедшего на работу, — все это дано так глу­боко, что, вспомнив свое прошлое, многие найдут, что Достоев­ский описал их собственное состояние.

Добро и зло могут уживаться в одних и тех же социальных условиях и даже в одном и том же человеке. В «Бедных людях» добро и зло сосуществует в системе общества, а не человека.

Они метафизически разорваны, даны разным людям. Один добр, так уже добр (Макар), другой зол, так уже зол (Быков). Герои здесь однозначны и полярны. В том числе и в социальном пла­не. Но уже в «Господине Прохарчине», где добро и зло диалекти­чески связаны так же в системе общества, они уже не связаны с социальностью. Злыми по отношению к человеку являются лю­ди его же социального слоя, не эксплуататоры. То, что герои здесь того же слоя, не случайно. Писатель хочет избежать дву­смысленности в объяснении их поведения. Зло героев причинно не обусловлено социальностью. Эту же мысль Достоевский про­должит в «Неточке Незвановой». Здесь изображены другие слои — эксплуататоры, но разные по своим человеческим качествам. В этом же произведении ограничение возможностей социального показано и через образ главной героини. Неточка проведена ав­тором через богатых и бедных, через добрых и злых. Но сама она неизменно остается доброй. Среда не всесильна. В «Неточке Незвановой» добро и зло сведены в более узкую систему: семьи, а не общества.

Но между «Бедными людьми» и «Неточкой Незвановой» До­стоевский показал иной вариант асоциальности добра и зла. Они даны в «Двойнике» в системе еще более узкой, в системе че­ловека.

По первому кругу «Двойник» — это повесть о сумасшедшем. По кругу второму — о вытеснении одного человека другим. Но если бы второй круг был самоцелью, то сумасшествие героя бы­ло бы не совсем обязательным. Не нужно было бы раздвоение. Можно было бы все показать проще: добрый Голядкин вытесня­ется каким-нибудь злым Сидоровым. Двойник был бы не нужен. Для третьего круга он необходим. Через него выражена основ­ная идея. Достоевскому нужен не внешний другой, а внутренний, сидящий в самом герое. Другого просто нет. Есть один, с каче­ствами противоположными. Эта раздвоенность не всем видна. Потому-то она и показана изнутри, через восприятие одной сто­роны человека его же другою стороной.

Голядкин-«старший» ругает себя, что пригласил к себе «млад­шего» и от того испытывает неудобства. Но ругать некого. Ник­то никого не приглашал. «Младший» имеет равное со «старшим» право на жилье. Жилье — это их тело, одно тело, в котором про­живает его противоречивый дух.

Дух же их действительно противоречив. Он выражает слож­ность человека. Эта сложность открылась самому герою после его сумасшествия. Но и до него намечалось проявление слож­ности. Нравственное кредо героя — действовать открыто. Этим-то он и гордится: в мире масок он один без маски. Но на деле-то герой действует «втихомолочку». Именно так он хочет проник­нуть на обед. Там, проникнув, он будет без маски, а проникнуть-то желает именно в маске. У него высокие идеалы, но живет-то он не всегда в соответствии с ними. И вряд ли он придет к своему идеалу — действовать открыто. Кто хоть раз вкусил действий «втихомолочку», в маске, редко вступает потом на путь откры­тый. Маска губительна. Попав на один «обед», человек будет стремиться на другой, более богатый. И будет лишь совершенст­вовать маски.

Идеал Голядкина — человек простой, без «блеска наружного». На деле — блеск наружный (сцена в магазине). Голядкин и трус и храбрый одновременно. Трус, так как боится каждого своего шага. Храбрый, так как все же делает этот шаг.

Но присущая герою раздвоенность вряд ли была бы им за­мечена без сумасшествия. После сумасшествия она как бы укруп­нилась. Идеал отделился от действительности. Для укрупнения их несоответствия. «Старший» — носитель идеала, «младший» — действительности. Один не делает людям зла, другой — «олицет­ворение подлости». И оба вступают в борьбу друг с другом. Один крепко жмет протянутую ему руку человека, которого презира­ет, в надежде, видимо, на его просветление. Другой с отвраще­нием вытирает эту пожатую руку, которую он сам же протягивал. У одного — совесть, у другого — полное ее отсутствие. Один пы­тается показать поддельность другого.

Кто из них поддельный? Никто. Оба истинны. Да и нет обо­их-то. Есть один, с хорошими идеалами, по которым он не живет.

Человек прхиворечив. Он добр и зол одновременно. Объяснение этому отчасти социальное: ведь двойник-то в повести явился, а не присутствовал изначально. Отчасти, да. Но нельзя забывать и того, что он не столько появился, сколько проявился. Был же он всегда. Социальное способствовало проявлению, а не появлению. Вопрос о происхождении добра и зла в человеке ав­тор в основном оставил открытым. Ибо его главной задачей было исследовать, что из себя человек представляет, независимо от факторов, под влиянием которых существующее в человеке обра­зовалось. Каков он, живущий среди нас человек? Вот что важ­но. Прежде чем знать почему, надо знать каков. Он сложен и про­тиворечив.

После «Двойника» Достоевский показывает сложность чело­века не через его сумасшествие. Путь иной, через нормального человека. Но сложность — всюду. Голубые глаза виновной отча­сти в убийстве Катерины («Хозяйка»), способность на донос бла­городного Ползункова — это тоже сложность.

Определить суть человека не просто. Мы умеем анализиро­вать разум, сознание человека. Посредством своего сознания. И думаем, что познали суть человека. Но, по Достоевскому, человек не сводится лишь к сознательному. Он шире соанания. И поз­нать человека умом нельзя. Совсем не случайным мне представ­ляется тот факт, что Голядкин увидел свою сущность, лишь по­теряв разум. Этим как бы подчеркивается ограниченность разу­ма в познании человека. Разум познает в человеке лишь себе подобное и сводит человека к тому, что он познал.

Умный, по Достоевскому, — не самая лучшая похвала чело­веку. Ум позволил «растолстеть» за чужой счет одному из пер- сонажей «Маленького героя». Ум нуждается в направлении, кото­рое дает сердце. А у этого персонажа вместо сердца «кусок жи­ра». Лучшие люди Достоевского — это люди сердца, чувства. И сами они ставят сердце на первое место. Вот Макар Девушкин: «...я хоть и темный человек, глупый человек, пожалуй, но серд­це-то у меня такое же, как и у другого кого» [1, 47].