Салчак Тока - Слово арата

• Название: Слово арата
• Автор: Салчак Тока
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1973

---

— Хаа, вот герой! — послышался насмешливый голос из темноты.

— Да, ты бы на его месте…

Мырлаа улыбался. Его дело рассказать. Начать только. Сейчас обязательно кто-нибудь вставит: «А вот со мной было…» Так и есть.

…Вскоре у Калдака еще прибавилось шума и грохота — пришла колонна машин из Советского Союза. Зарокотали тракторы, пошли в наступление грейдеры.

— Вот это да! — восхищались араты, никогда не видевшие таких машин.

— Землю как мягкий сыр режут!

— Пустить бы их в нашу степь…

Покорился перевал. Легла через него широкая дорога. Ликовала вся Тува.

Большой был праздник. Пир устроили. Боролись силачи. Состязались на скачках лучшие наездники.

По увалам и долинам разнеслась новая песня:

Калдак-Хамар, ты грозным был.
Мы покорили твои вершины.

Глава 21 Колхоз на терзиге

…Два дня над Каа-Хемом и его притоками не умолкали раскаты грома. Два дня лились с неба потоки воды. Терзиг вырвался из берегов и ревел, никого не подпуская к себе. Бешеная стремнина отрывала от берега целые островки вместе с деревьями. Кружа на перекатах мутную пену, с ревом и стоном свиваясь в водовороты, несла река к низовьям бугристые валы.

Разом густо зазеленели обширные поймы. Качались на ветру бесчисленные алые фонарики-бутоны диких пионов. Горели среди зелени белыми, желтыми, красными огоньками лепестки таволожника, которыми любят лакомиться медведи и маралы. Улучи минуту, когда порыв ветра промчится по этому раздолью цветов и трав, вдохни полной грудью воздух Терзига, и ты узнаешь, как может благоухать земля.

Была середина июня. На пути к золотым приискам Харала я завернул в аал моих родных и застрял. Пришлось ждать, пока прояснится небо, успокоится река, просохнут дороги.

Многое изменилось в жизни моих близких за последние десять лет. Незаметно выросла племянница Сюрюнма и, соединив свою судьбу с Сарыг-оолом из Усть-Копто, перебралась к нему. Там же обосновался и брат Пежендей. Младшая сестра Будуней расписалась с Арланмаем из Бельбея и переехала к нему. Один Шомукай остался холостяком — возит почту между Терзигом и Харалом.

Как и по всей Туве, бедняки Мерген-Терзига получили в личный надел овец и коз, до пяти коров, стали хозяевами пашен, лугов и пастбищ — лучших земель, которыми прежде владели феодалы Таш-Чалан с Тожу-хелином и кулак Чолдак-Степан.

…На пригорке, возле самого Эртине-Булака, где прежде возвышались островерхие берестяные и лиственничные чумы, выстроились в ряд молодцеватые домики, похожие на желтые шкатулки с коричневыми и зелеными крышками.

И у моей Албанчи прибавилось в доме. И кровать у нее железная, и машина швейная, и умывальник. А как красиво стояли вдоль стен узорчатые сундучки со всякой всячиной, а сколько полотенец махровых, а посуды на полках — стеклянной, фарфоровой, металлической.

При встрече я сказал ей:

— Года-то наши идут, сестрица. Переехали бы вы ко мне. Вместе-то лучше.

Албанчи рассмеялась. Погладила меня по голове.

— Кто же, сынок, возражать станет. В Кызыле, конечно, лучше. Но подумай, могу ли я наши места бросить, где родились, где выросли… Что мне теперь? Сестры, братья — семейные. Все вы работаете, все помогаете мне. Что же мне, сынок, еще-то нужно? Здесь мать наша Тас-Баштыг билась, бедная, нас выхаживала. И кости тут сложила. Никуда я отсюда не поеду…

У сестры под глазом задергалась жилка. Она раскурила трубку и стала жадно сосать чубук.

— Дети ваши, — сказал я, — и мы, ваши младшие братья и сестры, разбрелись кто куда. Трудновато вам одной-то жить. Давайте ко мне поедем. Поверьте, сестричка, всем нам хорошо будет.

— Не-ет, не-ет, — замотала головой Албанчи. — Как же мне отсюда уехать?..

Стали подходить соседи. Ничего в них прежнего не осталось: и одеты в новое, и лица у всех бодрые, задорные. Называли меня таргой-начальником не с опаской и подобострастием, как прежде обращались к высоким чинам, а по-дружески:

— О-оо, наш тарга приехал!.. Здравствуй, тарга. Здравствуй, Тока! Что там у вас нового? Расскажи-ка, — появился на пороге Саглынмай.

Мы с жаром пожали друг другу руки.

Подошли Мунзум, Куртугбай, Чадаг-Кыдат. Как у себя дома расселись, ожидая моего рассказа.

Отвертеться я не смог. Рассказал, как выполняются решения Восьмого съезда, как быстро овладевают араты письменностью, как зарождаются в Туве колхозы и госхозы, строятся первые заводы и мастерские, вырастают поселки и города.

— Объясни-ка, тарга, пожалуйста, как нам получить подходящую землю. — Саглынмай привстал на одно колено и уминал в трубке табак. — Мы обговорили тут между собой. Думаем работать сообща, всем нашим арбаном. Так вот, ты и объясни — дадут нам сенокос на Чоолюсе и Кыс-Кежиге? Это первое дело. И второе дело, мой товарищ. В устье Терзига и в устье Мерген — самые подходящие земли для нашего общего хозяйства. Самые хлебородные. Дадут нам эти поливные земли?

— Без разговора дадут! Восьмой хурал как раз и решил: конфисковать имущество феодалов и лучшие пахотные земли, выпасы, сенокосы отдать коллективным хозяйствам.

Ответом все остались довольны.

Как бы между прочим я спросил:

— А таргой-то кто будет у вас? Кого намечаете?

Саглынмай застенчиво поглядел на односельчан, сидевших на полу скрестив ноги.

— Меня хотят поставить на это дело, — тихо ответил он, попыхивая трубочкой. — Кое в чем разбираешься, говорят. Даже буквы научился выводить. Ты и будь, мол, таргой…

— А учредители кто?

— Вот они — все здесь: Куртугбай, Сагаандай, Чадаг-Кыдат, Албанчи. Ну и я, конечно. Всего человек десять. Все здешние. Правда, в наш арбан из хошуна Тес прикочевал один человек. Езуту зовут. Хочет к нам в общее хозяйство.

— Езуту?!

— Ну да! Тот самый, что в Шалыкском сумоне сайгырыкчи был.

— Из Шалыка выслали…

— Ой, товарищ, да кто же его примет?

Саглынмай выбил трубку о подошву сапога.

— И я так думаю, — оглядел он соседей. — Никто сразу не примет.

Разговор стал общим.

— Пора, пора вам уже заводить совместное хозяйство, — поддержал я земляков. — От государства, конечно, инвентарь получите, ссуду. И другую помощь окажут. А как назовете колхоз? Не придумали еще?

Саглынмай улыбнулся:

— Как назвать, говоришь? В этом ты нам помоги, парень… Ученый человек!

— Коптинские араты, — говорю, — недавно основали у себя коллективное хозяйство. Такое же, как у вас, — тожзем. Председателем нашего Пежендея выбрали. Назвали артель «Революционная коммуна». Ну, а вы, к примеру, назовите «Тожзем Терзига». Как вы думаете?! Терзиг — наша красивая, богатая, резвая река, мы на ней родились и выросли…

— Насчет Терзига это понятно. Можешь не объяснять. А вот еще какое ты слово сказал? Тувинское оно или русское?

— Тожзем, что ли? Это если сокращенно сказать. А полное название — товарищество животноводства и земледелия.

— Тоже понятно. Пусть будет «Тожзем Терзига». А если мы и тебя примем? Как ты, парень, сам-то смотришь?

— Если доверие оказываете, с большой радостью вступлю. Записывайте и меня в тожзем!.. А что, товарищи, не будем это дело глубоко в сундук запрятывать, а? Давайте прямо сейчас соберемся, заложим артель и председателя выберем!

— Вот-вот, — подала голос Албанчи, тихо сидевшая на сундуке. — Соберем народ и поговорим, пока Салчак не уехал. В Бурене этот тож…зем есть, в Копто есть. А мы чем хуже?

— Э-э, правду Албанчи говорит, — поднялся Саглынмай. — Пойду соберу народ.

Ждать долго не пришлось. Кто верхом, кто бегом — собрались и уже шумели на улице и во дворе.

Саглынмай рукой помахал:

— Тесней, тесней садитесь!

Расселись на траве вперемежку — стар и мал, будто всем арбаном собрались кочевать на новое стойбище.

Дело такое новое, что у старого Саглынмая прямо-таки дух захватило. Поперхнулся он, жадно глотнул воздух и заговорил, поворачиваясь на месте посреди круга.

— Разрешите, товарищи… Для чего мы вас собрали? Есть такое соображение: обсудить сообща, как нам жить дальше и работать. Поэтому общий хурал всех аратов, живущих на Мерген-Терзиге, считаю открытым. Кого мы, товарищи, выберем таргаларами?

— Во-первых, Албанчи. Во-вторых. Саглынмая. В-третьих, приехавшего из Кызыла нашего земляка, — выкрикнул из притихшего людского круга кузнец Чадаг-Кыдат, перед которым копошилась целая куча дочерна обжаренных солнцем детей.

— Как, товарищи, одобряете?

Вытянув над головой руку с растопыренными пальцами, Мунзумчук пробасил:

— Одобряю.

Саглынмай предоставил мне слово для обращения к землякам. Разговор, сказал он, будет по самому важному вопросу нашей жизни. А меня назвал по-отечески — «наш сын» и «нашего арбана гражданин».