Надежда Горлова - Мои сны глазами очевидцев

• Название: Мои сны глазами очевидцев
• Автор: Надежда Горлова
• Жанр: Русская классическая проза

---

-- Скажите, Иоанн, от кого или от чего вы спасаетесь, когда человечество наконец-то соединилось с Богом, когда человеку наконец-то открылась полнота знания, а, значит, и благодати?

-- Спасаемся от неверия.

-- Хм! Не кажется ли Вам странным спасаться от неверия, когда слепая вера наконец-то сменилась ясным, всем доступным научным знанием?

-- Знание надмевает. Человек верою спасен будет.

-- И во что же Вы, позвольте спросить, веруете?

-- Верую, что нет Бога!

Мировое правительство во главе с Помазанником Федерации принимает экстренные меры по борьбе с деструктивной сектой"

Я проснулась и поняла, что я не знаю, знаю я, или верую. Верю, что верую.

Бодрствование 22

В сущности, я обманула себя, написав, что я стала встречаться с Кем-то от отчаяния. Я приняла один из вариантов упорядоченного прошлого, но оно не уложилось в схему, и в рассказе братом Инны, в жизни у которой не было брата, оказался Кто-то, Макс, моя страсть. Я жила этой страстью пять лет. Каждая наша встреча кончалась ссорой. Разногласия начались сразу, с первого разговора, с разговора о месте женщины. Макс потрясал христианской брошюрой в трещинах церковно-славянской вязи. Женщина должна сидеть дома, как в темнице, рожать, кормить и воспитывать. Муж - начальник женщины, и потому она не должна работать - у нее не должно быть двух начальников. "У женщины в подсознании, что муж и начальник - одно есть! - перефразировал Евангелие Макс, - иначе, почему все они любовницы своих боссов?" Идеи Домостроя его очень увлекали. Я считала его непроходимым дураком и очень хотела. У Макса был талант подавлять. Точкой приложения страстности своей натуры он сделал Россию. Макс любил корни, истоки и народ. Если бы ему хватило оригинальности, он отбросил бы наносное, заморское православие и обратился бы к исконному язычеству. Но Макс не знал Велеса, Ладу и Лелю. Вера и суеверия русского народа для него не различались. Макс почитал гражданина Греции Николу Угодничка и на Пасху носил на кладбище красные яйца. Родина есть одновременно утроба и кладбище, форма жизни, соединяющая в себе две формы небытия. Любовь именно к этой, граничащей с двух сторон с небытием, форме жизни обычно соединяется с ненавистью к другим формам, от небытия более удаленным. Безудержный патриотизм есть страх перед жизнью и страх перед чужими, желание держаться за флаг как за мамкину юбку. Он свойственен инфантильным людям, которые, как правило, плохо ориентируются в практической жизни, за родовые свои интересы постоять не могут, и потому постоянно обижены на иноземцев, да и на соотечественников, которые просто занимаются своими делами, не мамки-родины ради, а для себя и своих, как все взрослые. Макс был вечным ребенком России, и ненавидел меня за вышеизложенную хулу. Он искренне удивлялся, почему девушка с такими взглядами не только не стрижется, но и заплетает волосы в косу. Встречаясь в университете, мы спорили, но мало и плохо: мешало волнение, мысли путались, тайком мы стирали локтями следы от потных ладоней. Но как же мы спорили мысленно! Пять студенческих лет моей ментальной жизни были годами страстных, сублимационных споров с Максом. Иногда мы не здоровались потому, что по дороге в университет, в метро, поссорились друг с другом в собственном воображении. Потом опоминались, и любое его или мое слово оказывалось сорванным тормозом. Горячность препятствует стройному ходу мыслей, мы оба сбивались с логики, никогда не достигая в действительности той остроумной верности, которая была присуща нашим воображаемым аргументам. Мы злились на себя, на несовершенство воплощения слов, но вспышки злости слепили оппонента. Выглядело так, что мы терпеть друг друга не можем, и потому цапаемся. На самом деле, мы хотели друг друга, но сами себе в этом не признавались, поскольку физическое влечение к идеологическому противнику выходило за рамки наших юношеских представлений о взаимоотношениях полов. В нашем последнем споре я говорила, что понятие Родины перестает быть привязанным к земле, поскольку земля перестает быть честью народа и становится товаром народа, и присутствовать на ней временно или относительно постоянно может кто угодно, тогда как исконный насельник и \ или хозяин может находиться где угодно также. Земля приравнивается к городским квартирам, которые мы сдаем, разрешая арендаторам переоборудовать их по своему усмотрению. Наследники арбатских квартир живут в Кузьминках, а иностранцы видят из окон Кремль, это нормально. И в Вологодской области появятся голландские фермы, и зазвучат голландский и английский языки, и это нормально. Родина - это другое. Она на небесах для одних и в воображении, сведенном в сердце, для других. Вот сны мои о моей Родине, о любимых, но существующих ли на Земле местах? В России ли они? Может быть, в Канаде, в частном владении, или это те ландшафты, которые в туманной дымке проплывают на облаках? Родина - наш язык. То, что скажем мы по-русски и от лица России, и есть Россия. "Продалась.... продалась... сколько тебе заплатили?" - шипел Макс, корча страдательные рожи. Мы не знали, что через день окажемся в одной постели.

Сон 23

Призрак любимой женщины

Мне часто снятся сады, как ипостась моей Родины. В них превращается Курпинский лес, они опоясывают Слонское. Сады рождают представления о космосе, особенно весенние, в Млечном пути цветения, с кометами и метеорами бутонов, со звездными россыпями черемухи и сирени, с фантастическими полетами насекомых. Часто в сонном видении я, летая по саду, оказываюсь в звездном небе, а выбранная мною звезда, приближаясь, оказывается цветком. В садах я встречаю любимых, и усопших, за деревьями, под дождем облетающих лепестков. Сад - это природа, дух в которую вложил человек, сад смотрит глазами садовника, доброго или корыстного Адама, который единственный изо всех смертных продолжает выполнять прямое указание Божие.

В этом сне я была мужчиной. Майская ночь, облитые цветами и лунным светом деревья. Я подумал: "Дерево в цвету как призрак любимой женщины" Художественный образ есть красивая неточность, но во сне любой возникший троп тотчас перестает быть тропом, ассоциация трансформирует предмет. Над снами работают руки скульптора, ведь если нам кажется, что вышедший из рук мастера кусок глины похож на фигурку человека, то это и есть собственно фигурка, а не кусок глины. Так дерево оказалось призраком. Иногда ветер, обдув цветущее дерево, овеяв его сорванными лепестками, на секунду придает ему другую форму, чаще веретена или паруса. А тут, словно с помощью хитро закрученного вихря, дерево обрело очертания женской фигуры, одежды и волосы ее словно трепетали на ветру, на самом же деле они и были ветром. У призрака не было лица, только сквожение ветвей под лепестками, и узнать женщину мне предстояло только по ее реакции на ветер. Лепестковый призрак был прообразом, болванкой, по нему создавалась форма ветра, которой предстояло, сжав, сдавив мою любимую, сделать ее подобной этому призраку. Тиски ветра исчезнут, оковы его падут, и признаки призрака растворятся в штиле. Поэтому надо смотреть на женщин на ветру, чтобы найти единственную. Ветры и женщины закрутились у меня в голове: эта стоит на палубе, и ее жемчужный воротник напоминает чайку, крыльями обвившую шею в пупырышках холода. Эта бежит к вертолету, и на голове у нее кавардак, бунт каштановых волос. Эта тоже бежит - за зонтиком, пожелавшим превратиться в шелковое колесо с бамбуковой осью, а юбка всеми полотняными силами тянет ее в другую сторону. Эта сушит волосы после бассейна, поворачивает голову под феном, демонстрируя все ракурсы своего лица, в необычных становится вдруг неузнаваемой на долю секунды, знакомой, опять чужой, но другой, женщина в метаморфозах. Эта достает из сумки шелковый платок и связывает им ветер, обвязывает ветер вокруг головы, прячет его вместе с прядями под гладь ткани.... И это она. И это Инна. Я просыпаюсь, еще считая себя мужчиной, и я счастлив (а) в миг пробуждения: теперь я могу жениться на ней, потому что узнал ее в цветочном призраке! Понимаю, кто я, и счастье портится. Так лопается и расплывается цветными волокнами переводная картинка, опущенная в слишком горячую воду. Я не видела Инну пятнадцать лет, и пятнадцать лет не вспоминала о ней.

Бодрствование 23

Общежитские пьянки к тому приводят. Темная прокуренная комната, одеяло, пахнущее всевозможной сыростью от детской мочи до пролитой водки, царство кроватного скрипа и анонимное тело рядом, в поту и похмельной дрожи. И висит в воздухе интрига: чья душа в этом теле. Мы из жалости друг к другу (в таком-то теле, с такой-то мускулатурой, с такими-то губами - и глупая такая душа) перестали спорить, как перестаешь ругать собаку, хотя и уверен, что она так ничего и не поняла, когда замечаешь приниженность и тоскливость в ее глазах. Мы вообще перестали пользоваться словами с тех пор, как я переехала к Максу. Он превратил меня в глину и, обнимая его, я знала, что размазываюсь, и он вылепит из меня какой угодно сосуд и наполнит его собой. Раньше я думала, что вот, никогда не узнаю, что испытывает мужчина во время любви. Теперь я поняла, что это женщина не испытывает ничего. Она становится частью тела мужчины и испытывает то, что испытывает он. Женщины нет и не должно быть во время любви, только один, усовершенствованный мужчина, а женщина - только его совершенство, вложенная на место отнятая кость. Я знала его мысли во время любви, его ощущения. Своих у меня не было. Однако мы не все время были мужчиной и женщиной. Иногда мы были просто людьми, и каждый боролся за первенство с подобным себе. Многовато два человека в одной квартире.