Анри Шарьер - Бабочка

• Название: Бабочка
• Автор: Анри Шарьер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

За убийство, которое он не совершал, взломщик сейфов Анри Шарьер приговорен к пожизненному заключению и отправлен на каторгу. Прозванный «Бабочкой» из-за того, что на его груди вытатуирован этот символ, Анри совершает несколько попыток побега. В наказание власти надолго сажают его в карцер, а затем отправляют во Французскую Гвиану на остров Дьявола, со всех сторон окруженный океаном.

Из этой самой страшной каторжной тюрьмы не удавалось бежать ни одному заключенному. Но ничто не может заставить Анри пасть духом и сломить его решимость вырваться на волю…

Вопреки всему Шарьер выстоял, достойно перенес страшные испытания судьбы. Он уверен: «Одно лишь имеет смысл в жизни — никогда не признаваться, что ты побежден, и научиться после каждого падения снова вставать на ноги».

Давид Титиевский: Эту книгу под названием «Папийон» можно увидеть на сайтах Альдебаран, Букс Ру, Фикшнбук. […] Это другой перевод, сделанный лет за двадцать до «Папийона» неизвестным переводчиком. Существенно ли отличается перевод этой книги от другой — не беремся сказать, мы не сравнивали текст от первой до последней страницы. Но, открывая наугад разные главы, мы убеждались, что эта же история рассказана другими словами. […] Со слов Эфраима Бауха в 70-х годах в южном Тель-Авиве некий Даниель Амарилис то ли с целью наживы, то ли с благородной целью пропаганды литературных новинок издал на русском языке целую серию под названием «Библиотека Даниэля Амарилиса». (©belousenko.com)

---

Через шесть месяцев Тото становится владельцем семи или восьми каратов. Я как-то нашел алмаз величиной в шесть каратов, который позже, после шлифовки в Каракасе, уменьшился до четырех каратов; я ношу его на пальце, не снимая до сегодняшнего дня.

Каждый раз, при встрече с начальником, мы требуем, чтобы нас освободили, хотя правды ради надо сказать, что мы пользуемся здесь относительной свободой. Начальник отвечает: «Скоро», но мы здесь уже восемь месяцев, а дело не сдвигается с мертвой точки; я начинаю подумывать о побеге. Тото и остальные даже не хотят слышать об этом.

Однажды в лагере произошел настоящий переворот: Гастон Дюрантон, по прозвищу «Кривой», бежал, прихватив с собой семьдесят тысяч боливаров из сейфа начальника. У этого заключенного удивительная история, и ее стоит рассказать.

Мальчиком он был помещен в исправительную колонию Олерона и работал там сапожником. Ремень, который придерживает ботинок на колене, однажды оборвался, и Гастон получил тяжелую травму — сломал колено. Кость, которую плохо вправили, не правильно срослась, и Гастон превратился в «Кривого». Он шел, волоча за собой ногу, и это было печальным зрелищем. В двадцать пять лет он попал на каторгу, где все звали его «Кривым». Несмотря на больную ногу, ему удалось бежать и добраться до Венесуэлы. Это было во времена диктатора Гомеза, и немногим заключенным удалось пережить это дикое и жестокое время.

«Кривой» был задержан агентами секретной полиции Гомеза, и его отправили на работы по прокладке дорог. Гастон бежал и из этого лагеря. И в этот раз ему не повезло — его поймали и вернули в лагерь; голого уложили на скамью и, на глазах у всех, всыпали ему сто ударов дубинкой.

Очень редко, кто выдерживал восемьдесят ударов, а с Гастоном случилось чудо: в результате избиения неправильно сросшаяся кость встала на место. Суеверные люди подумали, что сам Бог решил спасти «Кривого» за то, что он с честью выдержал наказание. С него снимают кандалы и назначают его раздатчиком хлеба. И вот, на глазах у всех этот «доходяга» превращается в рослого и красивого парня.

Когда Франции стало известно, что ее заключенные работают на прокладке дорог в Венесуэле, туда приехал маршал Франше д’Эспери и обратился с просьбой к местному диктатору выдать беглецов Франции. Гомез согласился, и таким образом Гастон снова очутился на французской каторге, с которой опять бежал в 1943 году. Его поймали в Эль-Дорадо и как старого знакомого назначили в лагере поваром. Он жил в деревне, на противоположном берегу реки, рядом с начальником лагеря.

И вот этот самый «Кривой» выкрал из сейфа семьдесят тысяч боливар (двадцать тысяч долларов).

Гастона через некоторое время нашли мертвым в зарослях, в непосредственной близости от английской границы. Сначала думали, что его убили индейцы, но через некоторое время в Сьедад-Боливар был задержан человек, который хотел обменять в местном банке совершенно новые ассигнации в 500 боливар. Поскольку в банке сохранились номера ассигнаций, которые получил начальник лагеря, выяснилось, что человек принес украденные деньги. Он признался в убийстве и назвал двух соучастников, которых задержать не удалось. Вот история жизни и смерти моего доброго приятеля Гастона Дюрантона, по прозвицу «Кривой».

Мне хочется рассказать и о другой достопримечательности лагеря — Пиколино. Его грудь покрыта сплошной татуировкой, а на шее написано: «Парикмахер, я положил на тебя». Правая сторона его тела парализована, и с его всегда высунутого языка падает пена. При этим у него живые синие глаза; они всегда блестят при виде человека, которого он любит.

Этот несчастный здорово привязался ко мне, потому что я никогда не прохожу мимо него, не сказав ему пару слов и что-нибудь не подарив. Это вошло у меня в привычку; солдаты и заключенные называют его «сыном Бабочки».

Свобода

Венесуэльцы производят впечатление приличных людей, и я решил им поверить. Не сбегу. Я согласен на это неестественное положение заключенного при условии, что в один прекрасный день стану венесуэльцем. Дикое отношение к заключенным не делает особенно привлекательным жизнь в таком обществе, но телесные наказания как в глазах надзирателей, так и заключенных и солдат, являются естественными. Солдат за проступки тоже подвергают телесным наказаниям, но уже через несколько дней наказанный спокойно разговаривает со своим истязателем, будто ничего не случилось.

К этим варварским порядкам их приучил диктатор Гомез, который правил страной долгие годы. Гражданские лица на свободе тоже подвергаются телесным наказаниям.

Благодаря происшедшей революции, меня собираются освободить. Через месяц после переворота все офицеры были заменены другими, и началось следствие по поводу смерти заключенного от «слабительного». Начальник исчезает, и его сменяет адвокат, бывший дипломат.

— Бабочка, завтра я тебя освобождаю, но я просил бы тебя взять с собой и бедного Пиколино, который так привязан к тебе. Вот твое удостоверение личности, с твоим настоящим именем. Ты освобождаешься на следующих условиях: перед тем, как поселиться в крупном городе, должен год прожить в деревне. Ты будешь по-настоящему свободен, но мы сможем следить за тем, как ты устраиваешься в этой жизни. Если по истечении этого года местные власти выдадут тебе хорошую характеристику, тем самым будет положен конец всем ограничениям. Я полагаю, что идеальным местом для тебя будет Каракас. Как бы там ни было, ты можешь жить в этой стране на законных основаниях. Твое прошлое нас не интересует. Ты должен доказать, что заслуживаешь предоставленной тебе возможности стать уважаемым человеком. Надеюсь, что через пять лет ты станешь сыном моей родины. Бог тебе поможет! Благодарю тебя за согласие заботиться о Пиколино. Я не мог бы освободить его, если бы кто-то не взял его на свое попечение. Будем надеяться, что он выздоровеет в больнице.

Завтра в 7 часов утра мы с Пиколино выходим на свободу. Теперь август 1944 года. Тринадцать лет ждал я этого дня.

Я извинился перед друзьями и закрылся в своем бараке. Мне надо побыть наедине с собой. Снова и снова я открываю удостоверение личности, которое дал мне начальник: в левом углу моя фотография, наверху номер — 1728629 и дата выдачи — 3 июня 1944 года. Посредине моя фамилия, ниже — имя. На обороте — дата рождения (16 ноября 1906 года). Удостоверение в полном порядке, на нем даже печать и подпись служащего Министерства внутренних дел. Мой статус в Венесуэле: «Житель». Замечательное слово — оно означает, что я поселился в Венесуэле. Я хочу броситься на колени, молиться и благодарить Бога. Но ты не умеешь молиться и ты не крещен. К какому Богу ты обратишься? К католическому? Протестантскому? Еврейскому? Мусульманскому? Какую молитву я изберу, если не знаю полностью ни одной? Но с какой стати я ищу, к какому Богу обратиться? Разве проклиная Бога или призывая его на помощь, я не думал о младенце Иисусе в корзине и стоящих рядом осле и быке? Разве ношу я еще в своем подсознании ненависть к колумбийским монахиням? А почему бы мне не думать о добром пастыре, единственном в своем роде человеке — монсиньоре Ирене де Бруйан с Кюрасао или о добром тюремном священнике из Парижа?

Завтра я буду свободным, совершенно свободным, а через пять лет стану гражданином Венесуэлы, так как уверен в том, что не совершу преступления в стране, которая поверила мне и дала убежище.

Я освобожден от обвинения в убийстве, за которое обвинитель, «курицы» и двенадцать «сыров» послали меня на каторгу. Конечно, взламывание чужих сейфов — тоже нежелательная для общества профессия, и общество имеет право и обязано защищаться от представителей этого ремесла. Должен сознаться, что на тропу разложения я попал не случайно — я был постоянным и давним кандидатом на каторгу, и все-таки подобное наказание недостойно французской нации: общество имеет право защищаться, но не подло мстить.

Господи, прости меня за то, что я не умею молиться, но загляни в меня и ты увидишь, что нет слов для выражения моей благодарности. В трудной борьбе мне удалось одолеть ад, в который швырнули меня люди. Это было непросто, и ты, наверное, стоял рядом со мной, раз мне удалось преодолеть все препятствия и дожить до этого благословенного дня. Что могу я сделать для того, чтобы доказать свою благодарность за твои добрые дела?

«Отказаться от мести!»

Слышал ли я на самом деле эти слова, или мне только показалось, что слышал? Не знаю, но они поразили меня.

О, нет! Только не это! Этого не проси. Я не могу отказаться от мести людям, которые причинили мне столько страданий. Разве могу я простить полицейских или лжесвидетеля Полина? Отказаться от удовольствия вырвать язык бесчеловечному обвинителю? Это невозможно. Ты требуешь от меня слишком многого. Нет, нет! Мне жаль, но от мести я отказаться не могу.