Ника Ракитина - Крипт

• Название: Крипт
• Автор: Ника Ракитина
• Жанр: Фэнтези

О том, как два дона, пробуя поделить одну девушку, делали революцию.

---

Князь с девчонкой пошли к алтарю. Каждый сам по себе и рядом. За ними шли Элайя с Сабиной. Осыпали новобрачных зерном, лепестками лилий и хмелем. И больше почти никого, гроза, пустой вечерний собор. Венчание почти тайное. Все так, как Майка хотела.

Сегодня служил не Элайя, ставший свидетелем, другой священник в золотом облачении с крестом и раскрытой Книгой ждал у алтаря. Он вручил Ивару с Майкой по белой витой свече-громнице и стал читать, изредка заглушаемый ворчанием грома. Но Майка не слушала. Сжимая свечу, она молилась, чтобы не вернулась усыпленная зельями Сабины тошнота да чтобы не выпал из-за корсажа пузырек с куриной кровью.

* * *

Гроза продолжалась и после полуночи. Ненадолго утихнув с закатом, она словно собирала силы, чтобы разразиться ливнем, вспенившим воду в Настасье и заставляющим вибрировать водостоки. Улицы обратились в ручьи, капли колотили в них, разбегаясь кругами, вскипали пузыри. Золотые и синие молнии умножались в воде, ветер ломал ветки и гнул деревья. Гром раскатисто икал в беременном тучами небе. Среди серой мути вспыхивали золотом кресты над колокольнями.

В Тверже сменялась стража. Мокрые, точно курицы, вместе с грязными ручейками, протекшими под дверью, отряхая воду с кожаных панцирей, тюремные сменщики вломились в каземат. Сложили в горку пики, стеснились к огню. Старший смотритель передал ключи.

— Эту, из нижней, проверял? — вскользь бросил напарник. — Не утопла как бы.

Смотрителю очень не хотелось на дождь. И он сказал:

— Идем вместе.

Зажег от очага прислоненную в углу походню и пошел по сводчатым коридорам, задерживаясь и светя, пока товарищ отпирал двери и решетки и закрывал их за собой. Следом топали, сменяясь, караульные. Последний остался на верху кривой лестницы из двух десятков ступенек, а старшие спустились, и под конец даже слетели стремглав, услышав крик, пронзивший даже толстые доски обитой железом двери.

Вода, налившаяся сквозь окошко, собралась лужею на полу. Но дело было не в ней. Узницу била падучая. Узница каталась по соломе, настеленной поперек березовых слег, изгибалась, скрежетала зубами и то кричала, то глухо выла, почти удушенная ошейником. Вместе с узницей крутилась, лязгала цепь.

Кости Гражины, казалось, готовы были вывернуться из суставов. Седеющие волосы растрепались, лицо блестело от пота.

— Сбесилась… Кончай!..

Расплескав сапогами воду, тюремщик подскочил, придавил пленницу собой, сунул деревянную рукоять ножа ей между зубами.

— У-уф-ф… Держи! Помогай!

На некоторое время Гражине, казалось, сделалось полегче. Она открыла глаза, знаком попросила убрать нож и слабым голосом призвала священника. Тюремщики переглянулись. Сменщик ушел, замкнув дверь за собой, как положено по уставу; смотритель остался. Но когда сменщик вернулся с тюремным батюшкой, все уже было кончено. Тюремщик, снимая ошейник, со злобою поворачивал худое тело:

— Сдохла.

Священник сердито раздул щеки:

— "Преставилась" надо говорить.

Брезгливо, аки кот, переступил в углубляющейся луже на полу, возвел очи горе — к низкому грязному своду, стал наспех читать отходную молитву. Спросил, пыхтя:

— Желания у покойной последние были?

— В Паэгли просила похоронить.

— Следует исполнить.

Смотритель выбранился.

— Воля усопшей! — назидательно поднял палец.

Тюремщик сплюнул под ноги:

— Будь моя воля… Сколько там людей поубивала, а теперь в родовой склеп… Да все Кястутисы в гробу перевернутся. Консулу стоит говорить?

Напарник постучал согнутым пальцем по лбу:

— Свадьба у человека, а ты с этим?! Не горит уже.

Смотритель выдохнул толстым брюхом:

— Верно. Уже не горит. Ладно, давай в Паэгли. Вы молитесь, святой отец, а я насчет гроба распоряжусь.

* * *

К утру гроза закончилась, но дождь не стихал, только по-летнему звонкий ливень перешел в затяжной осенний дождик, глухо шепчущий в поредевшей, но все еще зеленой листве. Под таким грибы идут в рост. Тяжелое серое одеяло облаков слегка разошлось, показывая желтоватый просвет. Но мир был мокрым насквозь, отсыревшим, текучим, и обломанные ветки сыро блестели коричневым среди жирной зелени.

Кони скользили на глине, тележные колеса, проворачиваясь, тянули за собой вязкую грязь. Уныло повесили носы всадники. Гроб везти в неблизкий свет и в хорошую погоду еще то удовольствие. День прошел без происшествий. Пообедали, не слезая с седел, чтобы не промочить их кожу. И на ночлег остановились в мокром лесу. Кругом капало. Костер шипел и норовил потухнуть, тянул горьким дымом, ел глаза. Коней расседлали, спутали. Завернули в попоны седла и сбрую, засунули под телегу. Срядили шалаш из мокрых лапчатых веток лещины и сидели под крышей, завернувшись в отсырелые плащи. Не устали. Но говорить не хотелось. Пошла по кругу баклажка с медом. И жить вроде стало веселее. Хотя и не сильно.

— Эх, бабу бы… под бочок… для тепла…

— Так чем тебе та нехороша? — один из стражников, хмыкнув, кивнул на неструганый сосновый гроб.

— Тю, — второй завертел шеей в железном ожерелье, тревожно перекрестился. — Не говори так. Грех.

— А чего? И жила не славно, и померла нехорошо. А! Шучу я, — первый подмигнул. — Ты что, не понял? Да не боись, покойники не встают.

Самый старший из стражников, сидящий на отшибе, как корову за вымя, подергал себя за седые длинные усы. Протянул рассудительно:

— Всяко бывает…

— Так дон Ивар святой, — возразил веселый, — а это — ведьма.

— То-то и оно… Как с сестрой не повезет — всю жизнь мучиться.

Веселый хмыкнул:

— А когда с женой?

За костром в кустах под легкой стопою хрустнула веточка. Пугливый перекатился через спину, наставляя рожон. Седовласый потянул меч из ножен. Веселый выхватил головню из огня, замахал перед собою:

— Выходь! Выходь, а то ударю!!

— Не надо, дяденька…

Из кустов выпала девушка — вроде даже знакомая — в белом чепце на пружинистых косах, в полосатой юбке, черном лифе на шнуровке и сорочке с вышивкой. За спиной болтался плащ. На локте девушка несла плетеную кошелку, из которой торчали мокрые пучки травы.

— Ох, слава те, Боже, — вздохнула она глубоко и огляделась. Веселый подстелил ей попону поверх бревна, на котором коротал стражу. Девушка подобрала юбки и села. — И куда это меня занесло, люди добрые?

— А куда шла?

— У, нашла кого дядькой честить!..

— А мы разве добрые?

Девчонка покивала пальцем, указала на настангские гербы с молодиком на подмокших сагумах:

— А разве нет? За молоком для князевны пошла и заблудилась.

Старший сощурился:

— Вроде верно. Видел я тебя в замке. Только ж разве в Настанге коров своих нет? Или там коз?

Девушка захохотала:

— Особое молоко надобно — чтобы лицо белить, — выразительно разворошила траву в кошелке. — Да, меня Сабиной кличут.

Стражники тоже засмеялись, назвались. Всем словно стало легче дышать.

— Сабина, верно, — старший завил ус вокруг мезеного пальца. — Я тя еще по войску помню, лекарка. Нарыв ты мне резала, и ладно! Теперь нога — как новенькая, — молодецки притопнул он.

— Ага, — кудреватая улыбнулась.

— Что ж одна бродишь? Не страшно?

— Днем — нет. Звери сытые по осени.

— А люди?

Сабинка пожала плечами:

— А я счастливая. На вас вот выбрела. Не прогоните?

Веселый ухмыльнулся, подбираясь по бревну:

— Еще и согреем…

Пугливый помрачнел:

— Не слушай его. Ложись в шалаше. Ночуй. Только…

Сабина повертела головой, увидала телегу с задранным дышлом и груз на ней:

— Везете что? В Настанг? Тогда нам по дороге.

Пугливый закрестился:

— Везем. Да не туда. Покойницу хоронить.

— Ты голодная? — спросил старик. — Поешь с нами — да спать. Поутру дорогу укажем. Напрямки до столицы версты четыре. Да башни видны, не заблудишься.

Сабина деловито достала из кошелки узелок с салом и хлебом и тыквенную бутыль. Поднесла к общему столу. И о грузе больше не спрашивала.

Все солидно закусывали, бутыль пустили по кругу. Минут через десять стражники начали клевать носами, вздергивались, упираясь в перекладины копий, но сон завладевал ими все сильнее. И к концу получаса полянку огласил дружный храп. Тогда Сабина легко поднялась с места, прихватила воткнутый в бревно топорик и подошла к гробу. С немалым усилием поддела и сдвинула крышку. Глядя на «покойницу», закусила губу. Ни малейшего желания не было Гражину оживлять. Еще тогда, когда подавала в оконце сонное зелье, думала: забыть, не явиться. Всем лучше будет: и ей, и князю. Не будет ужас висеть над душой. Но едва развиднело, нагрузила кошелку необходимым и метнулась в лес, кралась за телегой и всадниками, дожидаясь удобного случая. Господи, надоумь, просвети… Верпея-пряха, мне ли быть ножом, рассекающим твою нить, отпускающим падать черную Гражинину звезду?