Александр Покровский - Система (сборник)

• Название: Система (сборник)
• Автор: Александр Покровский
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-87135-151-4

В этой книге Александр Покровский предлагает читателям свои сочинения последнего времени. Среди них – короткий роман «Система». Так зовется закрытое заведение, где молодых людей, будущих офицеров-подводников, учат жить по законам доблести и жертвенности. Как они существуют там, как понимают друг друга и мир, как неумолимое время поглощает их, повествует автор, исследуя оттенки и особенности существования в среде, где сила и давление жизни вместе с человеческой множественностью и слабостью составляют единое вещество.

---

– Лысый! – обратился он к нему. – Что у нас на свете белом творится, знаешь? Это утешает. Теперь так: эти двое прокуратурой окружены очень плотно и кроме тебя к ним никто не прорвется. Прорвись сейчас же. Девка прокурорам скажет все, что они захотят. А они захотят засадить ребят. Это точно, как дырка в бублике. Значит, версия такая: один бросил пистолет на землю, а другой его налету подхватил и выстрелил. Да, да, да! Знаю, что чушь, но может пройти. Парень этот фокус при мне трижды проделывал и, если надо, на следственном эксперименте все сработает, как мама учила. Это наш шанс. Ты полного адмирала хочешь на погонах поиметь? Я так и думал. Вперед! Потом доложишь.

– Андрей Антоныч, – поинтересовался я много позже, – извиняюсь за любопытство, это вы командующему сказали «Лысый», и чтоб он вам «потом доложил»?

– А что такое? Я у него в училище младшим командирам был, и генетическая память у него в идеальном состоянии. А «Лысый» – это ж кличка.

А зам, пока все происходило, шлялся по кораблю и руки ломал.

Старпома он нервировал.

– Сергеич! В каюте запрись, и чтоб я тебя не видел.

– Андрей Антоныч!

– Уймись, Зарима! Накрылась паранджей, и остального мира нет. И не лезь туда, где пахнет полной жопой! Будешь мелькать перед глазами, я тебя в перекрестие прицела поймаю. Или задушу, чтоб что-нибудь в руках таскать. Рот умой от слез печальных. И не смотри на меня, как Муму на Герасима! Переведи свой взор на зеркало, а в попку, чтоб не прорвало, можешь огурчик вставить – у меня в каюте банка – только вчера начал.

Два часа молчали, потом позвонил командующий.

Старпом схватил трубку, как кот пролетающего воробья.

– Ну? – все напряглись, аж привстали. – Ну!.. Ну-у-у!..

Все эти «ну» у старпома звучали по-разному, но по этому звучанию все же было не понятно, как там.

– НУ-У-У!!!… Понял!.. Лысый!.. Понял!.. Должен тебе сказать что ты (у всех яйца сжались)… МОЛОДЕЦ!!!..

Фу! Отпустило. Старпом повесил трубу.

– Все! Командующий с дядей прокурором договорился. А у невинноубиенного только что обнаружились потуги к изнасилованию с измальства. Привлекался он, оказывается, и все такое. Так что повезло дуракам. Саня, достань зама из каюты, небось, ссыт там все еще в ведро.

Я пошел и достал зама.

После этого мы немедленно выпили.

ЖЕЛЕЗО

А на лодке даже шинель железом пахнет.

Домой прихожу, и жена с порога набрасывается: ты – то, надо – это, я тебе говорила, а ты – ничего.

А я ей: «Подожди. У меня шинель еще пахнет железом. Пусть хотя бы немного выйдет».

ГРУШИ

А хорошо, когда груши. Плохо, когда их нет.

Я знаю, как их надо есть. Их надо есть с попки. Отвинчиваешь хвостик и хорошо.

А еще на берегу хорошо. Вода теплая, ты только что искупался, выбежал на берег и под навес. Там и приятель твой дозревает. Вы оба отличные пловцы и сейчас намолотили по воде километры.

Теперь можно и груши сожрать.

Я лично смотрю на них уже очень давно.

Моя – розовая. Я так примерился, нацелился на нее. Большая.

А его желтенькая, но не очень большая. Ему хватит, потому что он, во-первых, меня меньше, а во-вторых, это мои груши. Я принес. Должен же я обладать правом собственности! Вот! Хочу, чтоб моя была розовая. Что в этом плохого?

Только я все это про себя произнес и обернулся за грушей, как вижу, что этот тип, этот чухрай неотесанный, уже жрет мою розовую, с чавканьем.

Ну, это надо пережить!

Я ему: «Ах, ты гад!» – а он улыбается и тычет мне в нос свою желтую и маленькую!

Гад, а?!! Гад!!!

С тем я и проснулся.

Спал я, оказывается. В каюте нашей. На втором ярусе.

А приятель спит подо мной, и я его все еще ненавижу.

Фу, Господи, чушь какая-то. Неужели. Это сколько же я спал? После обеда, кажется, легли. Значит, минут пятнадцать. А сердце колотится как бешеное.

И все из-за груш. Съел все-таки, паразит. Теперь, вон, дышит совершенно невинно.

Ой, блин! Про яблоки, что ли, подумать? Может, я опять засну?.. А?..

ТАК, НИ О ЧЕМ

Наш командир БЧ-5, седовласый механик, смотрел в окно и курил.

Дело в том, что мы прибыли на захоронение в Северодвинск, а механика нам перед убытием поменяли. Взяли у нас хорошего и перспективного и дали нам старого и никуда не годного.

То есть на захоронение отправлялись не только корабли, но и люди.

Особенно такие, как наш механик. Он слова не может выговорить, чтоб при этом не заикнуться. То есть: «Вы, бля-яяяяяядь!» – он будет полчаса выговаривать.

Теперь курит и смотрит в окно.

А за окном мерзость – дождь проливной и ветер в стекло.

Механик смотрит туда, улыбается своим мыслям и говорит: «В-ввввв-от изззззз эттттт-то-го-оооо… ггггг… ггг… гггг… город-ддд-а… й-я… и уй… уй… ду… в зап-пппас-сс!» – выговорил, слава тебе Господи!

Представляете, с кем мы служим?

Этот калека радуется тому, что он уволится в запас.

Человек радуется концу.

А ракетчика нам прислали перед самым отплытием такого, что невозможно описать: маленький, руки дрожат, глаза бегают.

А в характеристике у него было отмечено: «Труслив. Тороплив. Бестолков. Продажен. В сложной ситуации теряется до бесчувствия. Подвержен панике. Легко отрекается от всего. Содеянного не помнит».

Старпом прочитал, снял очки, сунул в рот одну дужку, пожевал, вынул изо рта и говорит: «Пойду напьюсь как свинья!» – и пошел.

Я его понимаю.

НА БОЛЬШОМ КОЗЛОВСКОМ

Чем дальше от моря, тем больше к нему тянет. К чему это я? Да ни к чему. Просто так. Чтоб разговор завязать.

Вася Топоров и Федя Бздин – два капитана первого ранга, в прошлом однокашники, попали в Главный штаб ВМФ на Большой Козловский почти одновременно.

Некоторые говорят, что в Москве на Большом Козловском служат только Большие Козлы. Я с этим не согласен. Взять хотя бы недавно прибывших с флота капитанов первого ранга Васю и Федю – на них посмотришь, и сразу же вспомнишь море, скалы, проливы, фьорды. У обоих – совершенно непрошибаемые рожи. Выражение лица не меняется неделями.

Обычно это ответственность, ответственность и еще раз ответственность, редко – расторопность и никогда – недоумение.

На службе они молча сидят за столами друг напротив друга. Ровно в семнадцать тридцать они встают из-за столов и спускаются к выходу.

Там они, не сговариваясь, делают поворот «все вдруг» и направляются к небольшому кафе со стойкой, где их уже знают. Бармен немедленно, по особому знаку от дверей, а потом уже и без всякого знака, наливает им по пятьдесят грамм коньяка каждому. Не говоря ни слова, они его неторопливо выпивают, замирают на мгновение, предоставляя возможность жидкости добраться до желудка, кивают друг другу и расходятся в разные стороны.

Все это продолжается с год, наверное, и вот к ним назначают Валеру Беспалого, еще одного их однокашника, с которым они не виделись с самого училища.

Ну, скупые объятья, редкие крики «а ты помнишь», разговоры ни о чем, потом все-таки движение в нужную после работы сторону.

Уже в самом начале этого движения, шагов через пять, лица Васи и Феди, после всех этих воспоминаний постепенно обвисая, превратились в те непрошибаемые рожи, о которых мы уже упомянули, но Валера Беспалов, совершенно не замечая этого превращения, все еще на ходу говорил:

– А куда мы движемся? Там выпить-то есть? Нормальное или говно? Надо было в магазин сходить. Я знаю один. А зачем мы туда идем? Лучше же на лавочке! А там не отрава? Тут один мой приятель выпил коньяка и утром.

Вася и Федя, по мере нарастания вот такого словестного потока от бывшего соученика, а ныне капитана первого ранга, словно очнулись и сперва испытали то, что им совершенно не свойственно: они испытали недоумение. Потом они переглянулись, а бармен тем временем, завидев их в дверях, налил им по бокалу, заметил, что их трое, и налил еще.

Пили Вася и Федя, казалось, целую вечность. Во время этой вечности Валера Беспалов все время говорил:

– Ничего забегаловка, да? А вы тут каждый день? А тут бабы есть? А коньяк грубоват. Это дагестанский? (Бармену) У вас дагестанский коньяк? Да? Дагестанский – говно. Я же говорил, надо армянский брать. На лавочке бы сели. Лучше же на свежем воздухе. А вот мой сосед.

Вася и Федя смотрели только друг на друга. В их взоре было море, скалы, проливы и фьорды. Они допили коньяк. Потом они вышли и с порога простились с Валерой, который все говорил, что куда же они, что чего же так сразу.

Они отошли от него метров двадцать, остановились, закурили, потом Вася сказал, глядя в пол: – Беспалов – мудак. Ничего не меняется. Как я мог забыть! Пизда на сковородке. Мелкошинкованная. Я его застрелю, если он еще раз за нами увяжется.

Федя ничего не сказал, только кивнул. Потом они разошлись.

БАБЫ КОБЗЕВА

– У нас Кобзев с двумя бабами живет.

Когда я это произнес, старпом на меня уставился и взором потеплел.

– Саня, кто с кем живет, это не ко мне, это к заму.

– А я, Андрей Антоныч, вас к заму и готовлю. До него через час дойдет.