Нгуен Тяу - След солдата

• Название: След солдата
• Автор: Нгуен Тяу
• Жанр: О войне

Роман «След солдата» посвящен одному из героических эпизодов освободительной войны вьетнамского народа против американского империализма и его ставленников. На примере боев в Кхесани писатель Нгуен Минь Тяу ярко показывает, с каким героизмом и стойкостью вьетнамские трудящиеся и их вооруженные силы отстаивали честь и свободу своей родины. Автор с большой любовью рисует мужественные образы бойцов и командиров, подчеркивает неразрывную связь поколений и преемственность революционных традиций, раскрывает всенародный характер освободительной борьбы.

Мы будем продолжать борьбу до тех пор, пока не выметем с нашей земли всех врагов, до последнего.

---

– Погоди, погоди! Мы - прежде всего солдаты, и наше дело - бить врага. Закончится эта операция, за ней будут другие, пока не очистим нашу землю от американцев. Никто из нас не знает наверняка, останется ли он в живых, но уже сейчас нужно отдавать себе полный отчет в том, как необходимо записать, зафиксировать все, что происходит сегодня на этом вот клочке земли, на котором мы с тобою сейчас стоим. Мы сами должны это сделать. Наше поколение только вступало в жизнь, а американцы уже подстерегали нас прямо у школьных ворот. Мы не успели еще проститься с привычными стенами классов, а враг уже бомбил школы, деревни, недавно построенные заводы. Как-нибудь я расскажу тебе, как впервые увидел облако от взрыва американской бомбы. Мы должны описать и эти клубы дыма, и это дьявольское пламя…

Лы, возбужденно дыша, потянулся к костру. Быстро сгущались сумерки. Кхюэ и Лы, высоко поднимая ноги, осторожно пробирались между черневшими на песчаном берегу камнями. Они спустились набрать воды. Вечерний туман уже окутывал джунгли, зубцы гор, горные поля и дома на другом берегу. Здесь часто бывали бомбежки, и лаосские крестьяне использовали пору туманов для рыбалки с факелом. Багряные отблески ложились на колыхавшуюся под взмахами весла гладь воды, маленькая лодка плавно скользила вперед. Старик, забросив сети, стоял у борта и разговаривал о чем-то с девушкой, видимо дочкой, сидевшей в лодке. Отдельные приглушенные слова чужого языка долетали до Лы и Кхюэ.

– Как сейчас мой отец? - спросил Лы.

– Я у него недавно. По всему видно, солдат он жалеет.

– Обо мне когда-нибудь говорил?

– Раза два… - Кхюэ заметил, как зарделся Лы, и поспешил добавить: - Нам, ровесникам, легче друг с другом договориться, а вот чтобы отец тебя понял - это не так-то просто.

– И у тебя так?

– Нет, мой отец - тихий, болезненный человек… Насколько я понял, твой за тебя очень боится.

– Знаю, знаю. - Лы сел на темневший среди песка камень. - Должен признаться, что я не из послушных, оттого он и боится за меня. Три года назад еще школяром - мне тогда было шестнадцать - я подбил троих своих одноклассников удрать из дому. Конечно, доставил своим столько волнений, но я ни о чем не жалею. Понимаешь, Кхюэ, война застигла меня врасплох. Не знаю, где был ты. Может, уже в армии? И для тебя, как солдата, война, наверное, не казалась чем-то немыслимым, невероятным. А вот мы в школе воспринимали все совсем по-иному. Однажды после уроков я не пошел сразу домой, а, прихватив с собой учебники, отправился на бахчу на косе. Американские самолеты я увидел последним, потому что сидел в шалаше и корпел над задачками по геометрии, разбираясь с бесчисленными углами, основаниями и гранями пирамид. Только услышав стрельбу и взрывы на другом берегу, я выскочил наружу. Мне впервые пришлось убедиться на практике, насколько скорость света опережает скорость звука. Всякий раз, когда снижались самолеты, в том месте, где росло большое капоковое дерево, поднимались клубы дыма, и лишь потом раздавался гул взрывов. Капоковое дерево уже почти отцвело, но оставшиеся цветы - их было совсем мало - так ярко рдели на фоне дыма, что казалось, будто на ободранной плоти неба выступили капельки крови. Самолеты с воем устремлялись к земле. Казалось, вот-вот один из них уткнется в земную твердь и превратится в огонь и дым, но он тут же задирал нос и круто взмывал вверх. По небу расплывались клубы дыма; одни принимали очертания сказочных чудовищ, другие не вызывали никаких ассоциаций. Тучи коричневого и густо-черного пепла напоминали гонимые ураганом грозовые облака. Самолеты, один за другим построившись ровной лесенкой, улетели в сторону моря, прочертив по небу светлые дорожки кривых и прямых линий, вроде тех, которыми мы занимались в школе. Потом эти искрящиеся на солнце линии долго преследовали меня. Они казались стальными тросами, которые протянулись через все небо, опутав его беспощадной сетью. Казалось, моя одежда, учебники, тетради и я сам исполосованы ими.

В классе мы не могли поднять глаз друг на друга. Нас распирало от злости, все кругом сразу опостылело. Я хорошо помню тот день. Это был понедельник. Как всегда в первый день недели, вся школа выстроилась во дворе на линейку. Директриса обычно отдавала предпочтение девочкам и только их вызывала поднимать флаг, но на этот раз она дала им отставку и вызвала к флагштоку парня, причем самого высокого и сильного из нас. Мы, двести школяров, пели гимн, стоя по стойке «смирно» на плотно утрамбованном дворе, посреди которого возвышалась статуя Лы Ты Чаунга{10}, а вокруг кумачом горели цветы. Гимн уже кончился, а мы, продолжая стоять молча, не могли отвести глаз от флага, развевавшегося на мачте. Никого не тянуло, как раньше, поскорее разбежаться по классам. Это была моя последняя школьная линейка. Я подговорил троих своих закадычных друзей, и однажды ночью мы взяли сампан и поплыли на песчаный остров на середине реки. Помогая друг другу, мы забрались на самую высокую, залитую лунным светом дюну и, вытряхнув на песок содержимое своих портфелей, стали сжигать книги и тетради. Мы с болью смотрели на огонь, пожирающий наши учебники. Один из нас тайком вытер слезы рукавом. Вместе с учебниками в огонь полетел и мой дневник, который я вел все школьные годы. Это было своего рода прощание с детством…

Мы четверо считались лучшими учениками нашего десятого «А», и у каждого из нас был свой любимый предмет. Я вовсе не хочу перед тобой хвастаться, но тогда я уже года два сочинял стихи, и многие ребята переписывали их и заучивали наизусть. Разумеется, все это была ерунда. Пожалуй, самое лучшее стихотворение я написал именно после той ночи; его даже напечатали во взрослом литературном журнале. Оно начиналось так: «Молча смотрели на пепел сожженных учебников…» А утром мы вчетвером, мокрые и грязные, явились в уездный военкомат. Однако в армию взяли только одного из нас. Я оказался среди тех, кому не повезло - не вышел возрастом. Отказ только еще больше разозлил нас. Тайком собрав кое-какие вещи, мы удрали из дому. Мы не знали, куда подадимся, но хорошо понимали: началась война, и страна нуждается в нас. Нельзя сказать, чтобы всюду, где бы мы потом ни появились, нас встречали с распростертыми объятиями и верили нашим объяснениям. С чем только не пришлось нам столкнуться на первых порах! Какими по-детски наивными мы оказались! Годы учебы подарили нам веру в прекрасные идеалы, но при столкновении с реальной жизнью она оказалась книжной и недолговечной, как мыльный пузырь. Немало пришлось испытать, пока мы не обрели твердые и прочные жизненные убеждения. Мы трое не расставались друг с другом: вместе мостили дороги, спасали людей, тушили зернохранилища, обезвреживали бомбы замедленного действия, ухаживали за скотом, преподавали в вечерней школе. Один из нашей тройки погиб под бомбежкой. Несколько раз я чудом оставался в живых, а однажды, когда тушили зернохранилище, меня ранило… Я любил поспорить с друзьями, писал стихи, вел дневник, влюблялся в девушек, знакомился с самыми разными людьми. Многим из них я пришелся не по вкусу. Вот и вся моя биография до армии. Ну, что ты теперь скажешь? Какой же я все-таки, по-твоему?…

* * *

Был поздний вечер, когда Кинь наконец освободился и, уступив настойчивым просьбам Лы, Кхюэ и Кана (молчаливого бойца, сопровождавшего Лы), спустился вслед за ними к реке, к тому самому укромному месту, где готовилось пиршество. Тхай Ван тоже шел с ними.

Тхай Ван помимо стихов писал и романы, но стихов у него было больше. Почти все они посвящались солдатам и солдатским походам, в них звучала дробь барабанов и гремело эхо орудийных раскатов. Многие из его стихов стали популярными в народе песнями. В годы антифранцузского Сопротивления Тхай Ван был заместителем командира батальона по политчасти. Сейчас ему было около сорока, но, хотя волосы его уже сильно тронула седина, выглядел он моложаво, возможно, благодаря ясному взгляду и стройной, худощавой фигуре. Чуть желтоватый оттенок кожи свидетельствовал о перенесенной тропической лихорадке. Тхай Ван ушел в армию в первые же дни Августовского восстания 1945 года, участвовал во всенародной войне Сопротивления; он носил пилотку бойца Армии защиты родины{11}, сто памятных дней защищал Ханой в составе столичного полка, вместе с которым отступал потом по песчаным откосам Красной реки под мостом Лонгбиен{12}, с болью оставляя горящую, окутанную дымом столицу. Там, в столичном полку, написал он первые свои стихи. С тех пор жизнь его была постоянно связана с армией, он участвовал во многих трудных походах и боях, и теперь самым заветным его желанием было во всей полноте воплотить в своем творчестве истинное величие этих событий. Сейчас в планшетке, висевшей у него на боку, уже лежали новые стихи. Он шел по берегу Сепона и разглядывал вечернее небо: в вышине пролегал сверкающий мириадами звезд Млечный Путь.

Трапезу устроили в маленьком гроте. Кхюэ привычно смастерил коптилку из пустой консервной банки, лоскутика ткани от москитника и кусочка жира. Когда уже начали есть, из темноты у входа показалась фигура незнакомого бойца. Окинув взглядом его заросшее лицо, ввалившиеся глаза, автомат со складным прикладом на плече, обмотанные вокруг пояса гамак и накидку из парашютного шелка, Кинь сразу отложил в сторону свою еду.