Тензин Гьяцо - Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай-ламы XIV

• Название: Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай-ламы XIV
• Автор: Тензин Гьяцо
• Издательство: Нартанг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-7921-0308-9

Книга, которую Вы держите в руках, была продиктована Его Святейшеством Далай-ламой вскоре после бегства в 1959 году из оккупированного китайцами Тибета. Почти сразу её перевели на десятки языков, и этот по-человечески простой рассказ лидера древнейшей мировой религии и, одновременно, правителя самой таинственной страны нашей планеты о своей жизни и трагической судьбе тибетского народа уже стал классикой.

Далай-лама рассказывает о сравнительно счастливой жизни тибетцев до китайского вторжения, о том, как и почему в нём распознали перевоплощение предыдущего Далай-ламы, о том, как он рос и воспитывался.

Приняв в 16-летнем возрасте всю полноту духовной и светской власти, в начале китайской агрессии Далай-лама пытался ненасильственными методами спасти свой народ от геноцида, взывая к защите ООН и ведя переговоры с Мао Цзе-дуном. Позднее, руководя тибетским правительством в эмиграции, Его Святейшество, несмотря на ту кошмарную бойню, которую китайцы учинили в Тибете, продолжал следовать буддийским принципам ненасилия, и в 1988 году был удостоен Нобелевской премии мира.

К сожалению, и поныне, несмотря на компромиссный шаг Далай-ламы - согласие не требовать восстановления полной независимости Тибета - КНР отказывается от переговоров и продолжает в Тибете политику культурного геноцида.

---

Я горячо желал бы встретиться с ним в жизни, но, и стоя на этом месте, я ощущал, что вошел с ним в тесный контакт, и понял, что его совет состоял бы в том, чтобы всегда следовать пути мира. И тогда и теперь моя вера в доктрину ненасилия, которую он проповедовал и практиковал, остается неколебимой. Теперь я еще более твердо решился следовать его пути, какие бы трудности мне на нем ни встретились. Я решился еще сильнее, чем когда-либо, никогда не опираться на насильственные действия.

После этого паломничества два или три дня я был занят в празднествах Будда Джаянти. Это дало мне возможность, о которой я так мечтал, поговорить толком с мудрыми людьми из различных частей мира, которые работали, не испытывая какого-либо непосредственного давления, для провозвестия учения Будды, для блага мира во всем мире. Мир между нациями был ведущей мыслью моего ума, и, когда на симпозиуме я произносил речь, я подчеркивал мирный характер буддийской веры. Я высказал надежду, что эти празднования помогут распространить знания о пути пробуждения не только в Азии, но и среди людей западного мира, ибо учение Будды может не только помочь отдельным людям вести осмысленную и мирную жизнь, но также и помочь прекратить вражду между нациями: в принципах буддизма может быть найдено спасение человечества.

Теперь могу добавить, что с удовольствием развил бы это высказывание. Спасение человечества находится в религиозном чувстве, которое присутствует во всех людях, какой бы веры они ни придерживались. И именно насильственное подавление этого чувства является врагом мира.

Только после этих празднований впервые мне удалось по-настоящему поговорить с г-ном Неру, и мое мнение о нем развилось и перешло на следующую стадию. Я уже объяснял, почему мне так хотелось приехать в Индию, и теперь я с колебаниями стал приходить к новому выводу. Я стал думать, что мне не следует возвращаться и что мне лучше было бы оставаться в Индии до той поры, пока не появятся знаки положительных изменений в китайской политике. Может быть, мое чувство близости Махатмы Ганди и встречи с таким множеством ученых, умных, симпатизирующих людей помогли прийти к такому печальному решению. Ведь почти впервые я встретил людей, которые, не будучи тибетцами, испытывали искренние симпатии к Тибету. Дома, думал я, я более не могу помочь своему народу, я не могу подавить их желание прибегнуть к насилию, и все мои мирные начинания до сей поры оказывались неудачными. Но из Индии я мог бы, по крайней мере, рассказать народам всего мира, что происходит в Тибете, и попытаться заручиться их моральной поддержкой, что, возможно, привело бы к каким-то изменениям в безжалостной политике Китая.

Я должен был объяснить это господину Неру. Мы разговаривали наедине, за исключением его тибетского переводчика. Вначале я сказал ему, насколько признателен за предоставленную мне возможность посетить Индию и побывать на Будда Джаянти, а затем объяснил, насколько отчаянным стало положение в Восточном Тибете и как мы все боимся, что еще худшие беды распространятся в остальной части страны. Я сказал, что вынужден считать, что китайцы в действительности хотят навсегда разрушить наши обычаи и религию и таким образом оборвать наши исторические связи с Индией.

Все тибетцы, сказал я ему, сейчас связывают все свои остатки надежды с правительством и народом Индии. И затем я объяснил, почему хотел бы остаться в Индии до тех пор, пока мы не сможем получить свободу мирными средствами.

Он был очень добр и терпеливо слушал, но был твердо убежден, что в настоящий момент для Тибета ничего нельзя сделать. Он сказал, что никто никогда формально не признает независимость нашей страны. Он согласился, что бесполезно пытаться воевать с китайцами, - если бы мы попытались сделать это, они легко могли бы ввести большие силы, чтобы подавить нас полностью. Он рекомендовал мне вернуться в Тибет и попытаться мирным путем добиться исполнения соглашения из 17 пунктов. Я сказал, что делал для этого все, что было в моих силах, но, как я ни старался, китайцы отказывались соблюдать свою сторону соглашения, и я не видел никаких признаков перемены в их отношении. Относительно этого он пообещал поговорить с Чжоу Энь-лаем, который прибывал в Индию на следующий день, и наша встреча завершилась.

Я тоже поговорил с Чжоу Энь-лаем: я отправился в аэропорт встретить его и в этот же вечер имел с ним долгую беседу. Я рассказал, что в наших восточных провинциях ситуация становится все хуже и хуже. Что китайцы вводят перемены без какого-либо учёта местных условий, а также желаний и интересов народа. Чжоу Энь-лай казался симпатизирующим, и сказал, что, должно быть, местные китайские чиновники совершают ошибку. Он пообещал, что передаст то, что я сказал, Мао Цзэ-дуну, но я не мог добиться от него какого-либо определенного обещания улучшить положение.

Но через несколько дней Чжоу Энь-лай пригласил моих старших братьев Тубтена Норбу и Гьело Тондупа на обед в китайское посольство, и беседа, которую они с ним имели, была значительно более обнадеживающей и конкретной. Мои братья не имели никакой официальной позиции в нашем правительстве и могли позволить себе говорить более откровенно без страха вызвать непосредственную реакцию в Тибете, и, когда они мне потом рассказали о своей беседе, казалось, что они полностью высказали свои критические соображения.

Они сказали Чжоу Энь-лаю, что многие столетия Тибет почитал Китай как важного и дружественного соседа, однако сейчас китайцы в Тибете обращаются с тибетцами, как будто они были смертельными врагами. Они выборочно используют худших из тибетцев - отбросы тибетского общества для того, чтобы внести раскол, и игнорируют многих патриотично настроенных тибетцев, которые могли бы быть способны улучшить отношения между тибетцами и китайцами. Они поддерживают Панчен-ламу в светских делах для того, чтобы возобновить старый раскол между моим и его предшественниками и таким образом подорвать авторитет нашего правительства. И они содержат в Тибете, особенно в Лхасе, такие громадные и ненужные армии, что наша экономика разрушена и цены поднялись до такого уровня, что тибетцы находятся на грани голода. Именно народные массы, а не правящий класс Тибета, наиболее жестко настроены против китайской оккупации. Именно они требуют, чтобы армии были выведены и подписаны новые соглашения между нами как между равными партнерами. Но китайцы в Лхасе не прислушиваются к народному мнению.

Чжоу Энь-лай, как казалось, не был доволен этими прямыми словами, но оставался, как всегда, вежливым и гостеприимным. Он заверил моих братьев, что китайское правительство не имело намерений использовать нежелательных тибетцев или Панчен-ламу для того, чтобы подорвать мой авторитет или внести раскол. Они и не собирались вмешиваться в дела Тибета или стать обузой для экономики. Он согласился, что, возможно, некоторые трудности были вызваны недостатком понимания со стороны местных китайских чиновников, и пообещал улучшить доставку продовольствия в Лхасу и начать постепенный вывод китайских войск, как только Тибет сможет сам управлять своими делами. Также он сказал, что передаст эти жалобы Мао Цзэ-дуну и постарается проследить, чтобы их причины были устранены. "Эти обещания, - сказал он, - не пустые слова", - и мои братья могут оставаться в Индии, если хотят убедиться, исполнились его обещания или нет. И если нет, - они имеют полную свободу критиковать китайское правительство.

Но в конце беседы он добавил, что у него тоже есть просьба. Он слышал, что я раздумываю, не остаться ли в Индии, и хотел бы, чтобы они убедили меня вернуться в Тибет. Если я не вернусь, это может принести только вред мне и моему народу.

После этих встреч с Чжоу Энь-лаем я отправился в путешествие по Индии. Мне показали несколько промышленных объектов, например громадную гидроэлектростанцию в Нангале, и я впервые увидел ту громадную разницу между тем, как подобные вещи организуются При коммунизме и в свободной демократической стране, всю разницу в атмосфере и духе между принудительным и свободным трудом.

Главная моя цель, однако, состояла в совершении паломничества в исторические и религиозные центры.

Итак, я отправился в Санчи, Аджанту, Бенарес, Бодх-Гаю. Я был в восторге от шедевров индийского религиозного искусства, сочетавшего творческий гений и пылкую веру. Я думал о том, как сектантство и межобщинная вражда повредили этому наследию в прошлом и как ненависть была заменена спокойствием и миром благодаря введению религиозных свобод в индийской Конституции. В Бенаресе и Бодх-Гае я нашел тысячи тибетских паломников, которые меня там ждали, и в обоих этих местах я говорил перед ними об учении Будды и внушал им, что они всегда должны следовать пути мира, который он для нас так ясно указал.

Визит в Бодх-Гаю стал для меня источником глубокого вдохновения. Любой верующий буддист всегда связывает Бодх-Гаю с тем, что в нашем религиозном и культурном наследии является наиболее возвышенным и почитаемым. С самого детства я думал и мечтал об этом визите и вот теперь я стоял на том священном месте, где святая душа, достигшая Махапаринирваны - высшей Нирваны, нашла путь к спасению для всех существ. Когда я стоял там, мое сердце переполнило чувство духовного воодушевления и оставило меня в задумчивости о том знании и воздействии божественной силы, которая есть в каждом из нас.