Густав Шпет - Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»

• Название: Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»
• Автор: Густав Шпет
• Издательство: Независимая газета
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2000
• ISBN: 5-86712-050-3

Комментарий Густава Шпета к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба», составленный в 1934 г., не утратил своего историко-литературного значения и по сей день, ибо, задавшись целью ввести своих соотечественников в художественный мир Диккенса, широчайше эрудированный философ и полиглот создал уникальный путеводитель по Англии первой трети XIX столетия. На судьбе Комментария сказалась трагическая участь автора, расстрелянного в 1940 году. Переиздание Комментария — дань памяти замечательного ученого, но вместе с тем и «открытие» бессмертного произведения великого английского классика современному читателю.

---

Что касается самой процедуры выборов, то до реформы 1832 г., несколько ее упорядочившей, она не была повсюду единообразной. Диккенс описывает типическую картину выборов, и в пояснение к его изложению можно прибавить не много. Началом процедуры считался тот момент, когда специально уполномоченное лицо, комиссар по выборам (returning officer), в городах — мэр, в графствах — шериф, получало королевский приказ о производстве выборов. К назначенному дню сооружалась специальная трибуна, «платформа», на которой кандидаты выстаивали по нескольку часов, в течение иногда нескольких дней подряд, тщетно пытаясь произнести речь в свою пользу или против кандидата враждебной партии перед толпой, прерывавшей оратора не только криками, шумом и шутками, как было в Итенсуилле, но также метанием в него комьев грязи, камней и дохлых кошек. Вообще городская толпа представляла немалую опасность для кандидатов, так что им приходилось нанимать специальную охрану, вооруженную дубинками и сопровождавшую их самих и избирателей. В счете, который подавался кандидату его агентом после выборов, в особой графе значилось приблизительно следующее: «На содержание трехсот человек, поддерживавших порядок во время речей, — 460 фунтов». Как видно, между прочим, из описания Диккенса, простым способом поддержания порядка было затыкание рта противнику.

Упорядоченная подача письменных заявлений с именами кандидатов была введена только вместе с реформой 1832 г., а закрытая баллотировка — еще сорок лет спустя. У Диккенса описывается устное провозглашение имен кандидатов, с которым выступали члены их комитетов, один, называвшийся пропонентом (proposer), предлагал кандидата, а другой, секундант (seconder), поддерживал предложение, — на них Сламки хотел переложить обряд целования младенцев. Пропонентом Физкина был «высокий худой джентльмен в белом галстуке», а Сламки — «маленький краснолицый джентльмен холерического темперамента». Индивидуальной подаче голосов предшествовало голосование путем поднятия рук. Так как толпа перед платформой состояла в большей своей части из лиц, не имевших избирательных прав, то за таким голосованием следовало требование поименной подачи голосов, что имело место и на итенсуиллских выборах. В XVIII веке поименная подача голосов продолжалась иногда до сорока дней и лишь позже была сокращена до пятнадцати дней; реформа 1832 г. устанавливала определенный и короткий срок в два дня.

Во время подачи голосов заманивание избирателей или устранение приверженцев противной партии продолжалось при помощи указанных выше и упоминаемых Диккенсом способов; точно так же продолжались буйства и столкновения вроде того, в которое попал мистер Пиквик. Так как в Итенсуилле выборы продолжались всего два дня, то Диккенс и здесь допускает хронологическую неточность (см. ч. 29). Выборы являются исполнением королевского приказа, то есть, по английской юридической терминологии, «ответом» (return) на него, поэтому отчет о выборах, посылаемый комиссаром по выборам (returning officer), также называется ответным, исполнительным отчетом (return); тот же термин прилагается и к заключительному моменту выборов — избранию депутата в парламент, указанием на что заканчивается описание итенсуиллских выборов (см. англ. текст).

Свободное время в Итенсуилле мистер Пиквик проводил в беседах с мистером Поттом, Уинкль ухаживал за миссис Потт, а Снодграсс и Тапмен развлекались в «Павлине», которого оригиналом в Садбери, вероятно, была гостиница «Лебедь». Экарте́, игра, за которой коротают время мистер Уинкль и миссис Потт, — одна из самых простых карточных игр, распространенная в начале XIX века в парижских «салонах». Играют двое; в колоде 32 карты (без младших; начиная с шестерки), старшая — король, туз — между валетом и десяткой; сдается по пять карт, одиннадцатая — козырь. Партнер может предложить сбросить (франц. — écarter) одну или несколько карт, сдающий соглашается или отказывает; в первом случае он сам также может сбросить и получить новые карты, во втором — игра ведется сданными. Три взятки — очко, пять — два очка; объявленный король при выигрыше — очко, и т. п. Играют до пяти очков.

Пиквикисты, разместившиеся и «Павлине», играли, под искусным руководством Сэма Уэллера, в кегли или на китайском бильярде. Последний был введен во втором десятилетии XIX века и состоит из продолговатой, наклонно поставленной доски с девятью нумерованными отверстиями, в которые небольшим кием загоняются шары из слоновой кости. Кроме того, мистер Тапмен и мистер Снодграсс, попав в «коммерческую комнату» «Павлина», выслушали поучительный рассказ одноглазого торгового агента (гл. XIV). «Коммерческие комнаты» в гостиницах и постоялых дворах специально предназначались для разъезжающих торговых агентов, так называемых «коммерческих путешественников», коммивояжеров. Диккенс дает в своем описании исчерпывающее представление о такого рода помещении, но не останавливается на самом типе этого посредника между торговой фирмой и провинциальным заказчиком, хотя в галерее его типов, в частности в «Пиквикском клубе», торговый агент занимает видное место. Разговорное название (которое обычно Диккенсом и употребляется) коммерческого или торгового агента — bagman, то есть человек с мешком, или «мешочник». Это название возникло в те времена, когда такой агент разъезжал верхом, привязывая к седлу огромные мешки, наполненные образцами товаров; позже, и до распространения железных дорог, бэгмены разъезжали по провинциальным дорогам на двуколках как ездил и Том Смарт. Одно из своих поздних и автобиографических произведений — «Путешественник не по торговым делам» (1860—1868 гг.) — Диккенс начинает с характеристики «неторгового агента», построенной на систематическом отрицании признаков настоящего торгового агента. По этой характеристике читателю нетрудно составит себе яркий образ бэгмена: «Среди трактирщиков у меня нет ни братьев, ни друзей, среди горничных — воздыхательниц, среди лакеев — почитателей, и коридорные не смотрят на меня с восторгом и завистью. Мне не спешат зажарить бифштекс, язык, кусок ветчины или для меня одного испечь пирог с голубями гостиницы не шлют мне на дом объявлений, не оставляют номеров, увешанных словно шпалерами, пальто и пледами для путешествующих по железной дороге, и нет в Соединенном Королевстве ресторатора, который бы слишком интересовался, какого я мнения о его коньяке или хересе. Когда я нахожусь в пути, я не имею обычно скидки по счетам и, возвращаясь домой, не получаю комиссионных. Я не знаю, где что идет по какой цене, и, если б даже пришлось, не сумел бы всучить человеку вещь, которая ему не нужна. Когда я путешествую по городу, меня не увидишь на козлах экипажа, снаружи напоминающего новехонький легонький фургон для перевозки фортепиано, а внутри печь, в которую пекарь вздумал уложить в несколько рядов какие-то плоские коробочки. Когда я путешествую по провинции, меня не часто увидишь в двуколке...»[57] Этот тип, возникший во времена торгового капитала, мануфактурного производства и отвратительных английских дорог, претерпел радикальное изменение с развитием промышленного капитала и новых способов сообщения, но со времени сатирических журналов XVIII века неизменно оставался объектом английской сатиры[58].

По окончании итенсуиллских выборов пиквикисты были приглашены на fête champêtre к миссис Лио Хантер, гордость которой, по словам ее супруга, составляло числить среди своих знакомых тех, «кто прославился трудами и талантами» (гл. 13, XV). Диккенс рисует карикатуру провинциально-утрированного увлечения «литературными львами», которое в среднебуржуазном обществе заменяло прежнее аристократическое преклонение перед щеголями (beaux[59] — типа Нэша, Бреммеля, графа д'Орсей). На завтрак миссис Хантер прибыло из Лондона с полдюжины литературных львов. Свое отношение к такого рода знаменитостям Диккенс запечатлел в «Мадфогских записках» (1837—1838).

ЧАСТЬ 47 Бери-Сент-Эдмондс и возвращение в Лондон

Неизвестно, какие наблюдения сделал бы мистер Пиквик в обществе, окружавшем миссис Хантер, если бы он не встретил у нее переряженного Джингля, появившегося под именем капитана Фиц-Маршалла. Последний, увидав Пиквика, немедленно бежал, а мистер Пиквик, узнав, что Джингль остановился в гостинице «Ангел» в Бери-Сент-Эдмондс, немедленно пустился в пассажирской карете в погоню за ним, взяв с собою только мистера Уэллера. По дороге Сэм успел сообщить мистеру Пиквику некоторые детали своей биографии, в том числе о ночевках в «немеблированных комнатах», под арками моста Ватерлоо, хорошо знакомого Диккенсу с тех времен, когда он работал на фабрике ваксы и жил возле тюрьмы Маршалси.

«Добрый старый город» Бери-Сент-Эдмондс — главный город западного Саффолка, отстоит на шестнадцать с половиной миль на север от Садбери (т. е. Итенсуилла) и приблизительно на три четверти этого расстояния на восток от Кембриджа. Это древний город, известный со времени римского владычества и связанный с таким количеством исторических воспоминаний, как редкий из небольших городов Англии. Между прочим, здесь, у алтаря св. Эдмонда, бароны дали клятву в ноябре 1214 г., что они заставят короля Иоанна подписать Великую хартию вольностей. Об этом городе писал Карлейль: «Он красиво выделяется со своими светлыми кирпичными домами, со старыми чистыми улицами и двадцатью или пятнадцатью тысячами деятельных душ на общем ландшафте Саффолка и смотрит очень приветливо со склона своего холма в сторону восходящего солнца; и в восточном его углу до сих пор еще тянется линия монастырских развалин, длинная, черная и тяжелая...» («Теперь и прежде», русский перев. Н. Горбова.)