Густав Шпет - Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»

• Название: Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»
• Автор: Густав Шпет
• Издательство: Независимая газета
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2000
• ISBN: 5-86712-050-3

Комментарий Густава Шпета к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба», составленный в 1934 г., не утратил своего историко-литературного значения и по сей день, ибо, задавшись целью ввести своих соотечественников в художественный мир Диккенса, широчайше эрудированный философ и полиглот создал уникальный путеводитель по Англии первой трети XIX столетия. На судьбе Комментария сказалась трагическая участь автора, расстрелянного в 1940 году. Переиздание Комментария — дань памяти замечательного ученого, но вместе с тем и «открытие» бессмертного произведения великого английского классика современному читателю.

---

ЧАСТЬ 51

Бирмингем

Захватив в Бристоле Бена Аллена и Боба Сойера, мистер Пиквик на следующий день по прибытии в этот город отправляется в дорожной карете (ч. 60) к отцу мистера Уинкля в Бирмингем (гл. 45, L). Героем этой поездки оказывается в конце концов Боб Сойер с его выдумками: красным флагом, корнет-а-пистоном, сэндвичами[71], молочным пуншем и т. д.; он же своим выступлением неприятно осложнил выполнение миссии, с которой явился в Бирмингем мистер Пиквик. Проказы Боба по пути в Бирмингем занимают внимание читателя, а о самой дороге Диккенс точно так же ничего не говорит, как и о дороге из Лондона в Бат. Из остановок упоминаются только: 1) Беркли (в восемнадцати милях к северу от Бристоля) — небольшой рыночный городок (ч. 33) в графстве Глостер. Диккенс говорит о Берклиевской пустоши, по всей вероятности, потому, что путешественники не заезжали в самый город, а меняли лошадей и завтракали в придорожном постоялом дворе недалеко от Беркли. Этот старый постоялый двор, под вывеской «Колокол», существует до сих пор, и на нем красуется доска с надписью: «Чарльз Диккенс с компанией завтракал здесь в 1827 г.». Не усмотрел ли содержатель этого двора автобиографических черт Диккенса в Бобе Сойере?.. 2) Тьюксбери в том же Глостершире (в десяти милях к северу от города Глостера) — также рыночный городок; здесь путешественники обедали в лучшей городской гостинице «Хмелевая Жердь», существующей и поныне. Оба эти городка неоднократно упоминаются в «Исторических хрониках» Шекспира; в «Генрихе IV» Фальстаф сравнивает умственные способности Пойнса с тьюксберийской горчицею.

К вечеру путешественники были в Бирмингеме, остановились в «Старой королевской гостинице», более не существующей, и наутро уже покинули этот город. Нельзя отрицать — впечатление от большого промышленного города передано Диккенсом прекрасно. Но, во-первых, такое же впечатление должен был произвести на него всякий большой фабричный город, и, во-вторых, это впечатление — только внешнее, то есть Диккенс выступает как живописец, а не как писатель. Между тем Бирмингем заслуживал большего внимания со стороны мистера Пиквика, жадно изучавшего «нравы и характеры». Бирмингем был одним из творческих порождений новой промышленной Англии и сделался одним из ее столпов. Старое средоточие металлической мануфактуры, он на глазах одного поколения превратился в ведущий центр фабричной промышленности, крупного машинного производства, и приобрел не только местное, но мировое влияние. Его население, составлявшее в начале XVIII века всего 15 тысяч человек, удвоилось только через 70 лет, но зато следующее удвоение совершилось в 30 лет, и в первом году XIX века оно перевалило за 60 тысяч, а еще через 30 лет, к моменту наиболее напряженной борьбы буржуазии за политическое равноправие (ч. 24), население Бирмингема еще раз более чем удвоилось и в 1831 г. насчитывало почти 150 тысяч. Однако до самой реформы 1832 г. (ч. 24) этот быстро растущий город не мог посылать собственных представителей в парламент. Легко понять, почему Бирмингем той поры был также центром напряженной политической жизни; она здесь кипела: вырабатывались программы, основывались союзы и политические организации, выдвигались лозунги. Диккенс все это знал, но, как подойти к новому предмету, его учители — Филдинг, Смоллетт, Стерн — молодому писателю не показали, а сам он был лишен чувства исторической реальности и не обладал той мастерской техникой, которая помогла бы ему скрыть свой недостаток.

В итоге остается неясным: зачем собственно, Диккенсу понадобилось поселить Уинкля-старшего в Бирмингеме, послать туда Пиквика, взять на себя обязательства и отнестись к ним столь поверхностно? В первоначальном проспекте «Записок Пиквикского клуба» было обещано, что мистер Пиквик, питая пристрастие к прикладному искусству, совершит свое славное путешествие в Бирмингем глубокою зимой. Описанное путешествие к Уинклю-старшему ничего общего с этим обещанием не имеет. Зависело ли это просто от изменения плана (ч. 13), которое заставило Диккенса превратить мистера Пиквика из ученого исследователя в невинную жертву собственного благодушия, или здесь играли роль другие, более глубокие причины? Основательного знакомства с Бирмингемом, особенно как с промышленным центром, у молодого Диккенса не было, а свой метод одностороннего реализма он не мог применять там, где этому не поддавался самый предмет. Большего Диккенс не мог дать, — здесь обнаружились пределы его метода. Пусть страничка, рисующая внешний облик большого промышленного города, подтверждает наблюдательность автора, — но что за этой внешностью могла увидеть фантазия (ч. 26)? Диккенс умел по любой принадлежности человека прочесть внутреннюю биографию ее носителя или владельца, умел видеть один живой комплекс в дверном молотке и его хозяине, в носовом платочке и Джобе Троттере, табакерке и мистере Перкере, в зонтике, красном носе и методистской сущности Стиггинса и т. д. и т. д. Но во всех этих случаях за внешностью он прозревал душу внутренне близкого ему мещанства. И впоследствии он дает едва обозримое разнообразие индивидов и типов пестрого, как само безвкусие, мещанства и лишь изредка отваживается испытать силу своего симпатического понимания на помпезном буржуа вроде сэра Домби («Домби и сын») или дегенерирующем аристократе вроде сэра Лестера Дедлока («Холодный дом»). Почти через два десятка лет (1854 г.) в «Тяжелых временах» Диккенс приподнимает внешнюю завесу, скрывающую жизненное содержание фабричного города. Можно спорить о том, удалось или не удалось писателю изображение типических выразителей этого содержания, будь то рабочий Стивин или фабрикант Баундерби, но бесспорно, что реальную историческую и социальную сущность Кокстауна ему раскрыть не удалось. У молодого Диккенса не было исторического чутья; не приобрел он его и позже, а воображение ничего не может сделать там, где нет опыта и понимания. Исторические романы Диккенса («Барнеби Радж», «Повесть о двух городах»), даже если признать их исторически верными, — что сомнительно, — не опровергают сказанного[72]. Чувством исторической реальности обладает не тот, кто видит только, что настоящее есть продукт прошедшего, — этого мало: в настоящем надо распознавать то, что является зародышем, задатком или обещанием будущего. Со всем своим «радикализмом», в общем поверхностным и морализаторским, Диккенс был слишком мало революционером, чтобы непосредственно ощутить живую реальность данных социальных отношений. Так, мистер Пиквик, отправившийся изучать «нравы и характеры» Англии, стоявшей накануне буржуазной революции, которая была предотвращена только в последний, крайний момент произведенной парламентской реформой (ч. 25), увидел, однако, лишь то, что до него видели герои предшественников Диккенса, наблюдавших нравы и характеры XVIII века. Новым был только свежий, неустановившийся, а потому и волнующий, заражающий симпатией талант мещанина Диккенса.

Не успели наши путешественники встретить в Бирмингеме свое первое утро, не оправились они еще от горького чувства, вызванного неудачным исходом миссии мистера Пиквика, и от похмелья, испытываемого ими в результате стараний Боба Сойера во время путешествия, как Диккенс в дождь, слякоть и грязь погнал их обратно в Лондон. Под проливным дождем проехали путешественники одну за другою остановки: Ковентри — мануфактурный город и сити (ч. 33) в графстве Уорик (Warwick), богатый историческими воспоминаниями, ничем не замечательный Данчерч и Девентри (Daventry) в Нортгемтоншире, только меняя там лошадей и форейторов.

Дождь лил в конце каждого перегона сильнее, чем в начале, и путешественники решили остановиться в Таустере (Towcester), маленьком городке того же графства Нортгемтон. Здесь, в приветливой гостинице «Голова Сарацина», существующей по сей день, хотя название ее было изменено раньше, чем Диккенс начал писать своего «Пиквика» мистер Пиквик и его спутники остались переночевать и оказались свидетелями встречи забытых читателем издателей итенсуиллских газет, каковая встреча ознаменовалась дракой совершенно в духе трактирных потасовок, которые любил изображать Филдинг. Это одна из самых ненужных сцен, — словно фантазия Диккенса истощилась, и он не придумал ничего лучше, чем вытащить на сцену раньше встречавшиеся персонажи, органически не связанные с повестью. Неинтересна эта сцена и по содержанию, если не считать, что она дала все-таки Диккенсу повод намекнуть на политическое значение Бирмингема, куда оба редактора ехали на большое политическое собрание. Наутро мистер Пиквик и его компаньоны «устремились в Лондон», но Диккенс уже не интересуется тем, какой дорогой и как они туда добрались, — он торопится к многочисленным развязкам своей истории.

VII. ЛОНДОН

ЧАСТЬ 52