Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб

• Название: Толстый мальчишка Глеб
• Автор: Юрий Третьяков
• Жанр: Детская проза

---

Колюнька, принятый в шайку учеником, отгонял большой веткой мух от атамана.

В самом хвосте плелись несколько рядовых членов.

Далеко впереди скакал на одной ноге Лаптяня, падавший в колодец: один свой костыль он метал, как копье, чтобы научиться владеть им не хуже одноногого пирата из книжки «Остров сокровищ», а другой только мешал быстро передвигаться, поэтому приходилось таскать его под мышкой.

При виде Мишани, идущего с мальчишкой, не только чужим, но и невиданно толстым, конопатым, процессия пришла в расстройство.

Гусь так повернулся, что чуть не опрокинулся вместе с тележкой и стулом.

Музыкант прервал дуденье на самой тонкой и жалобной ноте.

Огурец чуть не уронил череп.

Лаптяня, даже не подобрав улетевший костыль, без передышки прискакал обратно.

Только Колюнька запел:

— А я знаю, это кто! А я знаю! Я его еще вчера видел!

От такого любопытства Мишаня почувствовал себя неловко, а Глебу хоть бы что: идет и ухмыляется, будто давно здесь жил, уезжал на время, а теперь вот приехал…

Подойдя, Мишаня козырнул атаману:

— Товарищ атаман, вот я привел новенького. Хочет записаться…

Все молча ожидали, что скажет атаман: сразу можно приниматься за толстяка, который, видно, лопух и баба, или с этим удовольствием малость повременить, покуда атаман изобретет для него штучку почуднее.

Гусь оглядел Глеба с ног до головы и снисходительно кивнул:

— Ладно… А откуда он здесь взялся?.. Жирный, как барашка.

Мишаня принялся рекомендовать новичка с самой лучшей стороны.

— Он приехал из Сибири, из тайги прямо. Он там в дупле жил. Ястреб у него был ручной… птиц носил… Брат тоже… Руслан. Здорово умеет говорить по-таежному. Потом он с кедра падал, со страшной высоты… Покажи им, Глеб!

Глеб поднял штанину и показал шрам. Все поглядели, а некоторые потрогали пальцем. Однако на атамана ни шрам, ни выдающиеся факты из Глебовой биографии особого впечатления не произвели. Он сказал:

— Ладно. Это дело мы еще разберем. Пускай идет с нами. Трогай!

Процессия двинулась к обычному месту купания, называемому Чертовой ямой.

Лаптяня сразу проникся к Глебу уважением и поскакал с ним рядом, чтобы подробнее расспросить, что переживал он, когда падал с кедра, и сравнить с собственными переживаниями в колодце.

Прекрасная речка Гусиновка текла среди прекрасных зеленых берегов!

Какая мягкая и сочная травка, пахучие и душистые веники росли на них! Какая тень была под ивами, какие студеные капли беспрестанно падали с их плакучих ветвей!

Какой белый и чистый песочек просвечивал сквозь воду и сверкал на солнце по берегам! Какие громадные стаи мальков резвились в чистейшей воде! Как трещали крыльями стрекозы!

Нет на свете речки лучше Гусиновки!

И до чего хорошо устроена: вся мелкая до колен, чтобы малыши могли купаться где хотят, ловить тряпками мальков, ничего не боясь, а для уважающих себя храбрецов имелась яма, широкая и такая глубокая, что в старинные времена, когда, по преданию, Гусиновкой могли плавать лодки, в ней даже лошади тонули, а человек и сейчас мог утонуть вполне свободно. Уже тонули Братец Кролик, Мишаня, сам Гусь и несколько мелких личностей.

Возможно, в яме и черти водились (иначе откуда взяться названию?), но в связи с развитием техники какие вымерли, какие переселились в более глухие и недоступные места. Одного тетка Федотьевна, квартирантка Братца Кролика, прошлой осенью своими глазами видела: он стонал и вздыхал в зарослях веников, а потом булькнул в воду и больше никогда не показывался — может, утопился с горя!..

Все посбрасывали одежду и начали валяться по песку перед первым окунанием в речку. Только Гусь, раздевшись, собственноручно снял с тележки свой трон и сел на него.

Палку с черепом воткнули на самом видном месте.

Посидев с минуту молча, Гусь придал своему добродушному лицу зверское выражение и крикнул:

— Огурец!

— Чиво? — независимо отозвался рыжий Огурец.

— Встань перед моими глазами!

— А чиво?

— Поди сюда, тебе говорят! А то сам встану, хуже будет!

Огурец нехотя встал, но близко не подошел, а остановился, в нескольких шагах, независимо отставив ногу.

— Ближе встань!

Огурец придвинулся на полшага:

— Ну…

— Ты там… говорят… на меня рисуешь?

— Чиво я рисую? — куражился Огурец. — Ничиво я не рисую и даже и не думал рисовать!..

— Лаптяня, рисовал он на меня?

— А как же! — отозвался Лаптяня. — Целую книжечку изрисовал. Сам мне показывал: и в виде гуся, и по-разному…

— Та-ак… А… похоже?..

— Сильно похоже и очень даже смешно! А где непохоже, там подписано… Он и Братцу Кролику на заборе нарисовал: заяц в шляпе курит! Прямо точь-в-точь похож!..

— Ничего не похож! — возмутился Братец Кролик. — А то б я стер! А то и стирать не стал — пускай… «Точь-в-точь…»

Но тут возмутлся сам Огурец:

— Почему же это не похож? Спроси хоть у кого, каждый скажет — похож! Чего бы ты понимал!

— Так вот, значит! — прервал спор атаман. — Ты эту книжечку мне принеси… немедленно чтоб.

— И никакой книжечки у меня нету… и не было никогда!..

— Нету?..

— Нету!

— Значит, нету? Русский воин Лаптяня!

— Здесь! — вскочил с песка Лаптяня.

— Казнить его! — приказал атаман, грозно показав на Огурца.

Лаптяня, взяв костыль за нижний конец, поскакал к Огурцу, но тот, не желая быть казненным, помчался прочь. Мишаня толкнул Глеба в бок:

— Понял? У нас большие строгости…

На бегу Огурец приостановился и мстительно прокричал, чтобы уязвить атамана:

— Га-га-га!

Атаман, забыв о своей важности, сорвался с трона и лично пустился вдогон, благодаря своим длинным ногам больше напоминая не гуся, а страуса. Однако Огурца он не догнал, вернулся и опять сел на трон, сказав:

— Ладно. Все равно не уйдет от моей могущественной руки!

Да Огурец уходить никуда и не собирался: он стал похаживать в отдалении, делая вид, что рвет и нюхает цветочки, дожидаясь, когда с атамана сойдет гнев и можно будет вернуться.

Отдышавшись, атаман спросил Глеба:

— Ну как? Очень испугался? Страшный я?..

Несообразительный Глеб, улыбаясь, покачал головой.

Атаман нахмурился:

— А ты бойся! Я грозный!.. Вот сейчас тобой займемся, посмотрим, что запоешь… Русский воин Лаптяня!..

Но заняться Глебом не пришлось, потому что кто-то крикнул:

— Тараканыч идет!

Вдоль берега неторопливо шел Иван Тараканыч в вышитой рубашке, со складным стульчиком в руке.

На Гусиновке он отличался своим умом, строгостью, уменьем обо всем рассуждать, всех учить, выражаясь при этом обстоятельно и научно.

Увидев диковинного мальчишку, Тараканыч сразу понял, что этот мальчишка приезжий, остановился около Глеба и, поведя рукой кругом, благожелательно сказал:

— Вот, молодой человек, это прямо курортное место, достойное современного внимания… Этот дикий, но исключительно привлекательный вид…

Но тут послышался чей-то крик, и ребята заметили вдалеке возле небольшой лужицы дородную краснолицую бабку — знаменитую квартирантку Братца Кролика, тетку Федотьевну, которая махала им рукой и кричала:

— Ребяты, эй, ребяты, слышь, бягите скорее! Чаго на шла-то! Чуду-то какую!

Разбойники побежали к ней. Даже Иван Тараканыч заспешил вслед за ними.

В лужице плавало что-то похожее на рыжий конский волос, но только волос этот был живой! Он извивался во все стороны, а когда тетка Федотьевна коснулась его палкой, упруго скрутился, как пружинка.

Тетка Федотьевна объяснила:

— Это, ребяты, зовется — живой волос! Ишь как он, ишь! Глянь-кось, глянь-кось!.. Так и завивается, чисто змей, прости бог! Таперя вам в речку надоть погодить лазить, а то он подкрадется откуда-нито, вольется да так весь, и влезя! А как до сердца дойдеть, тады человек и помирая!

Все смотрели на подоспевшего Ивана Тараканыча, ожидая, что скажет он.

Иван Тараканыч долго наблюдал за шевелением волоса, задумчиво жуя губами, потом значительно произнес:

— Чтобы сразу разрешить и ликвидировать обнаруженное недоразумение, могу сказать вполне соответственно и правдоподобно: это волос, живое вещество…

— Бряхать не буду, — перебила его тетка Федотьеьна. — А вот была я еще у девках, жили мы у селе, у Чачорах, и был там один человек, по-улишному дражнили — Галифешкин, как с той еще войны первый заявился он в этих штанах — галифе… Однова и пойди этот Галифешкин у болото — тялушку искать, а сам пьяный-распьяный…. Босой, потому как обувки тады не дюже много было, блюли обувку, не как нонче… Да-а… Уж где ево там шуты носили, только прибягая он весь мокра-ай, у грязе, а сам воеть, а сам воеть странным голосом! «Волос, грит, мне у пятку заполз!» Знать, где у болоте он хоронился до время, этот волос, а Галифешкин ему на зуб и попади! А мы тады были народ сера-ай да темна-ай, как чурбаки! Надоть к фершалу, а фершал Василь Лукич от нас осмнадцать верст, а без самогонки и не поедя, одной самогонкой и жив был… Ну, мы энту ногу-та, на какуя Галифешкин указал, веревкой перехватили потужея, чтоб волос выше не полез… Лекше, лекше, отойди от вязанки! — вдруг закричала она.