Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты

• Название: Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: Сталкер
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 966-696-938-6

В эту книгу, подготовленную многолетним исследователем творчества братьев Стругацких Светланой Бондаренко, вошло множество НЕИЗВЕСТНЫХ текстов этих мэтров фантастики — черновики и ранние варианты известных произведений, сценарии и рассказы.

ВСЕ тексты публикуются ВПЕРВЫЕ.

Книга дополнена рисунками А. и Б. Стругацких на полях рукописей и снабжена подробными комментариями.

---

— Я бы предложил впустить, — сказал Хлебоедов, — А вдруг это Пашка?

— Других предложений нет? — спросил Лавр Федотович. Он пошарил на столе, ища кнопку, не нашел и сказал коменданту: — Пусть войдет, товарищ Зубо.

Комендант опрометью кинулся к двери, высунулся и вернулся, пятясь, на свое место. Следом за ним, перекосившись набок под тяжестью огромного черного футляра, вкатился небольшой старичок в толстовке и в военных галифе с оранжевым кантом. По дороге к столу он несколько раз пытался прекратить движение и с достоинством поклониться, но футляр, обладавший, по-видимому, чудовищной инерцией, неумолимо нес его вперед, и, может быть, не обошлось бы без жертв, если бы я не подхватил старичка в полуметре от затрепетавшего уже Фарфуркиса. Я сразу узнал этого старичка — он уже бывал в нашем институте, и во многих других институтах он тоже бывал, а один раз я видел его в приемной заместителя министра тяжелого машиностроения, терпеливого, чистенького и пылающего энтузиазмом. Старичок был неплохой, безвредный, и, в конце концов, не всем же совершать великие открытия. Я забрал у него тяжеленный футляр и водрузил его на демонстрационный столик. Освобожденный наконец старичок поклонился и сказал дребезжащим голосом:

— Мое почтение. Машкин Эдельвейс Захарович, изобретатель.

— Не он, — сказал Хлебоедов вполголоса. — Надо полагать, совсем другой Бабкин.

— Да-да, — согласился старичок, улыбаясь. — Принес вот на суд общественности. Готов демонстрировать, ежели будет на то ваше желание.

Внимательно разглядывавший его Лавр Федотович отложил бинокль и медленно наклонил голову. Старичок засуетился. Он снял с футляра крышку, под которой оказалась старинная громоздкая пишущая машинка, вынул из кармана моток провода, воткнул один конец куда-то в недра машинки, огляделся в поисках розетки и, обнаружив, размотал провод и воткнул вилку.

— Вот, изволите видеть, так называемая эвристическая машина, — сказал старичок. — Точный электронно-механический прибор, служащий для ответов на любые вопросы, в том числе научные и хозяйственные. Как она у меня работает? Не имея достаточных средств и будучи отфутболиваем различными бюрократическими организациями, она у меня не полностью пока автоматизирована. Вопросы задаются устно, и я их печатаю и ввожу таким образом к ней внутрь, довожу, так сказать, до ее сведения. Ответы ее, опять же в силу неполной автоматизации, печатаю тоже я. В некотором роде посредник, хе-хе. Так что, если угодно, пожалуйста.

Он встал за машинку и шикарным жестом щелкнул тумблером. Внутри машины загорелась неоновая лампочка.

— Прошу вас, — сказал старичок.

— А что это там за лампа? — подозрительно спросил Фарфуркис.

Старичок ударил по клавишам, потом быстро вырвал из машинки листок бумаги и рысцой поднес его Фарфуркису. Фарфуркис прочитал вслух:

— Вопрос: что у нея… гм… у нея внутре за лэпэчэ… Лэпэ-чэ… Кэпэдэ, наверное? Что это за лэпэчэ?

— Лампочка, значит, — хихикнул старичок, потирая руки. — Кодируем помаленьку. — Он вырвал у Фарфуркиса листок и побежал обратно к своей машине. — Это, значит, был вопрос, — произнес он, загоняя листок под валик. — А сейчас посмотрим, что она ответит.

Члены комиссии, за исключением полковника, с интересом следили за его действиями. Старичок бодро простучал по клавишам и снова выдернул листок.

— Вот, извольте, ответ.

Фарфуркис прочитал:

— У мене внутре… гм… не… неонка. Гм. Что это такое — неонка?

— Одну минуточку! — сказал старик, выхватил у него листок и снова побежал к машинке.

Дело пошло. Машина дала безграмотное объяснение, что такое неонка, затем она Ответила Фарфуркису, что пишет «внутре» согласно правил грамматики, а затем…

Фарфуркис: Какой такой грамматики?

Машина: А нашей русской грамматики.

Хлебоедов: Известен ли вам Бабкин Эдуард Петрович?

Машина: Никак нет.

Лавр Федотович: Грррм… Какие будут предложения?

Машина: Признать мене за научный факт.

Старичок бегал и печатал с неимоверной быстротой. Комендант восторженно подпрыгивал на стуле и показывал мне большой палец.

Хлебоедов (раздраженно): Я в таких условиях работать не могу. Ну что он взад-вперед мотается?

Машина: Ввиду стремления.

Хлебоедов: Да уберите вы от меня ваш листок! Я вас ни про чего не спрашиваю, вы можете это понять?

Машина: Так точно, могу.

До всех наконец дошло, что если они хотят кончить когда-нибудь сегодняшнее заседание, надо воздержаться от вопросов, в том числе и от риторических. Наступила тишина. Старичок, который основательно умаялся, присел на краешек кресла и, часто дыша полуоткрытым ртом, вытирался платочком.

— Есть предложение, — тщательно подбирая слова, сказал Фарфуркис — Пусть научный консультант произведет осмотр и экспертизу.

Лавр Федотович поглядел на меня в бинокль и кивнул.

— Обязанности секретаря, — произнес он, — временно возлагаются на товарища Фарфуркиса.

Я неохотно встал и подошел к машине. Старичок приветливо мне улыбнулся.

— Та-ак, — сказал я. — Имеет место пишущая машинка «ремингтон» выпуска тысяча восемьсот девяносто пятого года, в сравнительно хорошем состоянии. Шрифт дореволюционный, тоже в хорошем состоянии. — Я поймал умоляющий взгляд коменданта, вздохнул и пощелкал тумблером. — Короче говоря, ничего нового печатающая конструкция не содержит, содержит только очень старое…

— Внутре… — прошелестел старичок, — Внутре смотрите, где у нее анализатор и думатель…

— Анализатор, — сказал я. — Серийный выпрямитель, тоже старинный, неоновая лампочка обыкновенная, по-моему, из лифта вывернута. Тумблер. Хороший. Та-ак… Еще имеет место шнур. Очень хороший шнур, новый… Вот, пожалуй, и все.

— А вывод? — живо осведомился Фарфуркис. Комендант молитвенно сложил руки. Я кивнул ему — в том смысле, мол, что будет сделано.

— Вывод, — сказал я. — Описанная машинка «ремингтон» в соединении с выпрямителем, неоновой лампочкой, тумблером и шнуром необъясненным явлением признана быть не может.

— А я? — вскричал старичок.

Я посмотрел на него с сочувствием и развел руками.

— Какие будут вопросы к консультанту? — осведомился Лавр Федотович.

Уловив вопросительную интонацию, старичок взвился и рванулся было к своей машине, но я удержал его, обхватив за талию.

— Правильно, — сказал Фарфуркис, — держите его, а то работать невозможно. Какой-то вечер вопросов и ответов…

— Да-да, — подхватил Хлебоедов, а старичок все бился и рвался у меня из рук, так что я ощущал себя жандармом. — И вообще выключите ее пока, нечего ей подслушивать.

Высвободив одну руку, я щелкнул тумблером, лампочка погасла, и старичок затих.

— А вот все-таки у меня есть вопрос, — сказал Хлебоедов. — Как же это она все-таки отвечает?

Я обалдело воззрился на него. На лице коменданта выразилось отчаяние.

— Выпрямители там, шнуры разные, это нам товарищ научный консультант все хорошо объяснил. Одного он нам не объяснил: фактов он нам не объяснил. А непреложным фактом является, что когда задаешь ей вопрос, то получаешь ответ. И даже когда не ей задаешь вопрос, все равно получаешь ответ. Что же говорит по этому поводу наука?

Наука в моем лице потеряла дар речи. Хлебоедов меня сразил. Зато старичок отреагировал немедленно.

— Высокие достижения нейтронной мегалоплазмы! — провозгласил он. — Ротор поля, подобно дивергенции, градуируется вдоль спина и обращает материю вопроса в спиритуально-электрические вихри, из коих и возникает синекдоха ответа!..

У меня потемнело в глазах, рот наполнился горькой слюной и заболели зубы, а проклятый старикашка все говорил и говорил, и речь его была гладкой и плавной, это была хорошо составленная, отлично отрепетированная и многажды произнесенная речь, в которой каждый оборот, каждая интонация были преисполнены эмоционального содержания, эта речь была настоящим произведением искусства, и как всякое настоящее искусство она была беспредельно убедительной, и как всякое произведение настоящего искусства она облагораживала слушателя, делала его умнее и значительнее, преображала его и поднимала на несколько ступенек выше. Старик не был изобретателем, старик был художником, гениальным оратором, достойным учеником Демосфена, Кикерона,[47] Иоанна Златоуста… Шатаясь, я отступил в сторону и прислонился лбом к холодной стене.

Тройка внимательно слушала. Слушал седой полковник, пристально глядя из-под клочковатых бровей, и в полусумраке торжественно и грозно блестело золотое шитье его мундира и отсвечивали тяжелые гроздья орденов. Слушал Лавр Федотович, опустив на руки мощный череп, сутуля широкие плечи, обтянутые черным бархатом мантии. А Хлебоедов слушал, весь подавшись вперед, весь собравшись в хищном напряжении, стиснув подлокотники большими белыми руками, прижав грудью к столу массивную платиновую цепь. А Фарфуркис слушал задумчиво, откинувшись на спинку кресла, уставив неподвижный взгляд в низкий сводчатый потолок.