Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты

• Название: Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: Сталкер
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 966-696-938-6

В эту книгу, подготовленную многолетним исследователем творчества братьев Стругацких Светланой Бондаренко, вошло множество НЕИЗВЕСТНЫХ текстов этих мэтров фантастики — черновики и ранние варианты известных произведений, сценарии и рассказы.

ВСЕ тексты публикуются ВПЕРВЫЕ.

Книга дополнена рисунками А. и Б. Стругацких на полях рукописей и снабжена подробными комментариями.

---

— То есть как отказался?

— Я ему говорю: фотографируй. А он не хочет. Фотографируй, говорю. Нет, не фотографирует! А он мне не подчиняется, он вам подчиняется… У меня и допуска нет…

— Рабиновичева ко мне, — глухо прогудел Лавр Федотович. Комендант выбежал из комнаты.

— Не нравится мне этот Зубо, — сказал Фарфуркис — Этакая скользкая личность.

Тут Хлебоедов, который давно уже сидел с отрешенным видом, уставившись на банку с посиневшим делом, вдруг поднялся, подошел к демонстрационному столику и обошел его кругом. Погиб комендант, подумал я. И точно: Хлебоедов взял банку в руки и покачал, взвешивая на ладони.

— А ведь не будет здесь пуда, — сказал он. — Здесь, если хотите знать, и полпуда нет. То-то же я смотрю, что в описании сказано — десять литров, а банка мне хорошо знакомая, пятилитровая. Знаю я эти банки, всегда из них закусываю… А вот, тут и этикетка есть… «Огурцы соленые… Емкость пять литров». Вы чувствуете, на что я намекаю? Чувствуете?

Лавр Федотович содрал с лица противогаз и поднял к глазам бинокль. Фарфуркис листал свою книжку, а я думал, что теперь будет с комендантом: просто ли перевод с понижением или приклеят ему уголовщину. Жалко мне было коменданта, хороший он был человек, но дурак.

— И ведь еще ничего неизвестно, — сказал Хлебоедов, сосредоточенно нюхая дело. — Он еще, может быть, водой разбавил. И вообще это может быть вода. Набросал туда синьки для крепости и думает, что дело в шляпе…

Дверь распахнулась, и в комнату ввалился, нагнув голову, длинный и тощий Симеон Рабиновичев, держа руки в карманах. Прямо с порога он затянул, глядя в нижний дальний угол комнаты: «Ну чего еще?.. Ну чего придираетесь?.. Ну чего еще я не угодил?» Однако на него не обратили внимания. Все взгляды со зловещим выражением устремились на бледного коменданта, который выдвинулся из-за спины Рабиновичева и тоже прямо с порога заныл: «Вот он пускай и отвечает, а я что… У меня и допуска нет…»

— Товарищ Зубо, — ровным голосом сказал Лавр Федотович, и все затихли. — Надлежит вам представить недостающие пять литров дела. Срок четыре минуты.

Я подскочил к коменданту, подхватил его под мышки и выволок в приемную, где уложил на деревянную скамью, модных очертаний, для посетителей. Комендант был теперь белее мрамора, глаза его были закачены, дыхание едва ощущалось. Я подложил ему под голову свою куртку, расстегнул ему воротник косоворотки и похлопал по щекам, дуя в лицо. Это не произвело на несчастного никакого впечатления, но мне было ясно, что он не умирает, и я, оставив его, заглянул в комнату заседаний. Мне было очень интересно, как выкрутится Рабиновичев.

А Рабиновичев выкручивался с блеском. Он загнал Хлебоедова и Фарфуркиса в угол, навис над ними всеми своими двумя баскетбольными метрами и орал:

— Я параграф девяносто четвертый знаю получше вашего! Я на нем крокодила съел! Собакой закусил! Там сказано: анфас! Понимаете по-русски? Ан-фас! Покажите мне его анфас, я целый день снимать буду! Где у него анфас? Где? Ну где? Ну чего же молчите? Я самого господина Сукарно[48] снимал! Я самого этого снимал… как его… ну в шляпе еще все ходил! Я параграф девяносто четыре наизусть!.. А если фаса нет? У господина Сукарно фас был нормальный! У этого, как его, фас был будь здоров, в три дня не обгадишь![49] А у этого где?

Хлебоедов и Фарфуркис уже не помышляли о нападении. Бегая глазами, они только тупо пытались вырваться из угла, топоча как взволнованные лошади в загоне. Полковник от шума проснулся, и ему, видимо, спросонья тоже пришли в голову какие-то лошадиные аналогии, потому что он ерзал в кресле и, жуя губами, пронзительно вскрикивал: «Взнуздывай, взнуздывай!» А Лавр Федотович, удобно расположившись, рассматривал все это в бинокль.

Я вернулся к коменданту и дал ему понюхать воды из графина для посетителей. Комендант тут же очнулся, но предпочел впредь до выяснения притворяться бесчувственным.

— Иннокентий Филиппович, — сказал я ему на ухо. — Ваше дело полуобморочное. Лежите тут и минут через пять-десять приходите и твердите одно: ничего, мол, не знаю, ничего не делал. А я все постараюсь устроить. Договорились?

Комендант слабо вздохнул в знак согласия. Он что-то хотел сказать, но тут дверь с треском распахнулась, и он снова притворился мертвым. Впрочем, это был всего лишь Рабиновичев. Он с наслаждением ахнул дверью, так что за обоями что-то посыпалось, и сообщил:

— Меня охрана топтала, когда я этого снимал… как его… и то ничего. Не на таковского напали. Где фас? Нет фаса! Нет фаса — нет фото. Будет фас — будет фото. Инструкция! — Он пренебрежительно поглядел на распростертого коменданта и сказал: — Слабак! Курица! Я таких пачками снимал. Закурить есть?

Я дал ему закурить, и он удалился, грохая всеми дверьми. Я тоже закурил и вернулся в комнату для заседаний. Полковник уже снова дремал, Фарфуркис, отдуваясь, листал записную книжку, а Хлебоедов что-то шептал на ухо Лавру Федотовичу. Завидя меня, он перестал шептать и спросил боязливо:

— Этот… фотограф… ушел?

— Да, — сказал я сухо.

— А комендант где? — грозно спросил Хлебоедов.

— У него печеночная колика, — сухо сказал я.

— Госпитализирован? — быстро спросил Фарфуркис.

— Нет, — сказал я.

— Тогда пусть войдет! Пусть ответит! Это подсудное дело!

— Мне непонятно, товарищи, — сказал я авторитетным голосом. — Мне непонятно, где я нахожусь. Это авторитетная комиссия или это я не знаю что? Мы присутствуем при интересном научном явлении, которое развивается по имманентным ему законам, представляющим огромный научный интерес. Если бы нашей задачей было научное исследование факта, я потребовал бы констатировать в протоколе, что нами обнаружено несомненная корреляция между колориметрическими и контракционными характеристиками объекта. Иначе говоря, резкое изменение объема и массы объекта (контракция) привело к изменению цвета, наблюдаемому простым глазом. Вы вдумайтесь, товарищи, в этот факт! Мы обнаруживаем изменение цвета, не имея в своем распоряжении ни колориметра, ни спектрографа, ни даже простейшего термобарогелиоптера… — Я наблюдал, как они вдумываются в этот факт. Пример проклятого старикашки вдохновлял меня, и меня несло. Когда они достаточно вдумались, я нанес последний удар: — Мне еще неясно, — сказал я, — должен ли я рассматривать происшедшую здесь безобразную сцену как недоразумение, проистекающее из легкомыслия или халатности отдельных членов Тройки, или, может быть, как сознательную попытку отдельных членов Тройки замазать эффект и скрыть его от народа и от научной общественности. Такие случаи бывали, — закончил я гробовым голосом, быстро сел на свое место и изобразил несколько профилей.

Было слышно, как на столе перед председателем умывалась муха.

— Грррм, — сказал Лавр Федотович. — Какие будут вопросы к докладчику… Нет вопросов? Какие предложения?

Я нервным движением смял листок, отшвырнул его в сторону и сказал:

— Я предлагаю, более того, я категорически настаиваю отложить рассмотрение дела номер шестьдесят четыре на срок, который потребуется компетентным органам для специального заключения по поводу обнаруженного здесь нами эффекта. — Затем я напустил на себя благородную задумчивость и добавил: — Я буду настаивать перед компетентными органами на присвоении этому эффекту имени товарища Вунюкова.

Дальше все пошло как по маслу. Появился комендант, который, несомненно, подслушивал под дверью, встретили его благосклонно, он твердил, что ничего не знает, что это дело научное, а у него только восемь классов за душой, а ему твердили, что все выяснилось, что нельзя же так, работа есть работа, бывают срывы, бывают отдельные ошибки. Фарфуркис похлопал его по плечу, Хлебоедов назвал голубчиком, а Лавр Федотович даже пошутил: «Была вам здесь сегодня баня, товарищ Зубо, так что посетите вы сегодня баню».

Когда все отсмеялись, Лавр Федотович посуровел и сказал:

— Повестка дня исчерпана. Я констатирую, что сегодняшние заседания, как и все предыдущие, происходили в деловой рабочей атмосфере. Другие предложения будут? Нет? Тогда перейдем к намечению дел на завтрашние заседания. Слово для предложения представляется товарищу Зубо.

Комендант, ободренный снисходительностью начальства, предложил было на завтра сразу двенадцать дел, однако его быстро осадили и утвердили на утреннее заседание три дела, а на вечернее — два. По поведению Тройки чувствовалось, что комиссия проголодалась и стремится вечернее заседание закруглить. Я против этого не возражал, комендант, после того как количество дел на завтра определилось, — тоже, Лавр Федотович закрыл заседание, и комиссия удалилась. Полковника сперва забыли, но потом за ним вернулся Фарфуркис, разбудил и увел. Мы остались с комендантом вдвоем, и я открыл все окна.