Юрий Фельштинский - Крушение мировой революции. Брестский мир

• Название: Крушение мировой революции. Брестский мир
• Автор: Юрий Фельштинский
• Жанр: История
• ISBN: ISBN 5-85255-111-2

Настоящий очерк посвящен истории Брест-Литовского мирного договора, подписанного 3 марта 1918 года советским правительством со странами Четверного союза. В советской внешней политике, вероятно, не было соглашения более хрупкого, чем это — просуществовав чуть больше девяти месяцев, Брестский договор был разорван германским и советским правительствами, а позже, при капитуляции Германии в первой мировой войне, отменен еще и 116-й статьей Версальского договора. С легкой руки В.И. Ленина названный «передышкой» договор вызвал критику и сопротивление подавляющей части революционеров, с одной стороны, и патриотов России, с другой. Первые утверждали, что Брестский договор — это удар в спину германской революции. Вторые — что это предательство России и ее союзников. И те и другие, каждый по-своему, были правы. Однако на Брестском мире по не понятным никому причинам настаивал Ленин, добившийся в конце концов его подписания.

---

Взгляды Троцкого не были для Кюльмана тайной. «Ему и его друзьям, — писал Кюльман, — самой важной целью кажется мировая революция, по сравнению с которой интересы России вторичны. Он усердно читает и штудирует германские социал-демократические газеты» и надеется, что германские «социал-демократия и массы совместно выступят против войны», если она будет вестись из-за территорий. Через четыре дня после того, как на заседании комиссии по урегулированию территориальных и политических вопросов 12 января по н. ст. Троцкий, а затем Каменев фактически отказались признать право отделившихся от бывшей Российской империи территорий провозгласить свою независимость, вновь стали настаивать на выводе германских войск из оккупированных районов и отказались признать за немцами право требовать невмешательства советского правительства во внутренние дела Германии, Кюльман телеграфировал канцлеру Гертлингу личное письмо[99], в котором указал, что не верит более в «желание Троцкого вообще прийти к приемлемому миру». Необходимо признать, — продолжал Кюльман, — что положение Германии «из-за этого становится все менее благоприятным, так как со стороны военных категорически отрицается принятие на себя обязательств по выводу войск даже после заключения всеобщего мира. Это конечно же дает в руки Троцкому весьма сильное оружие»[100].

В целом немцы считали, что «для подверженных сильному влиянию Радека большевиков пропаганда революции стоит выше даже по сравнению с интересами господства своей собственной партии» и они «больше хотят желательного для революционной пропаганды разрыва переговоров, чем мира». На переговорах они «в меньшей степени представляют Россию, а в большей — революцию», «охотно идут на затягивание переговоров для того, чтобы иметь возможность пропагандировать по всему миру свои идеи и методы», причем все это «попадает на плодородную почву».[101] В ожидании срыва переговоров Кюльман был теперь больше всего обеспокоен тем, как создать впечатление, что переговоры были разорваны не из-за германских территориальных претензий, в частности, не из-за отказа немцев очистить от оккупационных войск территории, отделившиеся от России. Без больших надежд он собирался обсуждать этот вопрос с Гофманом, который в тот момент как раз готовил советской делегации ультиматум о немедленном подписании аннексионистского мира на германских условиях. Этот ультиматум немцы планировали вручить Троцкому как только будет подписано сепаратное соглашение с Украиной, а до тех пор хотели «отказаться отлюбого более жесткого тона в разговоре с большевиками».

В возможный сепаратный мир с украинской Радой сам Кюльман не верил. «Как с украинцами, так и с большевиками неприменимы методы переговоров, пригодные для обычных политических противников», — записал он. Со стороны украинцев, по его мнению, «желание прийти к соглашению выражено намного сильнее». Украинцы «хитры и коварны», но «совершенно необузданны в своих требованиях», что «практически исключает шансы на мир», причем «главным препятствием здесь является почти неприкрытое желание того, чтобы населенная украинцами Восточная Галиция была в какой-нибудь форме отделена от Австро-Венгрии и присоединена к Украине», а это, «конечно же неприемлемо для Австро-Венгрии», которая рассматривала вопрос о «самоопределении восточно-галицийских братьев как вмешательство во внутренние дела монархии»

Представители Украины умело использовали, с одной стороны, противоречия между советской и германо-австрийской делегациями, а с другой продовольственные затруднения в Германии и Австро-Венгрии. Именно в эти дни был создан миф об украинском хлебе, который, дескать, мог спасти Германию и Австро-Венгрию от наступающего голода и привести к победе в мировой войне. За это украинская делегация, опираясь на лозунг самоопределения народов, так опрометчиво поддержанный Германией, Австро-Венгрией и советским правительством как средство для расчленения Российской империи, сначала потребовала передачи ей Восточной Галиции (о чем Австро-Венгрия даже говорить отказалась), а затем — выделения Восточной Галиции в автономную область.

Но поскольку именно Австро-Венгрии мир важно было подписать как можно скорее, Чернин пошел на уступки украинцам. «Украинцы больше не ведут переговоров, они диктуют свои требования», — записал Чернин в дневнике и, видимо, не преувеличил. Украинская делегация была осведомлена о начале беспорядков в Австро-Венгрии и «как по барометру» устанавливала по демонстрациям в Вене степень недоедания в Австрии. Было ясно, что австрийцы должны заключить мир, чтобы получить хлеб, запасы которого в Австрии почти иссякли. Сам Чернин считал, что без заграничных поставок хлеба «через несколько недель» в стране «начнется массовое вымирание». Решено было вести с украинцами переговоры «на началах разделения Галиции на Западную и Восточную, согласно требованиям украинцев».

3 (16) января австрийцы и немцы согласились с тем, что территории восточнее Буга и южнее линии Пинск — Брест-Литовск отойдут, в случае подписания сепаратного мирного договора, к Украине, в Холмской губернии будет проведен референдум, а Восточная Галиция получит некий вид автономии. Украинцы победили. Они «практичные люди, — сообщал в МИД Германии Ф. Розенберг, — и рассматривают теории, признанные осчастливить народы, как средство, а не как самоцель. Если при заключении соглашения с нами они получат то, что хотят, то мало будут заботиться о праве наций на самоопределение и о других прекрасных принципах. Их хитрость и упорная крестьянская изворотливость делает нашу игру не слишком легкой»[102].

5(18) января по инициативе Гофмана немцы попытались договориться с Троцким о будущей границе новой России. От бывшей Российской империи, по плану Гофмана, отторгались территории общей площадью в 150-160 тыс. кв. км, в которые входили Польша, Литва, часть Латвии и острова Балтийского моря, принадлежащие Эстонии. На отторгнутых территориях предусматривалось оставление германских оккупационных войск. Троцкий увертывался от конкретных ответов, пробовал даже оспорить права украинской делегации (при определении новой украинской границы) и затем попросил прервать заседание, чтобы «более подробно исследовать примечательный чертеж» — развернутую на столе карту Гофмана. После перерыва он выступал уже более резко и в длинной речи назвал германские предложения скрытой формой аннексии[103]. Германские предложения были переданы в Петроград, и ЦК приказал Троцкому немедленно возвращаться[104], чтобы обсудить создавшееся положение с членами ЦК и Совнаркома. Председателем советской делегации в отсутствие Троцкого оставался Иоффе[105].

Немцы были в напряжении. «Необходимо настроить прессу и парламент на то, — писал Кюльман Гертлингу, — что отъезд Троцкого нельзя рассматривать как разрыв переговоров и предупредить возможную нервозность». Австрийцы теперь были готовы к еще большим уступкам украинцам, лишь бы подписать хотя бы мир с ними. «Забастовка ширится, -сообщал председатель Совета министров Австро-Венгрии Э. фон Зейдлер, -почти все магазины закрыты. Выход всех газет, за исключением рабочих, приостановлен на несколько дней. [...] Из Будапешта сообщают о всеобщей забастовке. Во все центры беспокойства перемещаются войска. [...] Будущее зависит от Брест-Литовска. Если соглашение удастся, то любая опасность будет устранена. Если переговоры окончатся безрезультатно, то [...] удержать контроль над событиями не удастся. Австрия теперь не перенесет того, чтобы мирные переговоры окончились неудачно»[106].

Германские условия от 5 (18) января не следует считать слишком жесткими. Западногерманский историк В. Баумгарт справедливо указывает на то, что от большинства перечисленных в германском ультиматуме территорий большевики отказались сами еще до брестского диктата. Так, 31 декабря 1917 года советское правительство признало независимость Финляндии. Вопрос о независимости Польши фактически был предрешен еще и тем, что с января 1918 года за независимость Польши выступала Антанта, а президент США Т. В. Вильсон 13-м пунктом своей программы оговорил суверенитет этой страны. Отделение Прибалтики также казалось всем неизбежным, тем более, что немцы — и здесь главная заслуга принадлежала Людендорфу — ревностно следили еще и за тем, чтобы создать своеобразный «санитарный кордон» и застраховать себя от распространения через Прибалтику большевизма в Германию. Позже, когда рухнул Брестский мир и когда Германии продиктован был Версальский договор, Антанта санкционировала отделение от России Прибалтики, Финляндии и Польши, сделав из этих государств тот самый «санитарный кордон» против коммунизма[107], о котором мечтал Людендорф. По существу, немцы не шли дальше требований, реализованных самим ходом событий. И они вполне могли ожидать, что советское правительство согласится на выдвинутые ими условия[108]. Разногласия между Троцким и делегациями Четверного союза возникли не из-за того, что Гофман предложил отторгнуть вышеперечисленные территории от Российского государства, а по совсем иной причине: большинство советского правительства категорически выступало против самого факта подписания мира с империалистической Германией.