Вилли Биркемайер - Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного

• Название: Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного
• Автор: Вилли Биркемайер
• Издательство: Текст
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7516-0511-Х

Вилли Биркемайер стал в шестнадцать лет солдатом дивизии СС «Гитлерюгенд». Долго воевать ему не пришлось: он попал в советский плен и был отправлен в СССР. Здесь, на принудительных работах, ему открылась картина бессмысленного «перевыполнения планов», неразберихи и пьянства. И вместе с этим — широта души и добросердечие простых людей, их сострадание и готовность помочь вчерашним врагам. Работая в Мариуполе, на металлургическом заводе, он познакомился с девушкой Ниной. Они полюбили друг друга. Но, когда военнопленных отправили домой в Германию, расстались — как думали тогда, навсегда. Спустя 52 года московская телепрограмма «Жди меня» сумела разыскать Нину и их дочь Татьяну, которую Вилли Биркемайер увидел впервые.

---

Маша готовит чай, наверное, хочет со мной еще о чем-то поговорить. Отперла дверь, достала из шкафа коробку конфет. Разливает чай, такой пахучий, что запах на всю комнату. «Ты же знаешь, — говорит, — что больница пустует, только трое больных осталось, да их тоже скоро пора выписывать. Все вы домой собрались! — Машин голос почему-то ломается, словно у нее ком в горле. — А сюда пришлют других пленных, осужденных, которым еще несколько лет сидеть. И прежний «постоянный состав» останется, и я тоже буду здесь работать…»

Боже мой, вот что, оказывается, Маша надумала. Чтобы я не рвался домой, а остался здесь, «ну, ненадолго». И занялся вместе с ней реорганизацией больницы. И за это время читал медицинские книги, и потом мы с ней — это она мне уже объясняла, когда вернулась от матери, — займемся медицинской практикой в деревне. «Не говори сейчас «нет», до сентября еще есть время решать!» — и опять обнимает меня и повторяет, что хочет счастья со мной. И Машины слезы капают мне на руки…

«Приходи ко мне, когда только захочешь!» — это я слышу уже в дверях. И что же мне делать, если она не может выбросить эти мысли из головы? Я что, того же хочу? Нет, я хочу домой, даже с Ниной остаться и то не хочу. Как мне объяснить Маше, что значит «домой» после пяти лет за колючей проволокой? С такими мыслями я и выхожу за ворота лагеря, часовой на этот раз даже не смотрит на мой пропуск, должно быть, знает меня в лицо.

Там у вагонов Макс уже бранится: кто-то стащил старые доски. Сегодня суббота, завтра нам опять давать представление, а в понедельник я пойду в ночную смену в модельное отделение в надежде добыть свежие доски. Ну, и очень надеюсь, что удастся пробраться к Нине домой. Такой уж надежной мне эта попытка прошмыгнуть через ворота не кажется, но я надеюсь, что Нина все устроила и что ничего непредвиденного быть не должно. Не отказываться же мне…

ЗА ДОСКАМИ…

Стоит замечательная летняя погода. Так тепло, что наши концерты можно давать на свежем воздухе. Рано мне сегодня не вставать, но когда соседи поднимаются в пять, а то и в полпятого, тихо не бывает, а потом уже и не заснешь. Так что в семь часов я уже опять у вагонов, с Максом вместе пытаемся прикинуть, сколько же нам потребуется досок. И сразу становится понятно, что это не один и не два кузова или прицепа. На самый худой конец можно строить нары в один этаж, а нижним будет пол, спать на полу… Добыть соломенные матрацы будет, наверное, проще, а что на полу — так ведь домой поедем, можно и потерпеть!

Если будут доски, то сбить нары можно и за два дня. А пока что Эрвин с помощниками мастерят клозеты; если в вагоне не будет настоящего отхожего места, это в дальней дороге похуже, чем без нар.

На завод поехал с ночной сменой. Сразу — к Карлу Гейнцу, бригадиру литейного цеха. У них на складе, можно сказать, ничего для нас не нашлось; с десяток досок — это совсем не то количество. Решаем, что завтра днем осмотрим еще раз все вокруг, а уж если ничего не найдем — придется обращаться к русским начальникам. С этим я и ушел. Куда? К железнодорожному въезду, разумеется. Туда минут двадцать ходьбы от литейного цеха, ночь сегодня не очень темная.

Еще издали вижу у ворот две женские фигуры. Одна — с карабином за спиной, а вторая — это, конечно, Нина! Она меня обнимает, стягивает с меня куртку с накрашенными на спине буквами, а ее подруга прячет куртку под скамью в своей будке. Нина принесла с собой русскую спецовку, я ее надел. Подруга Татьяна напомнила еще раз, что к шести утра на пост придет другой дежурный. И вот мы за воротами, идем скорым шагом. Остановились под каким-то деревом — обняться и поцеловаться, и скорее дальше. Не прошло и пятнадцати минут, как мы были уже возле Нининого дома. Деревянный домишко, чуть-чуть освещенный луной, будто в сказке. Нина буквально втащила меня в дверь.

Показала свое жилье. В кухне большая побеленная печь, стол покрыт тканой скатертью, посудный шкафчик — тоже. На особой полочке развешаны цветные ложки, они, объяснила Нина, только для украшения. Плетеное кресло с подушкой. И дверь в спальню, посреди которой — широкая деревянная кровать с резными спинками. Платяной шкаф с двумя дверками, похоже — ручной работы. Зеркало, и на стене — большой восточный ковер.

«Вот, Витюша, milenkij, мое царство. Будь как дома и поцелуй меня! А уборная во дворе, пока темно, ее отсюда не видно…» Мы все же вышли во двор, чтобы я мог ориентироваться. «А за водой, — продолжает Нина, — здесь недалеко, за углом. Я беру сразу два ведра, так и нести легче…» И мы вернулись в кухню. Нина ничего заранее не приготовила, она ведь не знала точно, когда я смогу прийти. Но сегодня все это никакого значения не имеет. Главное, что все по-другому, что сегодня мы — дома, и это просто замечательно! А теперь — в спальню… Мы вдвоем, вместе, уже целый час, уже второй, пока мое вечно бодрствующее «пленное сознание» не напоминает: шесть утра не за горами, а «вылазка» моя с завода должна остаться незамеченной.

С тяжелым сердцем мы пустились в обратный путь и около половины пятого подошли к посту. В груди стучит — не заметил ли нас кто? Оказывается, Нина договорилась с Татьяной об условном знаке, который та должна подать, если никого чужого на посту нет. Все в порядке, мы прошли! Прощальный поцелуй, «большое спасибо!» Татьяне, и я ухожу в заводскую темь. Только теперь начинаю понемногу приходить в себя от пережитого приключения. И начинаю понимать, чем оно могло кончиться — и это чуть не за несколько дней до отъезда домой… Эшелоном совсем в другую сторону, вот чем! На восток вместо запада. Ох, как я рад, что все благополучно кончилось, ни за что на свете не стану больше так рисковать! Я ужасно рад, что видел Нину такой счастливой, но и в ее глазах мелькала тревога; она уже знает, что скоро потеряет меня. Мы об этой печальной неизбежности ни словом сегодня не обмолвились, не хотели портить такую ночь…

Пришел в литейный, но Карла Гейнца там не застал. Наши сказали, что они его всю ночь не видели. Может, и он был на свидании? Рад за него, рад за каждого из пленных, кому здесь улыбнулась любовь. А смена скоро кончается, и я отправился попытать счастья в силикатный цех к Петру Ивановичу.

Его на месте нет; секретарь Елена сказала, что придет только после обеда — он был на работе ночью. Напоила меня чаем, а я ей рассказал о нашей заботе: доски нужны! Она советует обязательно поговорить с Петром: «Ты же ему помог с людьми, и он тебе поможет!» Поблагодарил ее за чай и пошел на станцию, к поезду. Спецовку я снять забыл, когда на посту у Татьяны надевал свою куртку пленного, теперь на мне они обе.

Вернулся в лагерь к завтраку, съел пшенный суп и хлебную пайку и завалился спать. Успел только рассказать Максу, что с досками пока никакой определенности и что во вторую смену надо снова ехать к Петру Ивановичу. «Проклятье!» — бранится Макс; он уверен, что чем скорее мы сможем сколотить нары, тем скорее поедем…

Когда проснулся, вторая смена уже собиралась на работу. Надо торопиться, чтобы застать Петра в цеху. Повезло: на завод шла грузовая машина, которая привозит хлеб; они меня подхватили. Там еще минут двадцать протопал пешком до силикатного, зато Петра Ивановича застал, он только что появился. Тепло со мной поздоровался, а когда я заговорил о досках, наморщил лоб. «Ты, Витька, хоть представляешь себе, что у нас значит — получить свежий лесоматериал?» — «Еще бы! — отвечаю. — Не знал бы, так не пришел бы просить вас о помощи». Ну, Петр Иванович стал звонить разным людям по телефону. И вдруг лицо его просветлело: на проводе у него Natschalnik литейного цеха Владимир Васильевич, и он обещает помочь! «Пошли к нему!»

Объяснили, в чем суть дела. Я предложил Владимиру: «Не выписывайте в формовочном отделении нашим пленным оплату за июль. Это вам во как поднимет общую выработку! И выполнение норм, и оплату русским рабочим чуть не вдвое». А нам уже все равно — нам через несколько недель домой, и сколько там денег перечислят потом лагерю, сами понимаете… Тогда уже пусть об этом другие думают, а нам теперь нужны доски. Послезавтра воскресенье 31 июля, так что я могу «закрыть наряд» по литейному цеху хоть сейчас… Владимир Васильевич очень даже доволен таким оборотом дела. Как там в славной русской пословице: «Лика гики mojet»!

Спрашиваю его, когда можно будет получить доски. «Приходи завтра в первую смену, — отвечает. — Вместе поедем за лесом». А сейчас скажут, что «надо это обмыть»… Угадал, конечно. Водка на столе, секретарь несет стаканы, минеральную воду, хлеб и Salo. Пришел и бригадир пленных Карл Гейнц. Рассказал ему о договоренности; конечно, он рад, что его бригада будет причастна к подготовке отъезда. Хоть на день, да скорее…

Выпили за дружбу русских с немцами, выпили за рабочий класс, выпили за любовь. Владимир Васильевич подмигивает Карлу Гейнцу, видно, он что-то про него знает. Ну и что? Главное другое — мы получим доски, а все остальное сейчас уже не имеет значения. Бутылка быстро опустела, начальник стал было посылать секретаря Светлану за второй. Но мы его отговорили. Русские начальники все чаще стали забывать, что мы — военнопленные и что, если нас застанут пьяными, могут быть неприятности. Смена скоро все равно заканчивается, и мы спокойно уходим на станцию. Летние вечера здесь обычно теплые, сегодня даже душно. Или это от выпитого?