Вилли Биркемайер - Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного

• Название: Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного
• Автор: Вилли Биркемайер
• Издательство: Текст
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7516-0511-Х

Вилли Биркемайер стал в шестнадцать лет солдатом дивизии СС «Гитлерюгенд». Долго воевать ему не пришлось: он попал в советский плен и был отправлен в СССР. Здесь, на принудительных работах, ему открылась картина бессмысленного «перевыполнения планов», неразберихи и пьянства. И вместе с этим — широта души и добросердечие простых людей, их сострадание и готовность помочь вчерашним врагам. Работая в Мариуполе, на металлургическом заводе, он познакомился с девушкой Ниной. Они полюбили друг друга. Но, когда военнопленных отправили домой в Германию, расстались — как думали тогда, навсегда. Спустя 52 года московская телепрограмма «Жди меня» сумела разыскать Нину и их дочь Татьяну, которую Вилли Биркемайер увидел впервые.

---

Макс меня в этой дискуссии поддерживал, а потом увел — готовиться к концерту. И вот время подошло, публика собралась.

В первом ряду сидит Владимир Степанович со своей семьей. Вокруг русские офицеры с женами. Вижу и Машу, она сидит между двумя женщинами. Комендант Макс приветствовал всех, Владимира Степановича — особо. И Владимир Степанович сказал ответную речь.

«DruTJa!» — привычный бас начальника лагеря на этот раз дрожит. — Мне не хватает слов, чтобы благодарить вас. Никогда я не думал, что пленные станут поздравлять меня в день рождения! Я старался быть вам справедливым начальником и должен сказать, что вы мне в этом очень помогли. До вас тут были венгры, и с ними мы тоже ладили, ну а вы стали мне по-настоящему близки. Мне шестьдесят, так что многим я гожусь в отцы. Через три-четыре недели вы поедете домой, вагоны для вас уже здесь. Что до меня, то отпускаю я вас неохотно. Но конечно, желаю всем счастливо вернуться домой, найти своих близких в добром здоровье. Да хранит вас Бог!»

И на этих словах: «Да хранит вас Бог! Gott beschuetze euch!» — его голос прерывается. Гром аплодисментов, короткая речь начальника лагеря произвела сильное впечатление. Начинается концерт, разнообразное представление. Все в ударе, всё прекрасно, ведь каждый ощущает, что теперь на самом деле — «skoro domoj!». Владимир Степанович подозвал Макса Зоукопа, благодарил его и сказал, что такого замечательного дня рождения у него никогда в жизни не было. А политрук пришел к нам на сцену за кулисы, благодарил за удачное представление и сказал, что сожалеет, но пригласить нас на ужин, как в прошлый раз, не может — о том ужине пошли разговоры, и ему попало…

А что говорит мой старший друг Макс? «На всех не угодишь!» Ничего страшного, покормимся утром с первой сменой.

Когда я был на сцене и пел песенки, Маша в зале не спускала с меня глаз. Я с нее, конечно, тоже. И мне показалось, что ее губы беззвучно произносят: «Zshdu tebja!» Да, «жду тебя», так я это прочел. Разгримируюсь и пойду к Маше в лазарет…

«Ты что, по губам прочел?» — бросается ко мне Маша, обнимает меня и осыпает поцелуями. Пощебетала, что я здорово изображал женщину, игриво спросила, откуда у меня такие способности. Она это обсуждала с женщинами, с которыми рядом сидела в зале… «Мы здесь одни, мой дорогой! — разом меняет тему Маша. — Запирай дверь, мало ли кто может сюда сунуться». Заварила чай, конфеты уже на столе. Стали мы баловаться, протягивая конфету друг другу — изо рта в рот. За каждой конфетой следуют, разумеется, поцелуи.

Все во мне смешалось. Отличное настроение после удавшегося концерта и ни с чем не сравнимое чувство — скоро я не буду пленным! И к тому же объятия этой удивительной, потрясающей женщины…

Полная тишина вокруг. И Маша опять мечтает вслух о будущем со мной. Ей все ясно! Я сегодня не перечу, очень уж нам сейчас хорошо. Но и не поддакиваю. Впрочем, ей все равно, от избытка чувств ей не до того: Маша уговаривает меня остаться на ночь. Дескать, вечером пленных давно не пересчитывают, больница пуста — больных больше нет, санитаров тоже. Кому охота болеть перед самым отъездом! И никто сюда не придет, и мы, мол, ничем не рискуем…

Макс знает, куда я ушел, значит, беспокоиться не будет. И я отбросил все укоры совести и — остался. Остался вкусить свободы, свободы за колючей проволокой!

Утром принял настоящий душ, смену белья Маша тоже мне приготовила. Заварила чай, больше ничего после такой ночи и не нужно.

«Когда я теперь тебя увижу?» Еще Маша говорит, что теперь, когда в больнице пусто, она могла бы хоть каждую ночь, но… Но все же это опасно, лучше так не рисковать. Забыл спросить: ее допрашивали в НКВД после той истории, когда вцепилась соседка? Да сегодня и не время для таких разговоров. Последний поцелуй, Маша выглядывает — нет ли кого поблизости, и вот я уже топаю в направлении кухни.

Макс уже там. Качает головой: «Как ты, полуночник?» А я тихо отвечаю: «Тебе привет от Маши!» А он рассказывает, что после концерта наши музыканты Вольфганг, Манфред, Эрих и он, Макс, все же еще попировали — у коменданта Макса Зоукопа. У него была даже бутылка вина. Так что Макс пошел спать только после полуночи.

«Смешно, но тебя никто не хватился, — добавляет Макс. — Небось решили, что на заводе, опять за досками охотишься…»

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Целыми днями я на заводе. Оформляю наряды за июль и август собираю подписи. Иногда Natschalmki зовут меня выпить с ними водки: месячный план выполнен, отчеты в порядке. Наверное, в последний раз, мы ведь поедем домой!

Зашел в механический цех к Людмиле, она меня встретила вся в слезах. Макс не смог ей объяснить, почему он теперь не бывает в цеху, и она думала, что он уже уехал домой, так и не попрощавшись. Это я виноват, надо было раньше зайти к ней и все объяснить. Рассказал ей, чем теперь занят Макс. «А почему он не приходит сюда, как ты пришел?» — всхлипывает Людмила. Пообещал ей, что постараюсь устроить, чтобы Макс смог побывать в цеху, увидеться с ней.

И спросил про Нину, сказал, что не видел ее с тех пор, как побывал у нее дома. Оказывается, Людмила ничего про это не знала, она в ужасе: «Вы с ума сошли, это же так опасно! Ну ладно, если меня сегодня сменят вовремя, попробую увидеть Нину. А ты зайдешь завтра?» — «Конечно! И постараюсь взять с собой Макса».

Вернулся в лагерь и сразу же отправился к нашим вагонам. Рассказал Максу про Людмилу, он, конечно, обрадовался. Решили, что завтра же поедем на завод вместе, Максу ведь надо еще поработать в кузнице, заготовить еще крепеж для установки лежаков, чтоб хватило с запасом на все наши вагоны. А я ему помогу…

Наутро мы с ним поехали на завод, пришли в цех. Людмила ужасно обрадовалась; они остались вдвоем у нее в кладовой, а я «сторожил» — чтоб подать знак, если кто-нибудь пойдет сюда за инструментом. А потом мы с Максом принялись за работу. Нарезали из полосового железа заготовки. Макс развел огонь в кузнечном горне и стал гнуть из них уголки, а меня отправил сверлить в этих уголках дырки для болтов.

На сверлильном станке работала девушка, она и взялась просверлить эти дырки. Увидела, что я военнопленный, и стала расспрашивать про лагерь, про условия там, сколько дают хлеба, какой суп. В общем, сто вопросов, наверное, задала. А про себя рассказала, что зовут ее Тамара, что она здесь тоже не по своей воле, живет в лагере, там сотни женщин, большинство — вернулись с принудительных работ из Германии, и вот теперь опять… «А ты, — говорит, — первый пленный, с которым я здесь разговариваю, нам не разрешают». Опять получается, что чуть не все здесь на заводе — так или иначе, а не свободные люди. А что будет, когда нас отпустят домой? Еще каких-то заключенных сюда привезут?

Тамара дала мне проволоку, чтоб нанизать просверленные уголки, и пригласила заходить еще. И я вернулся к Людмиле и Максу. Пришла в кладовую и Нина, такой грустной я ее еще никогда не видел. Все разговоры — о нашем предстоящем отъезде: когда? А мы ведь и сами толком не знаем; может быть, через месяц. Или через полтора месяца. «Это же совсем скоро! — огорчается Нина. — А у меня мы больше встречаться не будем. За себя я не боюсь, а тебя, если нас застанут, отправят в Сибирь». В глазах у нее слезы…

Расстались на том, чтобы встретиться завтра в медпункте у Али, она всю неделю в утренней смене и готова пустить нас к себе. И я отправился с заготовленными уголками на станцию, к поезду в лагерь. Привез, показал наши изделия мастеру Эрвину. Они ему понравились, и он тут же дал мне заказ на завтра — изготовить в кузнице и другой крепеж для обустройства наших вагонов.

Так что на следующий день хлопот у меня было много. Сначала свидание с Ниной в медпункте. Замечательный Borschtsch со свежим хлебом там же у Али. Потом в кузницу к Максу, дырки в крепежных уголках и накладках сверлить. С этим вышла заминка: Тамары у станка нет, можно, конечно, и самому просверлить, но управлять станком у меня права нет. Обратился к немецкому бригадиру, он тут же поручил это одному из своих рабочих, Паулю. Как же, такое дело — для поезда, в котором поедем домой!

Пока сверлили дырки, я рассказал Паулю о вчерашнем разговоре с Тамарой. Он ее почти не знает, но хорошо знает, что здешним женщинам строго запрещено разговаривать с нами о чем бы то ни было, кроме как по работе. Ну и страна… Как же я рад, что Макс не пустил меня ехать в полит- школу в Москву! Не хочу я жить в такой стране. Как это Маша может думать, что мы здесь будем счастливы? Нет уж, не дам я соблазнить меня на такое.

Когда все было готово, бригадир отпустил Пауля — помочь мне отвезти крепеж к поезду.

Вечером был еще концерт, но уже без сценок и пения — только оркестр, музыка. Пришли, как уже часто бывало, и офицеры с женами. И Маша сидела в зале, совсем недалеко от меня. Вот уж чего я сегодня, после свидания с Ниной, не хотел бы, так это идти к ней. И мысли наши с Максом все больше уже не здесь — они о доме, о наших родных. А когда музыка кончилась и раздались аплодисменты, я увидел, что Машино место пусто, ее уже нет. Наверное, ушла сразу. Ну и хорошо…