Иван Гребенюк - На далеких рубежах

• Название: На далеких рубежах
• Автор: Иван Гребенюк
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

-- Разрешите, Семен Петрович?

-- А-а, пожалуйста, пожалуйста, Иван Васильевич, -- полковник отложил в сторону газету.

-- У вас здесь, как на даче.

-- Деревья, Иван Васильевич, деревья! Посадил, вырастил и тем самым рай земной сотворил... Вот это большое дерево -- карагач, а вдоль палисадника -тополя. Саженцы туркменские колхозники, спасибо им, привезли. А если у вас есть желание, можете полюбоваться нашей землячкой -- вербой. На берегу Ворсклы выкопал и привез сюда на самолете, в ведре. Боялся, как бы не засохла. Ничего, растет! Благодатная здесь земля! Дай только воду, и Каракумы превратятся в цветущий сад.

Полковник показал гостю, где какие деревья растут, припоминал, когда они были посажены, откуда были завезены, поучал, как часто их надо поливать.

Полковник явно был влюблен в свой сад, гордился каждым деревцем. Поддубный делал вид, что внимательно осматривает деревья, а тем временем украдкой поглядывал сквозь густой шатер виноградных лоз на веранду, где заприметил Лилю. Она, полулежа, раскачивалась в плетеной качалке, разговаривая с какой-то туркменской смуглянкой с миловидным лицом. Там же находился старший лейтенант Телюков.

-- А виноград! Вы только поглядите, Иван Васильевич, какой виноград, -продолжал полковник, бережно раздвигая руками шершавую листву.

Поддубный приблизился к веранде. В этот момент Телюков присел возле Лили, и они оба склонились над книгой или над журналом.

-- Превосходный сорт, Иван Васильевич. Это тоже подарок колхозников. В Каракумах виноград, а?

Поддубный отвернулся от веранды, не желая, чтобы Лиля и Телюков увидели его.

-- Отличный виноград, Семен Петрович, великолепный виноград, -рассеянно похвалил он, вынимая папиросу...

Из коттеджа вышла полная, белолицая женщина, белолицая женщина, закутанная в теплую шаль.

-- Харитина, иди сюда! -- окликнул ее Семен Петрович. -- У меня гость. Познакомься. Оказывается, наш земляк.

Харитина Львовна, разглядывая гостя, чуть-чуть прищурилась и слабым голосом произнесла:

-- Почему же ты, Семен, не приглашаешь гостя в дом?

-- А у тебя найдется что-нибудь такое? -- Полковник хитро подмигнул.

-- Надо поискать, может, и найдется.

Поддубный отрекомендовался жене полковника.

-- Я слышал, что вам нездоровится, -- сказал он.

-- Да, у меня был грипп, кажется. Но сейчас уже лучше стало. Проходите, пожалуйста, к столу.

Поддубный вежливо отказался, поблагодарив хозяйку дома. Простившись, он отправился домой, то есть к Гречке, который все еще трудился над подробным и обстоятельным письмом жене.

-- Как же обрадуется Прися, когда прочтет мое письмо!...

-- Да, обрадуется, -- задумчиво протянул майор. -- А вот мне, Максим, не везет!..

Он хотел сказать "не везет в любви", но промолчал. К чему здесь слова? А Телюков, конечно, ухаживает за дочерью полковника. Ну что ж, пусть... И, очевидно, не случайно полковник хвалил его, Телюкова...

Занятый письмом, Максим Гречка не обратил внимания на опечаленное лицо своего друга.

Глава третья

Майор Гришин делил летчиков полка на две категории: надежных и ненадежных.

Ко второй категории, то есть к "ненадежным", кроме явно "отчаянных", таких, примерно, как Телюков, он причислял всех возомнивших себя, по его словам, покрышкиными или кожедубами; это значило, что летчик не в меру увлекается большими скоростями и высотой, что он любит энергичный пилотаж и прочие вещи. Гришин считал, что от таких летчиков можно ожидать чего угодно, только не успеха в выполнении первейшего требования -- летать без аварий и катастроф.

Майора Поддубного Гришин после того, как слетал с ним в пилотажную зону на двухместном самолете, сразу же причислил к категории "ненадежных".

Это был контрольный полет, который выполняет каждый летчик, прибывший из другой части или имеющий перерыв в полетах, независимо от должности и ранга.

Гришин сидел в задней, инструкторской кабине самолета и внимательно наблюдал за действиями летчика.

-- Разрешите выполнять? -- спросил Поддубный у инструктора, обращаясь к нему по СПУ.

-- Пилотаж разрешаю, -- ответил Гришин.

Он рассчитывал, что после виража летчик сделает "площадку", после чего пойдет на боевой разворот. Потом в таком же порядке, то есть в чередовании фигур и "площадок", летчик начнет выполнять все последующие фигуры -переворот, петлю Нестерова, бочку...

Именно такого "классического" пилотажа придерживался сам Гришин.

Поддубный не делал "площадок". Он дал каскад пилотажных фигур. На какое-то мгновение Гришин как бы раздвоился. Как летчик он с восторгом следил за незаурядным мастерством помощника командира, отдавая ему должное, а как инструктор и сторонник "классического" пилотажа недовольно поморщился, сразу сообразив, что перед ним типичный представитель "ненадежных".

"Ишь как выкручивает, -- неодобрительно думал Гришин, уставившись в доску приборов. -- Только поручи такому обучение летчиков воздушному бою. Посыплются на землю, как груши!"

Он начал внимательно следить за пилотажем, стараясь найти в действиях летчика ошибки. Но самолет безупречно выписывал в воздухе фигуры, "замыкая" их.

"Разве что на посадке споткнется," -- таил надежду инструктор, желая во что бы то ни стало выставить майору низкую оценку.

Не споткнулся летчик и на посадке. Вообще Гришину не удалось обнаружить ни малейшего нарушения летных правил. Самолет приземлился на аэродроме в полосе отличного расчета.

-- Пилотаж -- "отлично", расчет и посадка -- "отлично".

Штурман не покривил душой: он оценил Поддубного по заслугам, но в список "ненадежных" все же занес. За Поддубным необходим тщательный надзор, решил Гришин. Тем более, что это ведь не просто летчик, не командир звена и даже не командир эскадрильи, а помощник командира полка! Если он, организуя полеты на боевое применение, будет требовать от подчиненных того, на что способен сам, -- аварий не избежать! Нет, не избежать! И тогда все то, во имя чего в течение нескольких месяцев так упорно и настойчиво боролся он, Гришин, разлетится в пух и прах.

Нового помощника надо своевременно одернуть, прибрать к рукам. Это мог сделать лишь командир полка. Поэтому после полета, выбравшись из кабины, Гришин отправился на СКП, откуда полковник руководил полетами. К сожалению, он был не один: с ним находился замполит Горбунов, дежурный метеоролог и солдат-планшетист.

В штабе после прибытия с аэродрома тоже не удалось поговорить с полковником с глазу на глаз: то начальник штаба Асинов, то инженер Жбанов, то кто-нибудь из комэсков.

У всех неотложные дела.

Аудиенцию пришлось перенести на вечер.

Гришин дождался момента, когда полковник вышел поливать деревья.

-- Добрый вечер, Семен Петрович! -- сказал он, приблизившись к палисаднику. -- Разрешите, если не помешаю?

-- Пожалуйста, Алексей Александрович!

Гришин тоже любил деревья, да и кто мог им не радоваться здесь, в пустыне? Но он любил их как-то своеобразно: возиться с ними не имел ни малейшего желания. За три года он не только не воткнул даже прутика в землю, но не сохранил и тех деревьев, которые достались ему от его предшественника -- бывшего хозяина коттеджа.

--Трудимся?

-- Наступаю на пустыню, Алексей Александрович.

Из раскрытых настежь окон доносились звуки пианино.

-- У вас здесь действительно как в раю, -- вкрадчиво сказал Гришин, став под молодым карагачем, ветви которого колыхались уже над крышей дома.

-- Никто и вам, Алексей Александрович, не запрещает завести такой же рай, -- заметил полковник. -- Немного труда, и, как говорится... в прилежном доме -- густо, а в ленивом -- пусто...

Гришин поморщился, хрустнул пальцами.

Семен Петрович с невинным видом поливал вербу.

-- Благодатная роща растет, -- продолжал он. -- Есть где лысину укрыть от этих дьявольских лучей. Жаль будет разлучаться с такой благодатью. Как подумаю, что вдруг попадет мой сад к такому, простите на слове, как вы, хладнокровному... -- не пройдет и месяца, как все засохнет...

-- А вы поселяйтесь здесь навсегда, кто ж вам мешает? Наоборот, еще в газетах похвалят: "Полковник в отставке навсегда поселился в Каракумах".

Струя воды, выбиваясь из шланга, наполняла глубокую лунку. Полковник выпрямился.

-- А что вы думаете? Остался бы, ей-богу, остался! Да вот Харитина моя все о своей Полтавщине сокрушается. Хочу, говорит, дожить свой век там, где росистым утром кукушка сизокрылая кукует. В родимую сторону тянет старуху, наездилась по белу свету. Всю жизнь таскал ее за собой. Где только не побывал! И в Уссурийской тайге, и в лесах Карелии, и в горах Забайкалья. А нынче вот в пустыню забрались.

-- Такова наша доля, жизнь военных, -- ничего не поделаешь! -сочувственно протянул Гришин, стараясь задобрить полковника.

-- Да нам, офицерам, что! Где служба, там и дом. Где полк, там и семья.

Майор Гришин думал, как повернуть разговор в нужную сторону. И наконец решился: