Татьяна Соломатина - Акушер-Ха! (сборник)

• Название: Акушер-Ха! (сборник)
• Автор: Татьяна Соломатина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0068-1

Эта яркая и неожиданная книга – не книга вовсе, а театральное представление. Трагикомедия. Действующие лица – врачи, акушерки, медсестры и… пациентки. Место действия – родильный дом и больница. В этих стенах реальность комфортно уживается с эксцентричным фарсом, а смешное зачастую вызывает слезы. Здесь двадцать первый век с его нанотехнологиями еще не гарантирует отсутствие булгаковской «тьмы египетской» и шофер «скорой» неожиданно может оказаться грамотнее анестезиолога…

Что делать взрослому мужчине, если у него фимоз, и как это связано с живописью импрессионистов? Где мы бываем во время клинической смерти, и что такое ЭКО?

О забавном и грустном. О врачах и пациентах. О мужчинах и женщинах. О полной безысходности и о вечности.

Благодаря этой книге вы по-новому посмотрите на привычные вещи: врачей и пациентов, болезни и выздоровление, на проблему отцов и детей, на жизнь и смерть…

---

А курить с Серёжей было интересно. Анестезиолог от Бога, балагур, кобель и вообще редкой интуиции и таланта личность.

Курим мы, значит, себе манерно, мечтая телеса под душем омыть, ибо постойте жарким августовским днём трижды в операционной, обёрнутые в многослойный компресс из пижамы, полиэтиленового фартучка и хирургического халата, с бедуинским намордником на всю голову и в очках.

Курим и мечтаем. Вот, мол, душ, пожрать, вечерний обход и в койку в нарды играть, пока не началось…

Но тут карета «Скорой помощи» подъезжает. И мы понимаем – началось.

Ведут под белы рученьки – хотя по-хорошему на каталке бы надо в такой ситуации – очень дебелую женщину невнятного прикида. Не бомжиха вроде… Но какой-то на ней не то кафтан, не то ватник. Кеды какие-то войлочные. Ну да ладно. И не такое видали. Пока её акушерка с санитаркой раздевают – моют – на кушетку укладывают, я ребятам из «Скорой» бумажки подписываю. Мол, доставили в лучшем виде с предварительным диагнозом «влагалищное кровотечение невыясненной этиологии[22]». Диагнозам «Скорой» можно поэму посвятить. Ребята они все отличные. Пашут, как колхозные лошади времён продразвёрстки, и всё такое. Понять можно – тут не до диагнозов. Хоть «х.з.» не пишут, и на том спасибо. Я доктора «Скорой» за халат – цап!

– Мил-человек, – говорю, – если у неё «влагалищное кровотечение хэзэ-этиологии», пошто ты её мне в обсервацию приволок? Тащи в гинекологию.

– Да рожает она… – ответствует он мне меланхолично. – Дай закурить. – Протягиваю пачку в надежде на развёрнутые комментарии. Забирает всю и молча, прихватив фельдшера, исчезает в августовском липком мороке.

А я остаюсь в приёмном.

Серж никуда не уходит, потому что опытные анестезиологи жопой чуют ситуацию. Пока я со «Скорой» политесы разводила, он уже анестезистку с чемоданом вызвал.

Амбре тётка издает немыслимое. Акушерам-гинекологам это обычно до одного места. Они к кислятине разной степени гнильцы привыкшие. Но тут – что-то невообразимое. И не из района дислокации «цветка лотоса», а от всего тела. Даже наши с Сержем бесчувственные носики рефлекторно скривились. А санитарка уже допрашивает:

– Когда мылась последний раз, женщина?!

– Неделю тому баньку топили… – отвечает та и смотрит на нас, как Алёнушка на Змея Горыныча.

Мне неудобно стало. Я так извиняющимся тоном говорю:

– Раздвиньте, пожалуйста, ноги, мне надо посмотреть, что там.

Она глазами клыпает, прям как будто сказать хочет: «Не надо!»

– Надо, Вася, надо! – говорю строго и убедительно.

Она ноги раздвинула, и меня прям ударило волной убойной мысли: «Преждевременная отслойка плаценты». Кричу акушерке:

– Стетоскоп! – А тётку спрашиваю: – Какой срок?

– Какой срок? – испуганно вторит мне она. – Никакого срока нет! Не сидевшие мы и в президенты не выдвигались! Никакого срока на мне нет, боярыня доктор!

– Не ври! – злобствую. – Есть на тебе срок, и немалый! То есть – в тебе! Зачем доктору врёшь?!

– Вот те крест…

– Какой, говорю, на хрен, крест, если я сердцебиение слышу?!

Зажмурив нос и заглотив глаза поглубже в череп, чтобы не разъело, я приникла ухом к деревянной трубке, прижатой к необъятному тёткиному пузу. Пошарила туда-сюда. Нашла. Слева, внизу, ритмичное, слегка приглушённое, порядка 140 ударов в минуту. Пока не особо страдает, но времени уже нет.

– Разворачиваем операционную, – говорю Серёге. – Преждевременная отслойка. Бережно её, как фарфоровую статуёвину, на каталке – в оперблок. Пойдём, брат, покурим перед стартом. Вдруг не доведётся? На финише…

А тётка заполошно голосит:

– Какая операционная?! Не хочу операционную! У меня всю картошку украдут!

– Серж, – говорю измученно, – сделай уже что-нибудь, сил никаких моих терпеть не осталось!

Он тетке лёгкого нейролептанальгезическо-наркотического коктейля и вколол. Можно подумать, я для неё просила!

Она не успокоилась, но тему причитаний поменяла. Начала повторять мантру: – Резать будете – не снимайте носки! Резать будете – не снимайте носки! Резатьбудетенеснимайтеноски!!!

– Женщина! – говорю ей. – Вы не переживайте! Вы сейчас «баю-бай» будете делать, а через два часа мы вас разбудим, и будете как новенькая. Но с ребёночком. Вы кого хотите?

– Ни… резатьбудетенеснимайтеноски кого у ме… резатьбудетенеснимайтеноски ня семеро…

– Ну, коза, где семеро, там и восьмой! – сказал Сергей Алексеевич, и мы отправились на крылечко на пару минут. Где Серёга весьма глубокомысленно, что для него не было характерным, затянулся и задумчиво изрёк: – Она о своих носках говорила? Ну да. Не о наших же… А вдруг у неё там деньги. К примеру, много. К примеру, внешний долг Либерии у неё в носках. А мы, Танька, снимем носки и разбогатеем.

– Нет, Серж. Никогда мы с тобою не разбогатеем. Потому что полные мы поцы, не смотри что врачи хорошие. Дадут – спасибо. А не дадут – мы на свою зарплату в двести убогих единиц и будем вламывать, как потомки папы Карло. Ты вот можешь, как Александр Николаевич: пока толпу родни не запугает – не успокоится? Или как Боня: пока бабки не принесут – не выписывать? И я не могу. Потому что они – молодцы, а мы – добросовестные поцы. Вот мы с тобой сегодня уже трижды отстояли, а что заработали, помимо потраченной тобою собственной упаковки миорелаксантов? Правильно. «Поцы. Татьяна и Сергей. Групповой портрет в припоцанном интерьере операционной. Акварель на слезах неизвестного художника». Так что и не надейся, брат, на её носки. Мешок картошки, может, тёткина родня нам потом и завезёт. Если у неё родня есть. И картошку ещё не сперли. К тому же вот скажи честно, Серёжка, были бы у неё в носках деньги, ты бы взял? То-то же! Так что давай, докуривай свою припоцанную сигарету, и пошли арбайтен.

Серж насупился и сказал:

– Надоело быть поцем! Будут деньги в носках – возьму! И поделим на всю бригаду.

– Нет, Серж, не возьмёшь!

– Возьму!

– Не возьмёшь!

– Возьму!

– Ну, хорошо! Возьмёшь. Всё, что есть в носках, – твоё! И сами носки. Я ей свои подарю на долгую память. Только не нервничай. Всё будет хорошо. Сейчас закисью подышишь – тебя и попустит.

Помылась я. Поле операционное с ассистентом накрыла. Ручонки тётке санитарка бинтиком примотала к столу и пошла снимать носки. А Серж как завопит:

– Свет! – Не в смысле «Да будет свет!», а в том смысле, что лампу операционную анестезиолог поправляет, если что. Потому что хирург уже – ни-ни. Стерильный весь уже, как скальпель после ЦСО.[23] Лампу Серж подёргал туда-сюда-обратно и нырк – под приставной столик операционной медсестры с ножной стороны операционного стола. Медсестра как захихикает: «Вы чего, Сергей Алексеевич?! Мы же в операционной! Отложим до ужина!» Ха! Плевать Серж хотел на все либидо мира. Его уже на тёткиных носках заклинило похлеще самой тётки. Бывает. Работа тяжёлая. Нервная.

Все замерли на секунду… А через означенный временной интервал раздался истошный Серёгин вой: «Бахииииилыыыыыы!»

И на заскорузлые, покрытые вековой пылью деревенских дорог, с длинными, чёрными, давно не подпиленными рашпилем когтями тёткины лапы санитарка быстро натянула бахилы. Как это и предписано протоколом.

И всё бы ничего, если бы в атмосфере операционной долго ещё не витал запах этой простой русской женщины. Вернее – её ног.

Сергей быстро пришёл в себя. Разбогатеть он не разбогател, хотя этот запах можно было положить в банк. Правда, ещё долгое время у него начинался приступ нервного хохота, когда кто-нибудь произносил вслух слово «носки».

Да. Тётку мы родоразрешили путём операции кесарева сечения. Матку ей удалили. По показаниям, естественно, а не для того, чтобы ещё какие добрые люди не мучились. Для этого достаточно только трубы перевязать. А лучше – пересечь.

Придя в себя и немного очухавшись, она уверяла меня, что о беременности знать не знала. Думала… Что?.. Правильно. Климакс. Шевеления? Ой, господи, доктор! Ну черешни наелась или свёклы с капустой – вот «кишки и дрыгаются». Пузо начало расти? Ой, доктор, обижаете. Я в ЦРБ[24] пошла. Доктор посмотрел и сказал: «Асцит!» Я и успокоилась. А тут картошка. В город. На рынок. Продавать. Я мешок сгрузила, а из меня кровища-то и хлынула. Я испугалась – добрые люди «Скорую» вызвали. А за ноги уж простите! Я ж не знала, что в больницу попаду, – не помыла…

А вы говорите, Зощенко… А вы говорите – пятнадцать лет.

Да. Ребёнка она забрала. Мальчик. Назвала, как доктор прописал, – Асцит. Шучу. Как-то, конечно, назвала. Наверное, Вася. А жаль. Как бы по-древнеримски это звучало: «Асцит Иванов».

P.S. Нам с Серёгой даже по мешку картошки досталось.

Предновогоднее

Давным-давно, ещё в прошлом тысячелетии, но уже в самом что ни на есть его конце, курили мы с анестезиологом на ступеньках приёмного.

Время – около одиннадцати p.m. Поговаривают – как новое тысячелетие встретишь, так его и проведёшь. А у нас в родзале трое, и все достаточно проблемные. В ОРИТ[25] у него тоже пара дам есть. Пьём пятидесятую дозу кофе в ожидании призывных воплей акушерок и анестезисток. Рассказываем друг другу прекрасные в своей бородатости анекдоты. В общем, колбасит нас, «врачей-убийц», в преддверии, так сказать, и «на радостях».