Юрий Федоров - Искатель. 1967. Выпуск №5

• Название: Искатель. 1967. Выпуск №5
• Автор: Юрий Федоров
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1967

Этот номер журнала посвящен 50-летию Великой Октябрьской Социалистической Революции.

На 1-й стр. обложки — рисунок П. ПАВЛИНОВА к повести Юрия Федорова «Там, за холмом, — победа».

На 3-й стр. обложки — рисунок Г. МАКАРОВА к рассказу К. Алтайского «Ракета».

---

— И что ты надумал?

— К колонне нам надо пристроиться. Пропустим и сядем на хвост. За этой пылью, как в дымовой завесе, ни один черт нас не углядит. Опять же, если КПП на дороге появились, тоже у головной машины будут документы смотреть. Подлинней бы только колонну.

— Ну, брат, такого я и в авиации не слыхал, — с сомнением покрутил головой Нечипоренко. — Своей охотой к ним в строй залезть.

— Вот-вот. Тебе задумка психованной кажется, а они и вовсе до этого не додуют. Не риск, а расчет. Психология.

— А охранение ежели? — Нечипоренко с украинской осмотрительностью желал обязательно взвесить все «за» и «против».

— Места открытые, не партизанские. А потом, дозорные-то на мотоциклах, услышит Плотников. Он специально сидит в кустах со стороны дороги. Все получится, Жорик, не сомневайся. Мы на этом слоне еще до наших доскачем.

Самый рискованный план не всегда бывает и самым трудноисполнимым. Расчет Самусева полностью оправдался. Правда, бойцам, укрывшимся в кузове, эта поездка стоила немалых нервов. Трудно сохранить спокойствие, сидя под темным пологом брезента в сотне шагов от врага. Но зато через три с половиной часа автолетучка благополучно добралась до знакомого деревянного мостика.

Машина остановилась. Плотников, сидевший рядом с водителем, выскочил с ведром, полез в овраг, к ручейку. И если кто из немцев, ехавших в конце колонны, в этот момент обернулся, он увидел бы обычную дорожную картину — грузовик с задранным капотом, солдата, доливавшего закипавший радиатор. Правда, чтобы оторваться от колонны подальше, Плотникову пришлось не раз слазить в Глубокий овраг.

Потом они свернули в сторону, и вскоре «даймлер» на малом газу съезжал в ложбину. Группы соединились.

ГЛАВА V. Решительный бросок

Выбирая для очередного привала это укрытие, Самусев руководствовался двумя соображениями. Прежде всего надо было вновь сориентироваться в обстановке — группа приблизилась к густонаселенным местам. Кроме того, следовало дать людям хоть короткую передышку. Измотанные многокилометровыми ночными переходами, недоеданием, беспрерывным нервным напряжением, бойцы буквально валились с ног.

Отдых не сулил быть особенно сытным: арбузы, варенная на жарком пламени сухого бурьяна кукуруза, по паре ломтей хлеба на брата да по кусочку сала размером в спичечный коробок — вот и весь дневной рацион. Но был у старшего лейтенанта один план, осуществление которого позволило бы отдохнуть по-настоящему и точно сориентироваться.

Володя Заря, уроженец Ставрополья, бывал здесь у родственников. Правда, достаточно давно. Однако связь со станичниками во многом могла бы упростить и обезопасить фуражировку. Когда Заря в первый раз увидел переброшенный через овраг мостик, он как будто признал эти места. И утверждал, что совсем неподалеку находится хутор, где жила его бабка.

— Что ж, — сказал Самусев, — тебе и карты в руки. Возьми Зою да еще человека три и отправляйся.

Ближе к вечеру нанесло тучи, стал накрапывать дождь. Поначалу редкий, словно нерешительный, он постепенно набирал силу. К тому времени, когда Володя, я и трое бойцов прибрели к хуторскому лугу, дождь сыпал безостановочно.

Резкие порывы ветра размалывали капли в водяную пыль. За такой завесой уже в трех шагах ничего не было видно. Во всяком случае, мальчишка-пастушонок, прикрывший голову и плечи вдвое сложенным кулем, не замечал пеня, пока я не подошла почти вплотную.

Поговорили. Выяснилось, что с утра фашистов на хуторе не было, да и вообще они здесь не задерживаются — «бои тут были дюже сильные, уси хаты скрозь покорябаны, та йисты нема чего».

А потом произошло неожиданное.

Заря, поначалу издалека наблюдавший за встречей, подошел ближе. Он узнал в пастушонке Петьку Шкодаря, жившего через три хаты от дома его бабки. Мальчонка тоже вспомнил парня, фотографию которого в парадной форме, с орденом Красной Звезды и теперь часто показывала соседям бабка Уля. Но теперь этот человек был в немецком мундире!

Стиснув зубы так, что на посиневших от холода скулах явственно проступила россыпь веснушек, Петька подхватил кнут и, несколько раз изо всех сил перетянув ближайшую корову, не отвечая на оклики, кинулся бежать на хутор.

Всерьез расстроенный Заря только руками развел:

— Тьфу ты, напасть! Пропала разведка. С утра многое могло измениться, а придется вслепую на хутор топать.

— А стоит ли, Володя?.

— Конечно, не стоит. Только как быть? Обстановку не разведали. Насчет харча тоже непонятно. А потом, скажу я тебе, за бабку боязно. Этот Шкодарь на весь хутор меня ославит, ежели не расшифруюсь теперь — житья старухе не видать. В общем пошли, деваться некуда.

Прогноз, сделанный старшим сержантом, был достаточно точным. Когда мы подошли к калитке, подвешенной на самодельных, вырезанных из сыромятного ремня петлях, у тына уже толпилась кучка оживленно «балакающих» соседок. Ни дождь, ни холодный ветер не помешали им терпеливо дожидаться на перекрестке внука всем известной кумы, а взгляды их были настолько красноречивы, что, проходя сквозь их строй, Володя непроизвольно поежился.

Ульяна Андреевна встретила нас на пороге. В руках у сухонькой, маленькой старушки была большая, тяжелая кочерга, взятая как ружье, наизготовку.

— А ну, геть витсиля! Ишь, паскудник! Явился, тай шалашовку с собой волоче. Гоните его, люди добрые! — И Ульяна Андреевна, вскинув кочережку, пошла врукопашную.

При всей комичности ситуации мне с Зарей было в ту минуту не до смеха. Как унять разбушевавшуюся бабку? А тут еще соседки, собравшиеся за плетнем, вот-вот кинутся ей на подмогу.

Нет, я не думаю, чтобы все женское население хутора отличалось такой уж безудержной храбростью и было готово встретить с оружием, пусть даже «печным», любого представителя оккупантов. Будь на месте Зари другой «гитлеровский» солдат или, допустим, русский, но незнакомый полицай, реакция, наверное, была бы куда менее воинственной.

Но если любой другой человек в чужой форме был бы для улицы таинственным, непонятным и поэтому по-настоящему опасным, то в «Вовке Зареныше», которого большинство женщин знало еще в детстве, никто не мог признать «полноценного» фашиста. Это был хоть и вызывавший общее возмущение предатель, но в то, же время в какой-то степени свой и оттого не такой уж страшный.

Трудно сказать, чем бы кончилась вся эта глупая неразбериха, если бы мне не пришла в голову простая мысль. Выхватив из-за пазухи свою смятую, с алой звездой пилотку, я кинулась к Ульяне Андреевне, протягивая эту пилотку как документ, как секретный мандат советского разведчика.

— Вот! Смотрите!.

Хотя в ту пору каждый вышедший за околицу мог без труда обзавестись какой угодно формой, а зачастую и оружием обеих армий, это подействовало. То ли мои уверенность и искренность сыграли решающую роль, то ли просто в любой ситуации большинству людей свойственно охотнее верить в хорошее, чем в плохое, но пилотка-удостоверение как-то сразу погасила разбушевавшиеся страсти.

Ульяна Андреевна выронила кочергу и, опустившись на ступеньки, зашлась в тихом старушечьем плаче. Соседки, еще не очень уяснившие ситуацию, но в немалой мере умиротворенные, отошли от плетня, о чем-то переговариваясь.

Вошли в хату. Володя, уже несколько пришедший в себя, — к чему, к чему, а к такому он не был подготовлен, — снял немецкий мундир, остался в одной рубахе. Я, наспех накинув сухое платье хозяйки, пристроилась у печи, выгоняя из настывшего тела озноб.

В этот момент за дверью раздалось хрипловатое, громкое:

— Чи можно к вам, Ульяна Андреевна?

— Входи, входи, Мефодьич, — откликнулась бабка и, успокаивая, повернулась к Заре: — Це Трофим Мефодьич, наш бригадир.

В хату, отряхивая с пышной раздвоенной бороды капли дождя, вошел пожилой, но крепкий, как колода, казачина.

Если бы не пустой рукав старенького чекменя, булавкой подколотый к правому плечу, его, наверное, и сейчас признала бы годным к строевой самая придирчивая медкомиссия. В бороде, в брюнетистой шевелюре ни одного седого волоса, зубы ровны, белы как рафинад, под уверенной поступью поскрипывают, гнутся половицы. Только густая сеть морщин, избороздивших кирпичное от степного загара лицо, да голос выдавали немало пожившего человека.

Степенно поздоровавшись, он прошел к столу, опустился на лавку.

— С гостями вас, Ульяна Андреевна. Чи сдалека будут?

— Да так, по соседству наведались… — не очень любезно ответил Заря, настороженно поглядывая на пришельца.

— А куда збираетесь?

— Про кудыкину гору не слыхивал, батя? — с язвинкой в голосе полюбопытствовал Заря.

Трофим Мефодьевич, видимо, рассердился, резко поднялся. Добродушно-хитроватое его лицо отяжелело, речь потеряла украинскую певучесть, стала рубленой.