Леэло Тунгал - Четыре дня Маарьи

• Название: Четыре дня Маарьи
• Автор: Леэло Тунгал
• Издательство: "Детская литература"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Герои повести молодой эстонской писательницы — старшеклассники. Рассказ ведется от лица главной героини Маарьи Пярл. Не просто складываются у нее отношения с товарищами в новой городской школе. Маарья наделена наблюдательностью и острым языком, она не терпит фальши, неискренности.

---

"Странно, — подумала я, — сейчас мне вдруг стало совершенно все равно, что делает Мярт". Словно и не было никогда вальсов на школьных вечерах, прогулок по Старому городу и двух сверхсекретных вечеров в кафе! Значит, это было не то! Сухарь (так называет Мярта Май-Лийз из нашего класса) всегда казался мне слишком положительным (рядом с ним я чувствовала себя жутко легкомысленной и наивной), но стоило ему лишь разок изменить тон, стоило мне лишь на миг показать, что я в чем-то умнее его, — сразу же пришел всему конец!

В ванной я фантазировала о тех временах, когда Мярт уже будет врачом, а я его пациенткой. Он мог бы выучиться на зубного врача. Доктора изумляются, что у меня до сих пор нет ни одного запломбированного зуба. Как у животного! Даже неловко становится! Ну да, Мярт-стоматолог развел бы руками и сказал бы: "К сожалению, все зубы у вас по-прежнему здоровы!" На это я бы сердечно улыбнулась ему, а он вздохнул бы и прошептал: "Маа-аа-рья!" Я дружелюбно протянула бы ему правую руку, на которой сверкало бы обручальное кольцо и сказала бы: "Прощай, Мярт! Ты стал тем, кем хотел стать! А мне пора — мои дети ждут меня!"

Кто-то постучал в дверь ванной. Мучение, эта коммунальная квартира. Соседи как будильники!

Когда я вернулась в комнату, танте Мария имела честь сообщить мне, что пока я «плескалась» в ванной, она упаковала мой чемодан. Чемодан!

 - Сумадани, — объясняла тетушка, — аккуратненько в сехолле, и… Мало ли чего в поездке не случается.

Ох, эта тетя Мария! Нет чтобы сказать нормально по-эстонски "кохвер" и "кате" или "пеалис", она не преминула показать образованность и употребила вместо эстонских слов иностранные. Но тетушке не даются шипящие «ж», «ч», «ш», «щ», которых нет в эстонском языке, вот и приходится произносить все через «с». Впрочем, ведь и я называю ее «танте» — на немецкий лад. Правда, это слово нередко встречается и в разговоре, и в литературе, оно применяется именно к людям с претензиями на особенную воспитанность и образованность — вроде моей тетушки…

 - Ничего в поездке не случится, — ответила я сухо. — Ну зачем мне чемодан? Может, нам придется возвращаться пешком, и…

Я тут же пожалела, что придумала такую причину, но исправить уже ничего нельзя было.

 - Пешком? Из Риги?

 - А что такого? — попыталась я обернуть все в шутку. — Кристьян Яак[2] ведь ходил пешком из Тарту в Ригу.

 - Что? Он теперь тоже едет с вами?

Ох, силы небесные! Но одно доброе слово может победить и целую армию…

 - Да он же умер! В прошлом веке. Кристьян Яак Петерсон.

Тетя успокоилась и продолжала хлопотать над чемоданом.

 - Наверняка опять быть какому-нибудь несчастью, вспомните мои слова, если детей рассылают по земле во все стороны. Все эти народные дружины и подобные вещи — сплошная юдоль печали… — ворчала она.

О чем бы ни шла речь, тетя всегда выводит на народную дружину — так она называет ученическую дружину, строительную дружину старшеклассников и вообще все летние лагеря молодежи. Когда я ранней весной объявила, что записалась в ученическую дружину, тетя натравила на меня всех родственников, послала матери в деревню отчаянное письмо: "…Неужели ты, Тийю, действительно хочешь послать на погибель свое единственное дитя?"

И добилась-таки своего. Я попросила исключить меня из списка, но она квохчет до сих пор. Чудо, еще, что она не организовала такую же кампанию против моей поездки в Ригу. Очевидно, на нее подействовало, что я и Аэт поедем вместе с известными писателями, среди которых будет и сам отец Аэт. Его она сочла заслуживающим доверия. ("Вот эта Аэт — самая подходящая для тебя подруга. Из хорошей семьи, в очках и воспитанная!") Аэт сумела так уговорить тетю Марию, что она почти погнала меня в «путешествие». ("Разве это дело? Молодая барышня корпит дома, ни света белого не видит, ни людей, не учится хорошим манерам, ни чему такому…") Волшебное действие на тетю Марию оказало и то, что мы должны были ехать в Латвию бесплатно: отец Аэт сказал, что свободных мест у них будет хоть отбавляй, автобус, мол, наполовину пустой — плохо ли!

Ох, как же я поеду в писательском автобусе с чемоданом, да еще в «сахоле» из белой парусины, да еще на «сахоле» написано химическим карандашом: "БАРЫШН. МАРИЯ ПЕРЛИНГ. ТАЛЛИН. ЭУРОПА"! (Когда-то давным-давно наша семья восстановила свою эстонскую фамилию Пярл, а танте Мария так и осталась Перлинг.) И это когда у меня есть ярко-красная спортивная сумка с широким наплечным ремнем и застежкой-молнией!..

Пока тетя возилась с приготовлением завтрака, мне удалось вытащить из чемодана синельный халатик, теплое белье и маленькую вязаную шапочку (тетя связала ее крючком в подарок к моему пятнадцатому дню рождения, чтобы она предохраняла от солнечного удара, словно я трехлетняя малышка или ненормальная!). Как раз когда я разгадывала назначение трех бутылок одеколона, обнаруженных мною в чемодане, тетя с кофейником в руках пришла из кухни.

 - Думаешь, таможня не пропустит?

 - То есть?

 - Ну, заподозрят в контрабанде.

 - Тетя, милая, ведь нет никакой таможни!

 - Не считай меня невежей! Я ведь путешествовала! Но если ты думаешь, что не отберут, оставь! Там рядом туалетная бумага (ого, четыре рулона!), и смотри — всюду дезинфицируй руки. И не забудь о клеще!

Я поклялась дезинфицировать и не забывать о клеще и за кофе уже не прислушивалась к тому, о чем тетя все говорила и говорила не переставая. Я думала-думала и наконец решила, что переложу вещи в красную спортивную сумку. Уже собралась было объявить о своем решении, как тетя вдруг вскочила и бросилась к шифоньеру с криком: "Ох уж этот склероз! Раздевайся!"

Предчувствуя недоброе, я сняла джинсы. Моя тетя — портниха, причем довольно умелая. Она умеет шить даже джинсы и спиральные юбки. Другим. Но только не мне,

 - Гнаться за модой тебе ни к чему. Умную женщину тогда лишь узнаешь, когда она заговорит. — Это обычная тетушкина присказка.

И я раскрыла рот. Раскрыла рот, чтобы сказать множество умных слов, но спазма сдавила горло, потому что мне протянули нечто невыразимое. На плечиках висела какая-то крысино-серая бесформенная мерзкая штуковина.

 - Твой дорожный костюм! Молодая дама без дорожного костюма — это дурной тон.

В таком случае не хочу быть дамой. Хочу быть простым человеком!

 - Да примерь же! Может быть, он немного великоват, но платье-костюм из столь дорогой ткани молодой девушке ведь шьют не каждый день. Жемчужно-серый, с английским воротником — всегда модно.

Ах, так, стало быть, выглядит знаменитый жемчужно-серый цвет, описанный в романах!

 - Не верю!

 - Возможно, он немного ближе к цвету кхаки!

 - Пусть хоть какого цвета, я этого не надену!

Принялась натягивать на себя джинсы. Тетя склонилась над столом и… заплакала! В самом деле — пустила слезу!

 - Такова твоя благодарность! — Тетя Мария всхлипывала. — Я целую ночь глаз не сомкнула, девять раз измеряла и кроила. Теперь… не подходит…

Мне стало жаль ее. "Всему конец'" — подумала я и нырнула в крысиность цвета «кхаки». Будущее эстонской литературы представилось мне печальным, когда я подошла к зеркалу: по крайней мере, те писатели, которые поедут в этом роковом автобусе, умрут со смеху. Дорожный костюм "молодой дамы" оказался таким широченным и длиннющим, что даже пояс, который я затянула до последней возможности, не спасал положения: ткань цвета «кхаки» болталась под мышками, свисала через пояс.

 - Пояс свободно! — скомандовала тетя, оживившись. — Так, теперь надень жакет. Рукава в три четверти. Подними воротник… Элегантная небрежность всегда в моде — это признак хорошего тона, запомни!

У меня в душе поднимался бесконечно-тоскливый, элегантно-небрежный вой.

 - Ну вот! — торжествовала тетя. — Профессорам я шить гожусь, инженерам — гожусь, художникам и педагогам — гожусь. А тебе теперь не гожусь? Подними голову! Спину прямо!

 В качестве ответной благодарности она позволила мне переложить вещи в спортивную сумку.

К Аэт я должна была прийти в половине десятого. По обычаю, тетя выпроводила меня из дома на час раньше, и я впервые не протестовала: опасалась новых сюрпризов. Мне даже удалось отклонить ее намерение проводить меня: подозреваю, что она и сама стеснялась идти рядом с такой «элегантно-крысиной» особой. Но пока мы прощались, меня настигла новая беда: стал накрапывать дождик. Я, конечно, и не надеялась, что тетя позволит взять складной зонтик, хотя она сама подарила мне его по случаю окончания девятого класса (уж я знаю ее правило: "Пусть хоть какая-нибудь вещь лежит новая!"), но мне и присниться не могло, что среди тетушкиных запасов скрывается огромный черный зонт почти с меня ростом, а на конце его костяной ручки вырезана собачья морда. Я была в отчаянии, мое "спасибо!" прозвучало фальшивее, чем когда-нибудь раньше. Схватив зонт, я ринулась вниз по лестнице. Даже на улице сквозь раскрытый зонт-халабуду я чувствовала, как с четвертого этажа тетя нежным взглядом следила за мной, но я не оглянулась. Мне даже показалось, будто сквозь шелест дождя слышится пронзительный тетин голос, напоминающий что-то о калошах, и я пустилась бежать. Быстрее, быстрее — на трамвай! Чтобы — не дай бог! — никто из знакомых случайно не увидел меня прежде, чем я переоденусь у Аэт и покончу с этим маскарадом-карнавалом! Ах, если бы мне ноги и скорость Энна Селлика[3]… Как прекрасно они сочетались бы с этой элегантной небрежностью цвета "кхаки".