Марк Солонин - 25 июня. Глупость или агрессия?

• Название: 25 июня. Глупость или агрессия?
• Автор: Марк Солонин
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-25300-5

Новая долгожданная книга от автора бестселлеров «22 июня», «На мирно спящих аэродромах» и «23 июня: день М»!

Новый взгляд на историю Второй мировой!

Неожиданный поворот в дискуссии о причинах разгрома Красной Армии летом 1941 года!

Прежде числившийся в сторонниках Виктора Суворова, в своей новой книге Марк Солонин фактически опровергает его нашумевшую гипотезу!

Виктор Суворов утверждает, что летом 41-го Сталин якобы готовился напасть на Германию. И если бы Гитлер не опередил его буквально в последний момент, успей Красная Армия ударить первой — Вермахт был бы разгромлен в считанные недели.

Горячие споры вокруг этой гипотезы не стихают по сей день. Однако до публикации данной книги никто из критиков Суворова почему-то не замечал, что описанная им альтернатива имела место в действительности!

25 июня 1941 года Красная Армия проверила «суворовскую» теорию на практике!

Что показала эта проверка?

Что случилось бы, успей Сталин ударить по Германии первым?

В чем именно не прав Виктор Суворов?

Если хотите знать — читайте новую сенсационную книгу Марка Солонина!

---

В общей сложности 30 лет шведский барон прослужил верой и правдой в русской армии. Вероятно, его можно назвать русским генералом на тех же основаниях, по которым в многонациональной Российской империи русскими считались полководец Багратион, мореплаватель Крузенштерн, писатель фон Визин, языковед Даль, художник Левитан, министр Витте. В любом случае, генерал Маннергейм был ничуть не менее «русским», нежели член ЦК партии большевиков И. Джугашвили (Сталин). Глубокая, искренняя и непреходящая ненависть Маннергейма к большевикам не имела ничего общего ни с финским шовинизмом, ни, тем более, с какой-либо формой русофобии. Да и о какой русофобии можно было говорить, принимая во внимание национальный состав большевистского руководства, составленного по большей части из евреев, грузин, поляков, латышей, венгров…

Портрет Маннергейма стал бы гораздо более привлекательным по меркам XXI века, если бы мы могли сказать, что только глубокие демократические убеждения генерала отвратили его от тоталитарной идеологии и практики коммунизма. Но это будет неправдой. Глубокая неприязнь, которую Маннергейм испытывал к российским большевикам, а затем к германским фашистам, была не чем иным, как естественным со стороны блестящего аристократа неприятием беззаконной власти разнузданной черни. По своим политическим взглядам барон Маннергейм был скорее сторонником «просвещенной» конституционной монархии, нежели парламентской демократии, а «свобода», о которой он часто говорит в своих мемуарах, понималась им (на наш взгляд) как свободно взятая на себя обязанность аристократической элиты заботиться о благе общества. Так, как она (элита) это благо понимает. Но вот именно готовности к активному и, если потребуется, жертвенному исполнению аристократией своего долга перед Родиной и не увидел Маннергейм в охваченной революционным безумием России. Его попытки организовать русских офицеров для отпора волне солдатской анархии наткнулись на стену равнодушия и трусости. В декабре 1917 г. Маннергейм уезжает (как оказалось, навсегда) из России. В Финляндию он приехал, «освободившись» от всего движимого и недвижимого имущества, с русским ординарцем и портретом Николая II, каковой портрет неизменно стоял на его рабочем столе. Ознакомившись с положением дел в стране, Маннергейм пришел к обнадежившему его выводу: «наша страна обладала более широкими возможностями для спасения культуры и общественного строя, чем Россия. Там я наблюдал только отсутствие веры и пассивность, на Родине же я ощутил неизбывное стремление людей сражаться за свободу» [22].

Правительство Свинхувуда поручило русскому генералу Маннергейму создать (практически на пустом месте) регулярную армию. которая могла бы противостоять финской и российским отрядам Красной гвардии, и шведский барон взялся за это дело, вложив в него весь свой огромный военный опыт и страстность недюжинного характера. Один из приказов Маннергейма (отданный по иронии судьбы 23 февраля 1918 г., в день, который в Советском Союзе будет назван «Днем Советской армии») звучал так: «…Ленинское правительство, которое одной рукой обещало Финляндии независимость, другой послало свои войска и своих молодчиков завоевывать, как они сами объявили, Финляндию обратно и кровью подавлять с помощью нашей Красной гвардии молодую свободу Финляндии… Нам не нужно принимать, как милостыню, землю, принадлежащую нами связанную с нами кровными узами, и я клянусь именем финской крестьянской армии, главнокомандующим которой я имею честь быть, что я не вложу меча в ножны, прежде чем законный порядок не воцарится в стране, прежде чем все укрепления не будут в наших руках, прежде чем последний ленинский солдат и бандит не будет изгнан как из Финляндии, так и из Беломорской Карелии…» [37].

Еще один важный для нас момент — это старательно тиражируемый советской (да и постсоветской) историографией тезис о германофильстве Маннергейма и якобы решающей роли немцев в подавлении «пролетарской революции» в Финляндии. Происхождение этого мифа более чем понятно — таким образом перекидывался «мостик» из 1918-го в 1941 год, и вынужденный союз социал-демократической Финляндии с гитлеровской Германией (о причинах, содержании и последствиях которого пойдет речь в части 2) представлялся как естественное продолжение «антисоветского курса ставленника финской буржуазии на союз с германским фашизмом». Фактически же первым и единственным условием, которое Маннергейм, принимая на себя в январе 1918 г. командование белой армией Финляндии, поставил перед главой финляндского правительства Свинхувудом, заключалось в том, что правительство ни в коем случае не будет обращаться к Германии за военной помощью в подавлении красного мятежа. Когда же выяснилось, что правительство Свинхувуда не выполнило своего обещания и за спиной главнокомандующего обратилось к немцам, Маннергейм добился по меньшей мере того, чтобы немецкие войска были переданы под его командование. Вот как он описывает эти события в своих «Мемуарах»: «Первой моей мыслью было подать в отставку. Если Сенат обманул меня, то он не мог требовать, чтобы я и дальше продолжал исполнять свои обязанности… Постепенно у меня созрело новое решение… Взвесив все „за“ и „против“, я решил остаться на своем посту и постараться в будущем придерживаться лояльного сотрудничества с Сенатом… 5 марта я отправил генерал-квартирмейстеру Германии Эриху фон Людендорфу телеграмму… В первую очередь немецким частям сразу же после высадки на территорию Финляндии следовало подчиниться финскому верховному командованию… В случае принятия этих условий, говорилось в конце телеграммы, я могу заявить от армии Финляндии, что мы приветствуем в нашей стране храбрые немецкие батальоны и готовы выразить им благодарность от лица всего народа…» [22].

 Маннергейм писал свои воспоминания в середине XX века, когда многие из участников и очевидцев этих событий были еще живы, тем не менее никто из них не подверг сомнению достоверность всей этой истории. В любом случае, не вызывает никакого сомнения тот факт, что ровно через две недели после «парада победы» белой армии в Хельсинки, 30 мая 1918 г. Маннергейм отказался от всех руководящих постов и уехал из страны в знак протеста против намерения правительства Свинхувуда передать реорганизацию финской армии в руки немецких генералов. Мотивы своего решения он сообщил членам Сената в весьма энергичных выражениях: «Пусть никто даже не думает, что я, создавший армию и приведший практически необученные, плохо вооруженные войска к победе только благодаря боевому настрою финских солдат и преданности офицеров, теперь покорюсь и буду подписывать те приказы, которые сочтет необходимыми немецкая военная администрация».

Причины антигерманской ориентации Маннергейма также вполне понятны. Дело тут не только в привитом с детства англофильстве, не только в естественной для русского генерала времен Первой мировой войны неприязни к немцам. В отличие от политических руководителей очень еще молодого финляндского государства с их, увы, провинциальным образованием и кругозором, Маннергейм уже только в силу своих огромного жизненного опыта и личных связей с ведущими европейскими политиками понимал, что Германия стоит на пороге поражения в войне и гибели. Во внешней политике Финляндии следовало ориентироваться на союз со странами англо-франко-американского блока, к каковому союзу Маннергейм усиленно (и в конечном итоге — вполне успешно) стремился. 12 декабря 1918 г. Свинхувуд вынужден был уйти в отставку, и парламент назначил Маннергейма регентом (Финляндия тогда еще формально считалась конституционной монархией). Назначение состоялось заочно, так как сам регент находился с полуофициальным визитом в Западной Европе, где он смог, мобилизовав свои старые знакомства, провести важные переговоры с руководителями внешнеполитических ведомств стран Антанты и добиться от них предоставления Финляндии экстренной продовольственной помощи.

Что же касается влияния немецкой «интервенции» на ход и исход гражданской войны в Финляндии, то факты таковы. Немецкие войска состояли из одной недоукомплектованной дивизии генерала Гольца численностью в 7 тыс. человек, которая высадилась 3 апреля в Ханко, и еще более недоукомплектованной пехотной бригады полковника Бранденштайна численностью в 2 тыс. человек, которая высадилась в Ловисе (поселок на берегу Финского залива примерно в 100 км восточнее Хельсинки) 7 апреля [22]. Итого 9 тыс. штыков. Самая крупная группировка Красной гвардии, так называемая северная армия численностью порядка 25 тыс. человек, была к этому времени уже разгромлена белой армией в ходе ожесточенных двухнедельных боев близ города Тампере. Но и после этого, на момент прибытия немцев в начале апреля 1918 года, силы Красной гвардии состояли, по оценке Маннергейма, из 70 тыс. человек, включая 30 тыс. в слабо подготовленных к боевым действиям местных отрядах [22]. Даже со всеми оговорками о том, что дивизия регулярной германской армии в бою во многом превосходила наспех вооруженные красногвардейские отряды, говорить о каком-то «решающем» вкладе немецких войск в победу белой армии не приходится.