Александр Титаренко - Антиидеи

• Название: Антиидеи
• Автор: Александр Титаренко
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Философия
• Год: 1984

Доктор философских наук, профессор МГУ А. И. Титаренко — автор многих книг по этике. Настоящая книга посвящена критике некоторых реакционно-этических концепций современной буржуазной идеологии, обосновывающих откровенно антигуманистическое мировосприятие. Этим «антиидеям» автор противопоставляет марксистско-ленинское мировоззрение, отвечает на вопросы, возникающие в нравственных исканиях: о преодолении одиночества, понимании счастья, ценности и цели жизни, риске в моральном выборе и т. д.

Во второе издание книги (первое выходило в 1976 г.) внесены значительные дополнения, написаны новый раздел «Нравственные чувства в общении и воспитании» и послесловие.

Рассчитана как на специалистов, так и на массового читателя.

Титаренко А. И. Антиидеи. Опыт социально-этического анализа.— 2-е изд., доп.

М.: Политиздат, 1984.— 478 с.

---

Устои индивидуальной нравственной жизни, лишенные связи с передовыми социальными ценностями, оторваны от общего идеала жизнеустройства (т. е. гармонического сочетания желаемой общественной и личной жизни), принижаются в своем значении, тускнеют и теряют большую долю побудительной силы, а в некоторых случаях – разлагаются. Вопрос об отношении индивидуальной морали к общему идеалу жизнеустройства – это на самом деле капитальный вопрос, возникающий на одном из основных перекрестков во взаимодействии личности и общества, личности и класса, личности и коллектива. Идейность и нравственная солидарность как раз и помогают сохранить человечность и доброту в самых сложных, кризисных ситуациях. Прав был советский педагог В. А. Сухомлинский, когда написал, что «без высокой потребности человека в человеке нет преданности идее»1.

1 В. А. Сухомлинский о воспитании, с. 224.

А такая потребность и есть потребность в доброте, в его творении в социальных отношениях.

Сопричастность, соучастие в жизни другого человека – это и ответная сопричастность. Причем даже тогда, когда она выступает только как возможность и уверенность, она неизмеримо укрепляет душевные силы, стойкость личности к огорчениям и трудностям быстротекущей жизни, ибо верно, что:

На земле всего дороже, Коль имеешь про запас То окно, куда ты сможешь Постучаться в некий час2.

2 Твардовский А. Т. Василий Теркин. М., 1980, с. 220.

Даже первое, приближенное знакомство с коммунистическим пониманием убежденности, моральной преданности показывает, что она не имеет ничего общего с той отвратительной картиной, что нарисована нашими противниками. И дело здесь не только в ином понимании доброты, но и в ином, отнюдь не примитивном, понимании убежденности. Последняя никогда не означала в коммунистическом мировоззрении морального фанатизма чуть ли не религиозного толка. Коммунистическая идейность и убежденность противоположны слепой вере. Мировосприятие, построенное на нерассуждающей вере, действительно сродни фанатизму, который может вести к самым тяжелым аморальным поступкам. Такая вера не означает сознательной идейности, исключает личные искания и выбор, содержит в себе элемент духовно-психологической принудительности; она авторитарна в худшем смысле этого слова и потому внедряется с помощью методов внушения, а не убеждения. Даже принятая индивидом добровольно, она отнимает у него способность к самостоятельному моральному выбору и оценке, превращает его в манипулируемое со стороны существо. И такое мировосприятие характерно не только для религии: реакционные социальные движения (даже ей враждебные) всегда имеют тенденцию облачаться в форму слепой, нерассуждающей веры. Их активизм подкреплялся этой верой, вызывая моральный фанатизм, схожий со средневековой инквизицией. Любознательность, пытливость человеческого ума, сомнения и искания, духовно бесстрашное принятие истины, субъективно-свежее восприятие доброты, уважение к автономному гласу совести и т. п. не менее страшно для таких движений, чем для самых темных религий. Замена истины в мировоззрении слепой верой ведет к безудержному волюнтаризму тех, кто манипулирует массой, зараженной этой верой. В этом случае в конце концов извращается и сама мораль, происходит перерождение заключенных в ней нормативных ценностей. Моральный фанатизм одиночки, хотя он и может причинить много горя окружающим, менее опасен, чем фанатизм, помноженный на активизм зараженной авторитарной верой массы, приученной к слепому повиновению. Здесь от веры в «идею», во «что-то» легко переходят в веру в «кого-то»; здесь возникает тенденция передоверять собственные моральные решения, уклоняться от личной нравственной ответственности за выбор ценностей и ориентиров поведения.

Разумеется, вера входит как психический элемент в убежденность, преданность тем или иным идеалам у личности. Однако вера вере рознь. В коммунистическом мировоззрении она не предпосылка, а вывод, вытекающий из сознательного выбора и отражающий опыт жизненной борьбы человека, несущего на себе полноту нравственной ответственности за все последствия своего поведения. Она не нечто неприкосновенное, абсолютное – она этим опытом проверяется, уточняется, укрепляется. Вера – это эмоциональная энерция моральной убежденности и только. Она не фундамент, а скорее надстройка над всем опытом революционной переделки мира; она не боится просвещения, в том числе морального; через него она испытывается и развивается. Нельзя ничего принимать на веру – таково требование марксистского мировоззрения; в здоровом сомнении основоположники марксизма-ленинизма видели не только важное условие научного поиска, но и необходимый момент диалектики вообще (хотя только момент), в том числе и отношения человека к миру. В убежденности вера вытекает из правоты, правды, а не правота из веры. В известном смысле это уже совсем не вера в ее обыденном, традиционном понимании этого слова. Скорее это явление можно назвать стойкой нравственной ориентацией, вобравшей в себя все элементы психической жизни субъекта: его сознательные оценки, цели, мотивы и устремленность чувств, его волю, жизненный опыт и ставшие подсознательными, привычными стимулы, потребности жизнедеятельности. Подобная ориентация в основе своей качественно отличается от слепой веры и играет принципиально иную роль в нравственной регуляции поведения людей. Не потому ли современные противники коммунизма столь откровенно, цинично открещиваются от всякой идейности, воинственно атакуют моральную убежденность, что сами представляют духовных апологетов цивилизации, находящейся в перманентном состоянии нравственного и мировоззренческого кризиса, где былая идейность и убежденность давно себя исчерпали? А. Швейцер был, пожалуй, прав, давно заметив, что ускоренно «пошла на убыль… энергия убеждений, составляющих фундамент культуры» буржуазного общества, и что с той поры, «подобно безродным и никогда не трезвеющим наемникам, мы бредем без мировоззрения во все более сгущающемся мраке жизни, готовые одинаково преданно служить и возвышенному, и низкому»1.

1 Швейцер А. Культура и этика, с. 36, 89.

Мировоззренческие основы нравственности и личная идейная убежденность не только взаимно связаны, они обусловливаются состоянием той социальной среды, моральным тонусом общества, где приходится действовать человеку. В обществе отчужденных, извращенных нравственных отношений неизбежно возникает мировоззренческий кризис моральной убежденности. Здесь-то и возникают, как грибы после дождя, ложные мировоззренчески и иллюзорные нравственно-психологически способы «самовнушения», придающие видимость высшей ценности тем или иным образцам жизни буржуазного обывателя. Эти утешительные иллюзии выступают как бы в роли эрзац-мировоззрения, закрепляясь преимущественно на эмоционально-волевом уровне психики индивида.

Это может быть так называемый эскапизм, т. е. стремление индивида скрыться от тягот капиталистической действительности, спрятавшись в личном убежище – семье, приятельской компании, увлечении спортом, причудливом хобби. Давая известный простор развитию способностей и влечений человека, эти «убежища» создают временную иллюзию значимости и личной осмысленности жизни. Но только, как правило, временную и ущербную. Во-первых, они достаточно подвержены колебаниям социальной почвы, каждое из которых может разрушить облюбованное одиночкой «убежище». Во-вторых, даже если индивиду удается сохранить это укрытие от общественных бурь и перемен, он не может не ощущать со временем однобокости, незначительности тех ценностей жизни, на которых он (будь то спорт или хобби) хотел самолично декретировать свое «счастье», независимое от общества. Внутренняя неудовлетворенность, ощущение горькой обделенно-сти существования, изолированного от крупномасштабных ценностей жизни, обычно постоянно преследуют эскаписта. Кроме того, превратив оазис личной увлеченности в форпост против общества, он постоянно сталкивается с опасным соблазном соскользнуть на путь мизантропии.

Это могут быть также квиэтистские настроения, берущие в качестве главной ценности существования внутридушевный покой, безмятежное безразличие к феноменам социального окружения. Ограничение, понижение нравственного содержания влечений, страстей в личной жизни служит снятию ответственности за ее течение с самого себя и переложению ее на внешнее течение событий. Но чем оказывается наполнен тот уголок души квиэтиста, который он стремится оградить, разорвав личную заинтересованность с внешней действительностью? Он, как правило, оказывается пуст и, кроме замкнутого на себя самолюбования, не содержит ничего.