Николай Пронин - Бойцы Сопротивления

• Название: Бойцы Сопротивления
• Автор: Николай Пронин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1984

Обе повести — «Французские тетради лейтенанта Рябова» Н. Пронина и «Операция «Бальденич» С. Гладкого и Д. Фьюмары рассказывают об участии советских людей в движении Сопротивления Франции и Италии. Авторы — советский и итальянский журналисты, ученый-историк (Гладкий С.). Рассчитана на массового читателя.

---

— Ну а вас, дорогая Андреа, не только обнять, расцеловать мало!

— Учтите, что на это рассчитывают и другие, — подал голос Николай. Петриченко круто повернулся в его сторону, весело мотнул головой.

— Ты смотри, едва выбрался из клетки, а уже облюбовал девушку, и какую! Ну, орел…

Все заулыбались, у Андреа во все щеки вспыхнул румянец. Петриченко бережно пожал ей руку, помог снять пальто, усадил поближе к голландке, ласково сказал: «Отогревайтесь» — и, бросив на товарищей удивленный взгляд, ворчливо обронил:

— А вы чего дожидаетесь? Раздевайтесь, и к столу!

И тут же засуетился: куда-то убегал, возвращался назад, что-то приносил, ставил на стол, между делом окидывал гостей изучающим взглядом, недовольно крутил головой, видимо, что-то в них ему не нравилось.

В этот момент ему очень хотелось угостить их, угостить, что называется, на славу, но где и что возьмешь в такое голодное время? Впрочем, на столе появился сыр домашнего приготовления, крохотный кусочек ветчины, вино, без которого не обходятся французы. Это уже немало! Петриченко поднял рюмку, снова окинул товарищей радостно-возбужденным взглядом и с волнением сказал:

— За встречу, друзья, за свободу!

Они выпили. Вероятно, от непривычки, от слабости у Александра закружилась голова.

Андреа только чуть-чуть смочила губы и, смешно сморщив нос, тут же поставила рюмку на стол, поднялась со своего места, несмело объявила:

— Ну, мне пора возвращаться, а то дома уже заждались… Сегодня бы до Бовали добраться, а там будет легче…

Они мысленно представили только что пройденный путь и согласились: да, это действительно, пожалуй, самый опасный участок дороги… Петриченко незаметно сунул в карман пальто Андреа какой-то сверток, а Николай неуверенно предложил:

— Может быть, я вас провожу?

Девушка минуту колебалась, но затем решительно отказалась.

— Нет, одна я лучше проскочу хутор незамеченной.

Они распрощались с ней, пожелали ей всяческих благ. Вместе с Андреа выскользнул из комнаты и Николай, но тут же, смущенный, вернулся назад. Петриченко внимательно посмотрел на него, задумчиво обронил:

— Многим я обязан этой девушке. Если бы не Андреа, еще неизвестно, был бы я здесь…

— Разве и тебя она тоже вела сюда? — спросил Геращенко.

— Она!

Что-то вспомнив, Петриченко улыбнулся, добавил:

— Если рассказать, как я добирался до хутора без документов — не поверите. Целая одиссея!

В эту минуту внизу что-то скрипнуло, кажется, ворота ограды, послышалась французская речь. Петриченко выглянул в окно, нахмурился:

— Хозяин прикатил! Вот тебе и поговорили. Ну да ничего, это даже к лучшему: скоро ребята вернутся, тогда разом и потолкуем. Ночь в нашем распоряжении… Вы отдыхайте, а я пойду, у меня еще дела.

— А если хозяин к нам заглянет да поинтересуется, кто мы такие? — спросил Геращенко.

— По документам вы кто? — в свою очередь, спросил Петриченко.

— Поляки-эмигранты!

— Поздравляю, — улыбнулся он, — мы тоже выдаем себя за них. Господин Булей, правда, догадывается, что мы за поляки, но я думаю, что все будет в порядке. Он человек хороший. Так что отдыхайте спокойно!

* * *

Немного повозившись, Николай и Геращенко вскоре утихли, а глаза Александра продолжали изучать мансарду… Вид ее был довольно убогим: наклонный потолок с закопченными балками, из которых торчали какие-то крюки, давно не беленные стены; посреди комнаты — колченогий стол, несколько грубо сколоченных табуреток. Вправо от двери сиротливо прижалась к стене обшарпанная, отслужившая век и потому выброшенная из хозяйской квартиры кушетка. Когда открывалась дверь, было слышно, как внизу вздыхали, жуя жвачку, коровы, где-то кудахтали куры, хрюкали свиньи. В мансарду врывался запах навоза, сена и парного молока. Стояла та удивительная тишина и тот давно забытый сельский покой, которые всегда несли с собой какую-то блаженную расслабленность и умиротворение. В памяти Колесника тотчас всплыло Оренбуржье, родное Сакмарское, далекое, невозвратное детство. И в нем самом начали происходить какие-то странные, необъяснимые перемены. Вначале он даже не понял, что это за перемены, но ему стало как-то непривычно легко, уютно, радостно. «Так это же свобода! Сво-бо-да!» — повторил он вслух.

Это было как открытие. Только сейчас, спустя неделю после побега из неволи, он ощутил ее — свободу — по-настоящему, с него словно бы свалилась какая-то тяжесть, которая давила давно, долго и мучительно. Он думал, что вслед за этим тут же начнет отодвигаться в прошлое, как бы размываться в зыбком тумане то, что было вчера, позавчера, и в его жизни начнется новая полоса. Но пережитое отступать не спешило, наоборот, оно бесцеремонно и даже нагло тут же начало напоминать о себе. Картины былого четко, в назойливой последовательности — день за днем — начали вырисовываться в голове.

Чтобы отделаться от тягостных дум, Колесник пытался уснуть. Но долго это ему не удавалось. А когда наконец забылся, сразу же увидел до мелочей знакомый сон… Вновь они кидались на врага, но натыкались на сплошной заградительный огонь, в ярости откатывались, залегали, чтобы тут же подняться и снова идти в атаку… Из окружения их полк тогда так и не вырвался…

Сколько времени уже прошло с тех пор, а ярость все еще кипит в нем, преследует и поныне. Лишь только он забывается — все повторяется сначала. Он кричит: «Ура!», бежит, падает, вновь поднимается и бежит, бежит…

Проснулся он весь в холодном поту, пришел в себя не сразу. «Кошмарные сны, наверное, еще долго не оставят нас в покое», — подумал он. Геращенко похрапывал, Николай во сне что-то бормотал. Но вот он перевернулся на другой бок, сладко причмокнул губами и утих… А мысли Колесника вновь вернулись к пережитому…

…Это был его третий побег из неволи. Первый он совершил в начале сорок второго.

В начале сорок третьего он совершил второй побег. Вместе с ним ушли Геращенко и Попов. Цель их была одна — отыскать французских подпольщиков и партизан, чтобы взяться за оружие.

Когда они еще находились за колючей проволокой и жадно ловили слухи о диверсиях, проводимых франтирерами, то все представлялось проще простого: стоит только вырваться им из лап врага, а отыскать партизан — дело немудреное. Но как только они очутились на долгожданной воле, то оказалось все это гораздо сложнее, чем они думали.

Им, плохо знавшим французский язык, местные жители, видимо, не доверяли, а может быть, и не понимали, что они хотят…

Как-то им повстречался поляк — Антек. Он работал батраком на ферме у бельгийца, неплохо знал русский язык. Когда они попросили его связать их с партизанами, просьбе нисколько не удивился. Однако внимательно выслушав, сказал:

— В буа {1} франтиреров и партизан вы не найдете. Разве вы не видите, какой здесь лес? В нем не скроешься. Поэтому французские партизаны обычно живут на квартирах, порой числятся на работе, а по ночам выходят на операции. Чтобы отыскать их, нужна связь с подпольем, а у меня ее, к сожалению, нет!

Они удивленно переглянулись — так вот в чем причина их неудач. Настроение сразу упало.

— Все, что я смогу сделать, — продолжал Антек, — это устроить вас батраками на фермы. Может быть, даже без документов, но не всех сразу…

Однако в них еще жила надежда на удачу, на неожиданную, что ли, встречу с партизанами, и беглецы вновь зашагали на восток. А через день — уже на бельгийской границе — их схватили жандармы.

В иное время в другом месте их, возможно, и расстреляли бы, но «блицкриг» дал осечку и на деле оказался утомительной войной, требующей не только новых солдат, но и множества рабочих рук, а их уже не хватало. Вот гитлеровцы и сохранили беглецам жизнь. Их жестоко избили и вновь водворили в лагерь для восточных рабочих.

Тяжело переживали они свою неудачу. Но как только им удалось остаться втроем, Попов, тяжело вздохнув, упрямо сказал:

— А я все равно сбегу. Вот только немного отдышусь и сразу — под колючую проволоку. — И повернулся в сторону Колесника: ему важно было услышать его мнение. Колесник усмехнулся.

— И опять застрянешь! Нет, брат, теперь уже ясно — лбом стены здесь не прошибешь. И потом, побег для нас может быть и не самое главное…

— А что же тогда самое главное? — встрепенулся Попов.

На этот раз Колесник заговорил не сразу.

— Думаю, что нам важно сейчас найти свое место в общей борьбе, определить, где мы всего нужнее. Ты помнишь, что сказал Антек? «Без подполья контакта с франтирерами не установишь!» А почему? Да потому, что в одиночку, как говорят, не сдвинешь и кочку…

— А если в лагере нет подполья? Тогда как? — озадаченно спросил Попов.

— Нет? Значит, его надо создать! — твердо сказал Колесник. — На первых порах хотя бы группу.