Мария Оссовская - Рыцарь и буржуа

• Название: Рыцарь и буржуа
• Автор: Мария Оссовская
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Философия
• Год: 1987

Книга состоит из двух наиболее важных в теоретическом отношении работ крупнейшего польского исследователя в области морали. Работа «Рыцарский этос и его разновидности» посвящена рассмотрению разновидностей и эволюции рыцарского этоса, начиная с античности и кончая новейшей историей. В «Буржуазной морали» обстоятельно анализируется становление и развитие норм и ценностей буржуазной морали и присущих ей личностных образцов поведения. В ходе рассмотрения исторических типов нравственности автор широко привлекает материал художественной литературы, публицистики, мемуаров, этнографических и социологических исследований, что делает возможным рекомендовать книгу не только специалистам по истории этики, но и широким кругам читателей.

---

Для Вебера Альберти — великий, всесторонний гений Ренессанса, который в своем трактате о семье занимается домохозяйством (Haushaltung), а не наживой (Erwerb). Его заботу о славе семьи пуританин счел бы греховной, как и всю его антично-языческую жизненную установку. В пуританизме мы видим аскетизм, который Вебер называет посюсторонним в отличие от аскетизма святых; здесь же — полное отсутствие аскетизма. Там — пренебрежение к миру искусства и литературы; здесь — эти вопросы на первом месте. С одной стороны, Альберти, а с другой — пуританин с его религиозной мотивацией и богатством, понимаемым как награда, представляют два разных мира См.: Weber M. Die protestantische Ethik..., S. 38-41..

И еще об одной трактовке Альберти следует упомянуть. Поскольку Альберти жаловался на недоброжелательное отношение близких к своим занятиям наукой и художествами и выше всего ставил искусство и гениев, М. Бэрд в своей «Истории предпринимателя» причисляет его, наряду с Боккаччо, к тем писателям Возрождения, которые восставали против капитализма. Оба они, в глазах американской исследовательницы, — ренегаты капитализма, которых можно сравнивать с Дж. Рескином и У. Моррисом См.: Beard M. A history of the business man. New York, 1938, p. 185..

Теперь попробуем нарисовать Альберти таким, каким он представляется нам в свете известных нам текстов. В первой книге «Политики» Аристотеля мы находим любопытное различение между искусством удовлетворения собственных потребностей и потребностей своей семьи, которое Аристотель называет «экономия», и искусством обогащения («хрематистика») [В русском переводе С. А. Жебелева соответственно: «наука о домохозяйстве» и «искусство наживать состояние»]. Экономия использует средства, доставленные искусством обогащения, но не тождественна с ним. (К. Маркс ссылается на это различение в «Капитале» Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 163, 175..)

Природа, пишет Аристотель, всем животным определила какие-то способы добывания пищи, так же как новорожденным она предназначила молоко. Люди живут иногда охотой, иногда рыболовством, а то и грабежом; но большинство живет благодаря земледелию. Все эти способы добывания средств к жизни естественны, включая военное искусство: война справедлива, если ведется против людей, которые, будучи от природы предназначены к подчинению, не желают подчиняться. Эти естественные способы удовлетворения потребностей принадлежат к экономии, стремление которой к приобретению имеет границы («Политика», 1254a-b).

Но существует другой род искусства приобретения — искусство обогащения, которое уже не имеет пределов. Всякой вещью можно пользоваться двояко; например, обувь можно надевать на ноги, а можно и обменять на что-либо другое. Обмен сам по себе не относится к искусству обогащения, так как сначала он имел целью только удовлетворение потребностей. Но именно из такого обмена развилось искусство обогащения. Когда обмен охватил широкую территорию, появилась нужда в деньгах, ибо не всегда обмениваемые вещи было легко перевозить. Тогда-то и родилось искусство обогащения, имеющее целью деньги; а их приобретение не имеет границ (1257 а — b).

Несмотря на некоторые неясности в различении Аристотеля (которое, по его собственному признанию, не является вполне четким), оно тем не менее охватывает нечто такое, чем стоит воспользоваться в нашем дальнейшем анализе. Экономические интересы Альберти не были, разумеется, чем-то новым, и буржуазия не была первым социальным слоем, который не стыдился таких интересов. М. Т. Варрон (116-27 гг. до н.э.) называет свыше пятидесяти писателей, которые уже писали о сельском хозяйстве, а современник Сенеки Колумелла (I в. до н.э.) в первой книге своего сочинения «О сельском хозяйстве» — наиболее обширного из римских сочинений о земледелии — приводит внушительный список авторов, писавших о том же до него. Свой перечень он открывает именами Гесиода и Демокрита. Четырнадцать столетий спустя к этим авторам присоединяется Альберти. Колумелла был ему хорошо известен, а в трактате «О семье» он, по мнению многих исследователей, немало позаимствовал из экономических рассуждений Ксенофонта. Среди известных нам трактатов подобного рода можно, исходя из различения Аристотеля, выделить те, которые посвящены прежде всего организации и упорядочению домохозяйства, и те, что главное внимание уделяют наживанию денег. В этом отношении существенно по-разному распределены акценты в сочинении Ксенофонта «О хозяйстве», которое можно без колебаний отнести к аристотелевской «экономии», и в трактате Катона Старшего «О земледелии», где элемент обогащения подчеркнут сильнее и голос получает аристотелевское «искусство наживать состояние». Позже мы в чистом виде встретим его у Франклина в «Пути к изобилию». Путь к искусству обогащения вел через множество переходных форм, между которыми, при всем различии исторических эпох, местных условий и происхождения авторов, имеется сходство, обусловленное самой проблематикой.

Ксенофонт, рыцарь-помещик, напоминающий польских «истинных шляхтичей», вернулся из военных походов с Добычей, которая позволила ему купить имение и заняться земледелием. В трактате «О хозяйстве» он заставляет Сократа (который, если верить Платону в «Федре», был убежден, что у природы ничему научиться нельзя) возносить хвалебные гимны в честь земледельческих трудов и интересоваться тем, какие бывают разновидности почвы, когда следует пахать, сеять, полоть и унавоживать (!). Ксенофонт признает только два занятия: военное дело и земледелие, зато ремесло презирает. Оно калечит тело и душу, вынуждая ремесленника вечно сидеть дома и не оставляя времени на общение с друзьями. Те, кто занимается ремеслом, плохие защитники отечества («О хозяйстве», IV, 2-4). Исхомах, образец хозяина и человека у Ксенофонта, несомненно, ценит богатство, если оно нажито праведно, но кроме того, уверяет нас Ксенофонт, почитает, как надлежит, богов, принимает у себя в доме друзей и помогает им в беде, а также содействует украшению города (все эти мотивы повторит затем дословно Альберти, опустив только первый из них). И все же у Ксенофонта речь скорее идет о поддержании своего благосостояния благодаря правильному ведению хозяйства, чем о сколачивании состояния.

Этот последний элемент, как уже говорилось, гораздо заметнее у Катона Старшего. И он высказывается в пользу земледелия, но не из классовых соображений (он, как известно, был плебейского происхождения и недолюбливал nobilitas [Знать (лат.)]), а потому, что это занятие надежное. Легче нажить деньги торговлей или ростовщичеством, но первое связано с риском, а второе не приносит чести. Хозяйствуя на земле, Катон явно скорее купец, чем помещик. Плутарх пишет, что он жалел отводить землю для посадки садов, столь сильно заботила его рентабельность предприятия. Известно также, что он категорически отвергал возможность обогащения «по-рыцарски» за счет военной добычи. Плантации Катона под Римом — это доходное предприятие, которое ведется по всем правилам калькуляции; Катон на удивление точно помнит все цены и требует, чтобы после смерти хозяин оставил большее состояние, чем то, которое унаследовал. Мышление в категориях доходов и убытка в экономических вопросах совершенно естественно; это общая для подобного рода трактатов черта, обусловленная сходством их назначения.

В этих же категориях движется мысль Колумеллы. Он, например, наставляет читателя, чтобы тот не слишком усердствовал в выжимании денег из арендаторов. Лучше потребовать от них отработки долгов: оно и доходнее, и не так хлопотно. Он рекомендует спрашивать совета у рабов, приступающих к новой работе, поскольку те охотнее берутся за дело, которое обсуждалось вместе с ними и было принято по их совету. Думая о доходах, он также советует повышать производительность труда рабов путем certamine [Состязание (лат.)], то есть путем соперничества между ними, и следить, чтобы орудий труда для рабов всегда хватало, ибо потеря времени раба обходится дороже, чем потеря орудия труда См.: Колумелла. О сельском хозяйстве. — В кн.: Катон, Варрон, Колумелла, Плиний. О сельском хозяйстве. М., 1957, с. 62.. Но все же мышление в категориях доходов и убытков никогда не заходит у Колумеллы так далеко, как у Катона, у которого эти категории преобладают даже тогда, когда можно было бы ожидать и иного подхода. Известно его чисто меркантильное отношение к рабам. Старого или болезненного раба надо поскорее продать — совет, который коробит Плутарха. С соседями следует жить в дружбе: так легче продать свой товар и получить помощь в виде орудий труда См.: Катон. О земледелии. — Там же, с. 103-104..

Уяснив себе, каких предшественников имел Альберти в рассуждениях о наилучшем управлении хозяйством, вернемся к его собственным взглядам. Семья Альберти, как помним, была аристократического происхождения. «Рожденный во Флоренции в благороднейшей семье Альберти», — пишет о нем Вазари в своем жизнеописании См.: Вазари Дж. Цит. соч., с. 4.. Переход семьи Альберти к городской жизни эпоху возрастающего значения мещанства отнюдь не был редким явлением. Не один феодальный сеньор принялся тогда за банковское или купеческое дело, обнаружив немалые способности по этой части. Аньоло у Альберти крепко держится за свое генеалогическое древо, но в то же время подчеркнуто открещивается от сеньоров, упрекая их в том, в чем обычно мещанство упрекало дворян: в праздности, необязательности, неплатежеспособности, которая рассматривается как частный случай ненадежности человека вообще. Загородное имение для Альберти не столько лучшее из доходных предприятий, сколько идеальное место для жизни. Город — это арена политической жизни, где можно себя проявить, но о царящих там обычаях лучше не говорить: orribili a dirle [О них просто страшно сказать (итал.)] (с. 111). От городских должностей Альберти советует держаться подальше; предпочтение, которое он оказывает жизни поодаль от больших скоплений людей, по-видимому, вызывалось еще и впечатлениями от пережитой в детстве эпидемии.