Мария Оссовская - Рыцарь и буржуа

• Название: Рыцарь и буржуа
• Автор: Мария Оссовская
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Философия
• Год: 1987

Книга состоит из двух наиболее важных в теоретическом отношении работ крупнейшего польского исследователя в области морали. Работа «Рыцарский этос и его разновидности» посвящена рассмотрению разновидностей и эволюции рыцарского этоса, начиная с античности и кончая новейшей историей. В «Буржуазной морали» обстоятельно анализируется становление и развитие норм и ценностей буржуазной морали и присущих ей личностных образцов поведения. В ходе рассмотрения исторических типов нравственности автор широко привлекает материал художественной литературы, публицистики, мемуаров, этнографических и социологических исследований, что делает возможным рекомендовать книгу не только специалистам по истории этики, но и широким кругам читателей.

---

В книге П. М. Смит «Антипридворное течение во французской литературе XVI века» дается обзор многочисленных сочинений, посвященных придворной жизни. Так, Ла Бети в написанном в середине XVI века трактате «Рассуждения о добровольном прислужничестве» объявляет круг приспешников государя опорой тирании, поработившей страну. Это сообщники преступлений тирана, его товарищи по развлечениям, потворники его страстей. Если Макиавелли видел в подобных людях угрозу власти государя, то здесь они служат его опорой. В рассматриваемую П. М. Смит эпоху возникает понятие «людей, готовых к услугам» («homme de servis, gens de servis»), которые пойдут на что угодно и которых можно использовать для чего угодно. Ихлозунг — «приспособиться» [Smith Р. М. The Anti-Courtier trend in Sixteenth Century French literature. Genegrave;ve, 1966, p. 197-198.]. Многие писатели той эпохи возмущались обычным во Франции мужеложством, благодаря которому женообразные «mignons» [Милочки (франц.)]приобретали благосклонность своего господина. Ронсар, между прочим, писал о них в таких выражениях, что его сонеты не могли быть напечатаны при его жизни.

Если речь идет о критиках придворной жизни, стоит еще раз вернуться к Лабрюйеру, чтобы дополнить характеристику, послужившую эпиграфом к этой главе. «Человек, знающий двор, — пишет он, — всегда владеет своим лицом, взглядом, жестами; он скрытен и непроницаем, умеет таить недоброжелательство, улыбаться врагам, держать в узде свой нрав, прятать страсти, думать одно, а говорить другое и поступать наперекор собственным чувствам. Это утонченное притворство не что иное, как обыкновенное двуличие» («Характеры», VIII, 2) [«Характеры» (с указанием главы и раздела) цитируются по изд.: Ларошфуко Ф. Максимы; Паскаль Б. Мысли; Лабрюйер Ж. Характеры. М., 1974]. «Кто поверит, что спектакли, громовые рукоплескания в театрах Мольера и Арлекина, обеды, охота, балет и военные парады служат лишь прикрытием для бесчисленных тревог, забот и расчетов, опасений и надежд, неистовых радостей и серьезных дел?» (VIII, 63).

Не ждите искренности, откровенности, справедливости, помощи, благожелательности от человека, который недавно явился ко двору с намерением возвыситься (VIII, 62). При дворе, впрочем, нужны и плуты. Подчас они просто незаменимы: «Честь, добродетель, совесть — все это похвальные, но часто бесполезные достоинства. Мало ли случаев, когда порядочность только мешает?» (VIII, 53).

«Характеры» Лабрюйера в своем окончательном виде были опубликованы в 1696 году. Полвека спустя еще более резко отзывался о придворных Монтескье.

ГЛАВА VII. Джентльмен

Доброе имя, доброе имя, доброе имя! Я потерял свое доброе имя, бессмертную часть самого себя.

Шекспир. Отелло, II, 3

Прослеживая дальнейшие судьбы рыцарского этоса, мы встречаем образец джентльмена. Трудно указать образец, влияние которого распространялось бы так широко, и притом не только в обществе, где он возник, но и за его пределами, образец равной интеграционной силы, образец, который в такой же степени унифицировал бы общество, преодолевая классовые и национальные барьеры. «Джентльмен, настоящий джентльмен, — писал поклонник и знаток Англии Андре Моруа, — это наиболее привлекательный тип в эволюции млекопитающих». Согласно шутливому замечанию, которое я уже имела случай цитировать, образец джентльмена в качестве экспортного товара больше содействовал престижу Англии, чем экспорт английского угля. Английское общество приняло его в качестве своего так же, как оно приняло наименование улиц и парков в честь аристократов и поправляло иностранцев, недостаточно знакомых с местными обычаями, которые говорили «Ньютон» вместо «сэр Исаак Ньютон».

Что можно сказать о происхождении и истории этого образца? Известное двустишие XII столетия:

When Adam delved and Eve span,
Who was then the gentleman?
[Когда Адам пахал, а Ева пряла,
кто был тогда джентльменом? (англ.)] —

свидетельствует об употреблении слова «джентльмен» для обозначения человека, который не трудится — во всяком случае, руками. В 1400 г., говорится в «Британской энциклопедии», «джентльмен» значило то же самое, что «generosus» (благороднорожденный) и «generosifilus» (сын благороднорожденного), и не связывалось с принадлежностью к определенной группе. Лишь около 1414 г. в судебных реестрах это слово начинает означать определенную социальную категорию — младших сыновей, лишенных наследства в силу обычая единонаследия. Не желая, чтобы их принимали за йоменов или франклинов [Свободные землевладельцы недворянского происхождения], которых они ставили ниже себя, они именовали себя «джентльменами».

В «Буржуазной морали» я писала о стараниях буржуа дать такое определение джентльмена, которое подошло бы к разбогатевшим мещанам. Типичным примером было предпринятое Даниелем Дефо различение между джентльменами по происхождению и джентльменами по воспитанию и образованию. Лишь последние, по его мнению, заслуживают звания джентльмена. Это происходило уже в XVIII веке, когда возросло и значение, и притязания «среднего класса»; но тенденция ставить происхождение позади личных достоинств джентльмена появилась гораздо раньше. Эти достоинства выдвигает на первый план Чосер, происходивший из разбогатевшей бюргерской семьи. Еще раньше мнение, согласно которому благородство определяется исключительно характером, упорно повторяется во Франции. Около 1290 г. Жан де Мён, соавтор «Романа о Розе», обстоятельно доказывал, что благородство зависит от добродетелей человека. Персонифицированная Природа говорит здесь:

«Привычно слушать от людей,
Надутых важностью своей,
Что человек, чей знатен род
(Как говорит о нем народ),
По праву самого рожденья
Заслуживает предпочтенья
Пред тем, кто на земле корпит
И, не трудясь, не будет сыт.
По мне же, благороден тот,
Кто добродетелью живет,
А подлым я б назвать могла
Того лишь, чьи дурны дела».

«Чтоб благородство сохранить,

— читаем мы дальше, —

Достойным предков надо быть,
Что славное сыскали имя
В свой век заслугами своими.
Но предки, век окончив свой,
Заслуги унесли с собой,
Оставив лишь богатство детям.
Они ж довольствуются этим
И, кроме этого, у них
Заслуг нет вовсе никаких,
Когда достойными делами
Они не вознесутся сами»

Зарубежная литература средних веков. М., 1974, с. 350 (перевод А. Сухотина)..

«Роман о Розе» [Точнее, вторую часть романа, написанную Жаном де Мёном] историки литературы относят к мещанской литературе Пренебрежительное отношение к женщинам Г. Лянсон считает отличительным признаком мещанской литературы. См.: Lanson G. Histoire de la litteacute;rature franccedil;aise. Paris, 1951, p. 166., между прочим, на основании характерной для него женофобии, заставляющей вспомнить Гесиода, а также на основании большего, чем это принято у благороднорожденных, уважения к образованности. Женщина, согласно автору, не различает между добром и злом. Поэтому слишком доверять ей не стоит: доверить тайну женщине — значит довериться ее чарам. Что же касается ученых познаний,

то духовные особы, утверждает автор романа, скорее способны быть благородными, учтивыми и разумными, чем неученые принцы и короли; ведь из книг они узнают, как надо и как не надо поступать. Следует также с большим почтением относиться к клирикам, которые воспитывают свой ум и стараются практиковать добродетели, описанные в книгах. Однако люди, занимающиеся философией, бедно одеты, обременены долгами и не окружены почтением, хотя они благороднее тех, кто проводит время в охоте на зайцев. Рыцарской традиции такое уважение к учености, вообще говоря, не свойственно. Отношение к труду в этом романе тоже иное. Те, кто желает считаться благородными (la noblesse), должны избегать высокомерия и праздности, блюсти свою честь и вести себя рыцарски. Их занятием должно быть рыцарское ремесло и воспитание умов См.: Jean de Meung. Roman de la Rose. Paris, 1958, p. 320..

В 1531 г. в Англии появляется классическое сочинение Томаса Элиота «Наставник», посвященное Генриху VIII Трактат Элиота цитируется по модернизированному (лексически и орфографически) изданию: Elyot T. The Governor. London, 1966.. Оно состоит из

двух частей. Часть первая рисует образец человека, претендующего на высокую должность, причем само собой разумеется, что человек этот благородного происхождения, джентльмен. Часть вторая обращена исключительно к государю как блюстителю общественного блага. Нас, разумеется, интересует прежде всего первая часть.

В раннем детстве джентльмен должен быть окружен исключительно женщинами, подобранными крайне старательно. На седьмом году жизни мальчик переходит в исключительное ведение мужчины-воспитателя — исключительное, поскольку воспитание наставниками разного пола может ввести в соблазн. Учение следует начинать с латинского языка, которым надо свободно владеть в беседе и на письме; по-гречески же достаточно уметь читать. Автор вполне основательно считает излишним донимать ученика грамматикой. Понимание текста и его красот должно предшествовать грамматическому разбору. Вообще автор против того, чтобы заставлять учиться силком. Лучше прибегать к поощрению, чем грозить наказанием. С четырнадцати лет надлежит изучать риторику, не забывая о приобретении более практических познаний. Речь идет прежде всего об истории с элементами экономики и политики. Знакомство с правом и философией (прежде всего нравственной) венчает дело. В подборе авторов, подлежащих изучению, поражает преобладание античных писателей. Каждое указание иллюстрируется примерами из греческой или римской истории. Для того, кто исследует влияние одних культур на другие, это пересаживание чужеземных деревьев в совершенно иную почву весьма любопытно.