Мария Оссовская - Рыцарь и буржуа

• Название: Рыцарь и буржуа
• Автор: Мария Оссовская
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Философия
• Год: 1987

Книга состоит из двух наиболее важных в теоретическом отношении работ крупнейшего польского исследователя в области морали. Работа «Рыцарский этос и его разновидности» посвящена рассмотрению разновидностей и эволюции рыцарского этоса, начиная с античности и кончая новейшей историей. В «Буржуазной морали» обстоятельно анализируется становление и развитие норм и ценностей буржуазной морали и присущих ей личностных образцов поведения. В ходе рассмотрения исторических типов нравственности автор широко привлекает материал художественной литературы, публицистики, мемуаров, этнографических и социологических исследований, что делает возможным рекомендовать книгу не только специалистам по истории этики, но и широким кругам читателей.

---

Мы не можем вдаваться в рассмотрение исторических разновидностей этой группы. Хотя Мюрже считал ее вечной, она связана с конкретной эпохой и у нас уже отошла в прошлое.

Время ее расцвета в Польше приходится на деятельность группировки, названной А. Гурским «Молодая Польша». В 1898 г. в Краков прибывает Станислав Пшибышевский, а с ним и лозунги норвежской и немецкой богемы. В Норвегии кружок, образовавшийся вокруг известного художника Э. Мунка, как рассказывает Пшибышевский, «был для себя целым миром и наводил ужас на «приличных» людей. Этот кружок начал яростную атаку на «порядочное общество». Он сорвал лицемерную маску, которой «порядочное общество» прикрывало свои нарывы; о том, о чем прежде говорили лишь на ухо, молодежь кричала на всех перекрестках... Кричали, спорили, втягивали в споры «приличное общество», заставляли его защищаться... целыми днями сидели в кафе, осмеивали старые «предрассудки», ну, и пили — ох, очень много пили тогда!» Przybyszewski S. Na drogach duszy. Krakoacute;w, 1902, S. 49.

Эпоху расцвета краковской богемы сочувственно описал Бой-Желеньский в своей книге «Ты знаешь край?». Атмосфера кафе была насыщена не одним лишь папиросным дымом, но и напряженной работой мысли. Там можно было встретить людей с поразительно широким образованием, которое только на встречах в кафе и применялось. «Нередко, — вспоминает Бой-Желеньский, — я задумывался о роли творчески «бесплодных» людей, гораздо более важной, чем могло бы казаться. Они разносят пыльцу образованности. За других потребляют мысли, усваивают их за других, способствуют их обращению. Часто они читают за тех, кто... пишет. Ведь писатели, вообще-то, читают гораздо меньше, чем полагают, они инстинктивно защищаются от избытка печатной продукции. Писать и читать — это, может быть, слишком много» macr;elentilde;ski T. (Boy). Znasz-li ten kraj? Warszawa, 1932, s. 160-161..

а) Мещанская приземленность притязаний. В чем же обвиняла мещанство наша богема на встречах в своих кафе и на страницах печати? Во-первых, в приземленности притязаний, в неспособности подняться над серой действительностью, в понимании счастья как состояния насыщения, стабилизации, застоя. Этой жизненной позиции противопоставлялось духовное избранничество, культ бурно текущей жизни, вечно неуспокоенной молодости, культ страдания и неудовлетворенности.

«Коллективная душа, — писал Пшибышевский, — ленивая, обзаведшаяся хозяйством, погрязшая в довольстве», ненавидит дух — этого «вечного революционера» [Цитата из стихотворения Ю. Словацкого «Ответ на «Псалмы будущего»], забрасывает камнями любой талант, возвышающийся над нормой См.: Pszybyszewski S. Szlakiem duszy polskiej. Pozna#324;, 1920, s. 66.. Однако там, где «жалкий мещанский мозг видит лишь смехотворные бредни, кроются всегда глубины» Pszybyszewski S. Na drogach..., s. 24.. Старая Польша «снисходительной улыбкой встречала ребяческие порывы молодежи, у которой, мол, «романтический» пыл выветрится, как только господь позволит доверху заполнить амбары урожаем «достатка» и тугой кошель отелится» Pszybyszewski S. Szlakiem duszy..., s. 158.. Однако же «норма — глупость, патология — гений» Pszybyszewski S. Na drogach.., s. 75.. «Мещанский мозг, — заявляет все тот же Пшибышевский, — истощился, создавая законы и условия счастливой жизни. Но законы эти — настоящие сатурналии глупости. Мещанская этика, то есть наука о счастливой и гармоничной жизни, — вот единственный действительный «коммунистический манифест» нынешней черни» Ibid., s. 74..

«Присмотритесь к домашнему очагу: сколько счастья на лоне семьи, сколько сытых, довольных лиц!... Загляните в христианские рабочие союзы: какая абсолютная там гармония между капиталом и трудом!»Ibid., s. 62-63. И еще: «... В свете слепой веры — веры достатка и овечьих мозгов — все так мирно и гармонично, все противоречия сглаживаются»Pszybyszewski S. Szlakiem duszy..., s. 161.. К этому упреку, казалось бы, может присоединиться и марксист. Однако сходство воззрений здесь мнимое: борьба и противоречия, о которых говорит Пшибышевский, — не классовая борьба, но борения внутри собственной души.

Я уже имела случай цитировать инвективу Л. Стаффа против подобного понимания счастья:

Мы не за счастьем ринемся в сечу! Счастье — смиренных и слабых мечта. Бурям и бедам мы выйдем навстречу!

Staff L. Mistrz Twardowski. Lwoacute;w, 1902, s. 178.

А Ежи в драме Я. Киселевского «В сетях» Kisielewski J. W sieci. Lwoacute;w, 1899. Далее пьеса цитируется по тому же изданию.считает счастье «пустым филистерским словечком». «Счастье, как я его понимаю, — это Христос в действии, это чудесное беспокойство души, снедаемой жаждой могущественного деяния, великолепного творчества» (с. 27).

b) Неспособность «затянутых в корсет душ» жить настоящей минутой. «Молодая Польша» и современный ей натуралистический роман обвиняли мещанство в неспособности радоваться жизни. Противопоставление тех, кто способен беззаботно радоваться мгновению, тем, кто постоянно чем-то занят, о чем-то тревожится, кому постоянная скованность не позволяет смело идти навстречу жизни, — таков один из главных мотивов романа Г. Запольской «Сезонная любовь». Туська, жена скромного варшавского служащего, противопоставляется здесь веселому миру актеров, который Запольская с мелодраматической сентиментальностью наделяет всеми достоинствами, в каких ему прежде отказывали, — например, привязанностью к семейной жизни и совестливостью.

Туська первый раз в жизни в Татрах, но она неспособна извлечь что-либо из этой поездки. Она экономит на еде, чтобы должным образом «показаться на людях». Ей некогда любоваться горами — ведь при ходьбе надо следить, чтобы не поцарапать новые ботинки. Пита, ее дочурка, сызмальства носит «духовный корсет». «Можешь погулять возле дома, — приказывает ей мать. — ... Не гуляй на солнце и береги ботиночки. И возьми митенки... И дыши не носом, а ртом — этот воздух дорого стоит» Zapolska G. Sezonowa mi#322;o#347;#263;. Warszawa, 1958, s. 63. Далее роман цитируется по тому же изданию..

Держаться естественно Туське не позволяет прежде всего постоянная забота о поддержании своей репутации в обществе. Она не может жить хуже, чем советница Вархлаковская, обосновавшаяся в соседнем доме. Встретившись в первый раз, соседки «оценили свои платья, руки, шляпки, зубы, скрытые достоинства, примерный доход, степень хитрости, извлекли на свет божий все изъяны, все темные пятнышки на носках, число веснушек, золото пломб в зубах и пробелы в образовании» (с. 101).

Все время какие-то наставления! Пита должна неустанно помнить о том, чтобы не загореть. Потом, как известно, привычки женщин на отдыхе изменились, неизменно оставаясь, однако, на страже классовых различий. Когда на воды приезжали прежде всего помещики и именно они задавали тон, нужно было сохранять белизну рук и лица, ведь именно этим отличались владельцы имений от обожженных солнцем крестьян. Когда же свои образцы стал диктовать город, пришлось, напротив, с наскучившим энтузиазмом подставлять лицо солнцу, чтобы по возвращении в город выгодно отличаться от рабочего люда, которому было не до солнца и не до зелени.

В связи с этой яростной критикой мещанства у Запольской можно было бы заметить, что писательница относит на счет мещанства черты, свойственные вовсе не ему одному. Например, встреча Туськи с советницей Вархлаковской — это обычное при первом контакте установление «порядка клевания». Кто возьмет верх, кто будет клевать и кто позволит себя клевать — обычная проба сил в мире пернатых; отсюда и пошло приведенное выше выражение, которое широко применяется и при характеристике отношений между людьми. Хотя установление «порядка клевания» между Туськой и госпожой Вархлаковской не есть нечто необычное само по себе, необычным здесь является то, при помощи чего эти дамы пытаются заклевать одна другую, какими достоинствами перещеголять, ибо это как раз сильно зависит от социальных условий и обнажает характерную для данной среды иерархию ценностей.

с) Роль денег. Кроме красоты и умения «блюсти себя», самый сильный козырь тут, разумеется, деньги и все, что можно за деньги купить. Злорадный и неусыпный контроль друг за другом определяет дальнейшее развитие отношений между Туськой и госпожой советницей. Соседка зорко высматривает дыры в ее бюджете, а Туська идет на все, чтобы скрыть свою бедность. На поддержание видимости благополучия немало расходует и пани Дульская («Мораль пани Дульской»); зато, когда посторонних зрителей нет, она бережет каждый грош, скупится на покупку газеты, которую ведь можно и одолжить, а дочери велит пригибаться в трамвае, чтобы казаться моложе и не платить за проезд.

В этом мещанство являет собой полный контраст с богемой, которая при каждом удобном случае подчеркивает свое пренебрежение к деньгам, протестует против пересчета всего на деньги, бравирует своей нищетой и даже имитирует нищету, если в действительности от нее не страдает См.: Kawyn S. Cyganeria warszawska. Warszawa, 1938. Эта тема рассматриваетсятакже вкн.: Kawyn S.