Робин Мак-Кинли - Красавица

• Название: Красавица
• Автор: Робин Мак-Кинли
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1978

– Добрый вечер, Красавица, – произнес глубокий резкий голос.

Он медленно выпрямился, а я свернулась в клубок от страха. Гигант больше двух метров ростом, с широкими плечами и грудью, как у бурого медведя из северных лесов, вздохнул, отчего словно пронесся ураганный ветер.

Зверь поднял со стола подсвечник, который зажегся, едва он поднес его к плечам. Я посмотрела ему прямо в лицо.

– Нет! – закричала я. Увидев, что этот монстр шагнул ко мне, я в ужасе отшатнулась.

– Тебе нечего бояться, – сказало Чудовище настолько мягко, насколько могло своим резким голосом.

Оно все еще стояло, наблюдая за мной странными глазами. Внезапно мне стало понятно, почему его взгляд настолько ужасен: я смотрела в человеческие глаза… 

Перевод осуществлен на сайте http://lady.webnice.ru

Переводчик: Mad Russian

Бета-ридер: Pchelka, Amica 

Принять участие в работе Лиги переводчиков http://lady.webnice.ru/forum/viewtopic.php?t=5151

---

Грейс начала благодарить ее за беспокойство, но та отмахнулась и добродушно заметила:

– И вам не нужно волноваться о том, что вы нам обязаны, будьте уверены, я уж позабочусь о том, чтобы молодой Жэр отплатил мне, когда он снова откроет кузницу. Ах, как мы рады, что у нас будет свой кузнец; отсюда долгий путь до кузницы в Гусином Месте, знаете ли, и кроме того, не все мы довольны мастерством молодого Хэнни. Ты же не позабыл свое ремесло там, в Городе, верно, Жэр?

– Нет, конечно: я искуснее дьявола, – ответил Жэр, а Мелинда засмеялась; но Жэр заметил, как отец поморщился, когда женщина, не заметив, с пренебрежением сельской жительницы говорила о городе.

Двоих малышек, сидевших со мной, звали Дафна и Рейчел; Дафна была старше и отвечала на вопросы после недолгого раздумья, слегка задумываясь над мотивами вопрошающего. Рейчел же вообще молчала, лишь держалась за холку Великодушного обеими руками. Обе они, казалось, были рады находиться на высоте шести футов над землей и совсем не испугались, хотя были немного раздражены моим желанием поговорить.

– Вот и он, – произнесла Мелинда.

Улица превратилась в тропинку, которая проходила по небольшому склону; а там, на небольшом лугу, стоял маленький, выцветшего от погоды сероватого цвета, деревянный домик, рядом с ним сарай; еще один, поменьше, примыкал к первому. На первый взгляд дом казался маленьким – словно кукольным, деликатно вырезанным из спичек; но потом я поняла, что так кажется из-за окружающего дом леса, который начинался лишь в паре сотен футов[3]: деревья и кустарники росли почти у задней двери.

Когда-то около сада, рядом с кухней, был забор, но теперь там виднелись заросли из побегов и огромных проросших листьев. Мы обнаружили третий сарай, спрятанный за остальными двумя, и он оказался конюшней, в которой было лишь два узких стойла и протекавшая крыша. Колодец был расположен на небольшом холме, который мы прошли по дороге из города, а чудесный серебристый ручей журчал, пробегая из леса и великодушно огибая кузницу, прежде чем исчезнуть за еще одним склоном, в обратном направлении от города. Мы все опасались этого момента – обнаружения того, к чему мы приехали, и все с мужеством восприняли тихую картину перед нашими глазами. Ближе к вечеру солнце золотило раннюю летнюю зелень на лугу и красило розовые и белые маргаритки в бледно-желтый цвет; лютики словно полыхали огнем.

Дом был уютным и крепким и, когда мы ступили на крыльцо, даже показался обжитым.

Мелинда вошла первая, размашистыми шагами, а мы стояли, осматриваясь и глядя друг на друга; она открыла окна, бормоча что-то про себя. Высунув голову в окно второго этажа, женщина крикнула:

– Привет! Заходите! Все не так уж плохо!

А потом снова исчезла.

Она была права. Дом был добротно построен и выстоял два года без жильцов, всего лишь приобретя пару сквозняков от покоробленных подоконников и переднюю дверь, которая слегка покосилась и застревала, если ее полностью закрыть. Дом был в форме длинного прямоугольника, на первом этаже стена разделяла комнату на два отдельных идеальных квадрата; кухня была в задней части, а гостиная, с центральной печью, от которой отходили два камина в квадратные комнаты – в передней части дома.

Наверху был зал, почти в половину длины домика – и до печи, по обеим сторонам которой были спальни – каждая с отдельным небольшим камином. Вверх по лестнице, через проход, можно было выйти через дверь на чердак, прямо под крышей. С одной стороны находилась труба от печи; стена разделяла чердак на две половины. Крыша расходилась над ними, так что комнаты казались почти треугольными. Жэр, как самый высокий из нас, мог выпрямиться в полный рост, только встав на предпоследнюю ступень лестницы, ведущей наверх.

Все вокруг было кристально чистым: ни следа паутины, а полы двух этажей были начищены до блеска. Мелинда улыбнулась в ответ на наши роскошные комплименты и сказала, что передаст их Молли, которая выполнила большую часть работы и которой все еще нравятся подобные восторги. Мы посмеялись и спустились вниз, чувствуя, что обрели в ее лице доброго друга.

Отец настоял на том, чтобы мы сразу же распаковали вещи и остались спать в новом доме.

– Мы благодарим вас, моя дорогая, – сказал он Мелинде, которая покраснела, – но мы так долго спали на земле, что наши матрасы на ровном деревянном полу будут просто королевским удобством.

Но мы согласились придти на ужин в Грифон.

– Тогда к вам сюда не нагрянут посетители, желающие поглазеть на вас, – сказала Мелинда. – И не помешают вам заниматься необходимыми делами.

Мы также решили оставить лошадей в конюшне Грифона, пока Отец и Жэр не починят нашу.

– А вот для пони этой молодой леди, – заметила тетя Жэра, окидывая вгзлядом Великодушного, – необходим отдельный сарай. Конь понравится здешним деткам. Он огромен, как те лошади из историй, что рассказывают им матери.

Она погладила его, отказалась от того, чтобы ее отвезли обратно, и пошла пешком.

– Надо бы мне добавить еще воды в рагу, – улыбнулась она, – чтобы хватило на всех гостей.

Дафну и Рейчел сняли с "пони этой молодой леди" и они засеменили прочь, следуя за матерью.

Нам повезло, потому что всем жителям города нравились люди, которые были по нраву Мелинде, и все заранее полюбили нового кузнеца. Мелинда рассказала, что разговоры о том, что не хватает кузнеца, велись у камина в Красном Грифоне уже два года, и она клялась, что если услышит слова "Ах, все, что нам нужно – это отличный кузнец" еще разок, то сбросит на говорящего бочку с пивом.

Жэр снова открыл кузницу – кузнечные мехи починил, печь для производства угля заделал так, чтобы была воздухонепроницаема, и приготовил инструменты – через неделю после нашего приезда, пока мы, девушки, проветривали постельное белье, штопали носки и изучали хитрое строение кухонных плит. Отец проводил день в конюшне, измеряя, посвистывая, и снова измеряя; через три недели лошади были в стойлах, а Отец строил им загон, расширяя над ними сеновал и подумывая о курятнике. Мелинда предложила нам несколько несушек.

Дочери же его не так уж преуспевали, в особенности сначала: мы осознали, насколько были избалованы и как непривычны к жизни без слуг. Искусство драить полы было не особенно изящным, но оно должно было быть выучено. Я, с самого начала более выносливая, сразу же заработала мозоли; нежная кожа моих сестер покрылась волдырями, а жесткая ткань нашей новой рабочей одежды сильно натирала.

Мы не обсуждали эти трудности, лишь делились намеками о том, как облегчить задачи, которые мы выучили тяжелым путем; и потихоньку, пока проходили недели, наши штопки становились более аккуратными, а запеканки – менее жесткими.

Сначала мы каждую ночь ложились в постель, умирая от усталости; но со временем закалились и с возрастающей силой и умениями пришло хорошее настроение. Мелинда, которая никогда не переставала болтать, все подмечала, и, помимо всего прочего, в своей беззаботной болтовне, словно невзначай, давала много полезных советов, которым мы, благодарные ей за это, использовали.

Наша первая зима была легкой, говорили нам местные, и мы благодарили небеса, хотя нам та зима показалась весьма трудной. Мы никогда не видели больше нескольких дюймов снега на земле за раз, не говоря уж о нескольких неделях. Великодушный отрастил себе зимний подшерсток, плотный, как персидский ковер, а длинные белые космы, появившиеся ниже колен, покрывали его ноги; его короткие заостренные уши полностью исчезли под его серой гривой. Он теперь был один в конюшне, вместе с курицами, с тех пор как Том приехал осенью, как обещал, забрал двух своих лошадей и фургон, поздравив нас с нашими успехами.

Ко времени приезда и отъезда Тома, я уже приучила Великодушного к упряжи; и кажется, я больше переживала за потерю его положения, чем он сам, потому что конь обладал покладистым характером. Как выяснилось, ему не потребовалось много дрессировки: Жэр обменял починенный плуг на подержанную упряжь, которую отделали и растянули, чтобы она подошла коню; я одела ее на него, приказала двигаться вперед, и он пошел. Конь сразу же, инстинктивно, почувствовал разницу между силой и балансом в том, как тянуть вес, а не везти его на себе. Отец сделал небольшую повозку, а Жэр укрепил ее железными пластинами, добавил веревок и цепей, чтобы можно было таскать большие бревна. У коня на темном пятнистом подшерстке появились белые отметины от хомута по бокам; но, возможно, Том Блэк был прав, потому как конь, казалось, не страдал от того, что он не возит самого Короля.

Даже канарейка пережила зиму здоровая и счастливая. Она была полезной птахой, потому что являлась для нас с Грейс и Хоуп неким существом, которое было слабее и о котором мы могли позаботиться; и птичка пела так, словно ценила нашу заботу.