Владимир Пистоленко - Крылья беркута

• Название: Крылья беркута
• Автор: Владимир Пистоленко
• Издательство: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1969

Автор этой книги Владимир Иванович Пистоленко — уроженец города Оренбурга. Он хорошо знает и любит свой край, и потому в большинстве его произведений главные события происходят на Южном Урале.

В. И. Пистоленко известен как прозаик и драматург. Им написаны повести «Товарищи», «У открытых дверей», «Памятное лето Сережки Зотова», несколько сборников рассказов и около тридцати пьес.

В последние годы на телевидении были показаны телевизионная трехсерийная повесть В. Пистоленко «Бегут дороги», пьеса «Счастье Андрея Сторожева» и комедия-шутка «Трефовый король».

Роман «Крылья беркута» — новое произведение В. И. Пистоленко. В этой книге автор как бы возвращается к началу своей жизни, воссоздает бурную эпоху революции с ее сильными характерами и героическими делами.

---

У калитки Надя остановилась, — ее охватила не то робость, не то неуверенность — так ли уж обязательно ей идти к Рухлиным? Но, заметив, что женщины прервали свою развеселую болтовню и с любопытством рассматривают ее, Надя нахмурилась. Ей стало досадно на себя за свое слабодушие. Она решительно взялась за массивное железное кольцо калитки, повернула его, чуть принажала плечом — калитка ни с места. Значит, заперта изнутри. Она настойчиво постучала кольцом о железную скобу. Во дворе послышался разноголосый собачий лай, он подкатился к самым воротам и перерос в яростный рык. Было слышно, как разъяренный пес, не видя перед собой противника, набросился на столб, к которому привешена калитка, и грызет его, впадая в слепую звериную ярость. Надя на мгновение представила, что она очутилась перед этим псом, и ей стало не по себе. Женщины, стоявшие напротив, что-то прокричали ей — Надя не слышала. Она еще раз, уже более настойчиво, ударила кольцом по скобе, затем еще и еще. Собаки с рычанием и повизгиванием отпрянули от ворот. Значит, кто-то подошел? Почему же не откликается? И тут из-за калитки раздался голос:

— Кто там ломится, собак пужает? Чего надобно?

— Откройте!

— А ты кто?

Как же назвать себя? Из красногвардейского штаба? Или же сказать — из пункта детского питания?! Когда она шла сюда, все представлялось совсем по-другому: увидит ее Иван Рухлин, и сразу же начнется разговор. Как к нему обратиться? В детстве называла дядей Иваном. Да и последнее время звала только так... А он в шутку величал ее Андреевной.

— Дядя Иван, это я, Надежда Корнеева.

— Корнеева? — строго и недовольно переспросил бас. И вдруг совсем подобрел: — Андреевна, что ли?

— Я, дядя Иван.

— Фу ты, господи, вот уж и вправду нежданная гостья. А я думаю, какой там леший ломится? — Калитка чуть приоткрылась, и Надя увидела рыжебородое лицо. — Молодчина, что наведала колишних шабров... Ты погоди, я кобелей прикручу, такие проклятущие, недоглядишь — насмерть загрызут.

Рыжая борода исчезла, калитка захлопнулась. Наде вдруг захотелось бежать отсюда, чтоб больше не встречаться и ни о чем не говорить с Иваном Рухлиным. Может, и в самом деле убежать? Ну, почему она решила, что ей удастся уломать рыжего Рухлина? А тут еще ноги совсем закоченели. Пальцам не просто холодно, а больно, их будто все время покалывает иголками.

Снова загремел засов, и калитка широко распахнулась.

— Давай входи, Андреевна, — приветливо улыбаясь, пригласил Иван Рухлин. — И не боись, прикрутил своих чертей. — Он запер калитку и повел Надю к дому. В разных местах во дворе рвались и неистовствовали, гремя цепями, неугомонные псы.

— Ну и собаки у вас! — не зная, с чего начать разговор, сказала Надя. — Как звери.

— А мне только такие и нужны. Для обороны от зверья, — самодовольно посмеиваясь, сказал Рухлин.

— А какое здесь зверье? — удивилась Надя.

— Всякое! И разное! Развелось его столько — спасу нет! — И, заметив по выражению Нади, что она не понимает, о чем идет речь, пояснил: — Комиссары, будь они прокляты. Его высочество красное голодранчество. Подохнуть бы им со всем их кодлом. Только их ни тиф, ни холера не берет.

Надю передернуло. С тех пор как она пришла в отряд Кобзина, при ней никто не говорил ничего подобного, и ей захотелось сказать что-нибудь такое, что задело бы рыжего. Но она сдержалась — какой толк спорить с ним, вступать в пререкания? И чему, собственно, удивляться? Не могла же она думать, что Рухлин относится к красным если не дружески, то хотя бы безразлично?

— Не любите красных, — сказала она.

Иван Рухлин не понял, то ли она спрашивает, или же одобряет.

— А чего их любить? Любят баб или же девок, — развеселившись от собственной остроты, он довольно улыбался. — А энтих, краснюков, — лицо его посуровело, взгляд синеватых глаз стал жестоким и злым, — энтих рубать надобно. Дали бы мне волю... — Он не стал пояснять, что стал бы делать, будь его воля, но красноречиво крест-накрест рубанул правой рукой воздух.

— Или кто не дает? — так же безразлично и непонятно, с какой целью, спросила Надя.

Хозяин удивленно глянул на нее: шутит девка или же такая шалопутная, что ничего не разумеет? Интересно спрашивает: «Кто не дает?» Будто не видит, что у него нога покалечена, потому из армии уволился. Вчистую.

Когда поднялись на резной крылец добротного пятистенного дома и хозяин распахнул перед ней дверь в сени, приглашая войти, Надя сказала, что у нее мало времени и в дом она не пойдет. Дело не так уж большое, всего несколько слов. Можно и тут договориться.

Иван Рухлин замахал руками.

— Да ты чего это, Андреевна, выкобениваешься? И скажет же такое — ей времени нету! И разговаривать не стану! — Он почти насильно втолкнул ее в сени, затем в переднюю избу.

Едва Надя перешагнула порог, как ее охватило приятным теплом, в нос ударил вкусный запах щей со свининой и горячего пшеничного хлеба, испеченного на сухих капустных листьях.

Еще не так давно они с бабушкой Анной варили такие же щи и пекли хлебы. И в доме Стрюкова, особенно в кухне и столовой, стоял такой же аппетитный и раздражающий запах. Вспомнив, что теперь на кухне варят жидкую затируху, изо дня в день — затируху! — а Иван Никитич Стрюков ставит на плиту кастрюльку с картошкой, она еле сдержала веселую улыбку.

За столом сидели человек с десять, взрослых и детей, — обедали.

— Видали, кого привел? — обратился к ним хозяин. — Бывшая шабренка, Надя Корнеева.

Сообщение это особой радости не вызвало, а на приветствие Нади ответила только жена Ивана Рухлина, высокая белолицая казачка, с виду намного моложе мужа.

— Как есть ко времени. Гость к обеду, хозяйке радость, — сказала она, выходя из-за стола. — Проходи-ко... Минька, — обратилась она к парню с веселым, улыбчивым лицом и тоже немного рыжеватым чубом, — подай-ко табурет!

Парень весело кивнул Наде, метнулся в соседнюю комнату и тут же вернулся со стулом.

— Видала, Андреевна, какой тебе почет, — мать велела табуретку, а он стул приволок! Стало быть, помнит, как вместе гоняли по улице, — поглаживая усы и глядя вприщурку, сказал Иван.

Введя Надю в горницу, хозяин считал, что его обязанности на этом заканчиваются, и сел к столу. Жена его подошла к Наде и хотела было помочь ей раздеться, но гостья наотрез отказалась, опять сославшись на занятость.

В тоне хозяев она уловила покровительственно-насмешливые нотки, как будто тем самым, что разговаривают с ней, они оказывают ей снисхождение. Так обычно говорят богатеи с бедняком: смотри, мол, какие мы хорошие люди, — хотя ты и не стоишь того, а мы все же тебя не чураемся. Понимай это и цени!

Надя размотала платок и, не снимая шубейки, опустилась на стул.

— Я к вам по делу... — Она хотела сказать «дядя Иван», но почувствовала, что уж больше никогда не назовет его так.

— Шут с ним, и с делом, — прервал ее хозяин. — Ты скажи, живешь все там? У Стрюкова?

— Там, — коротко ответила она.

— Сказывают, сам будто в бега ударился, а потом возвернулся. Верно бают? — спросила хозяйка.

— Верно, — не вдаваясь в подробности, ответила Надя.

— Говорят, в его дому — штаб краснюков, сам комиссар ихний, Кобзин? — спросил хозяин.

— И Кобзин тоже, — ответила Надя, подумав, что спрашивают они просто так, лишь бы спросить, им и без того все хорошо известно. Вполне возможно, что им известно и то, что она тоже у красных. Ну и что же? Разве она собиралась скрывать это от тех же Рухлиных или от кого бы то ни было другого? И насчет Васильевой пришла говорить не как бывшая соседка, а как боец красного отряда. Да, как боец! И, следовательно, нечего ей особенно долго размышлять над тем, что и как думают эти рыжие.

— Самого-то еще не выгнали из дому? — спросила хозяйка.

— Нет. Дали комнату.

— Ну и за такое добро спасибочко, — как-то особенно приторно сказала хозяйка.

Рыжий Минька прыснул со смеху.

Отец кинул на него недобрый взгляд, Минька согнал с лица улыбку и старательно заработал крашеной деревянной ложкой, разгребая на сковороде жареный картофель, вылавливая поджарки и аппетитные свиные шкварки.

— Бают, все начисто пограбили? — спросил хозяин, не отводя глаз от ложки.

— Реквизировали, — ответила Надя.

— Чего?! — не в силах скрыть раздражения, как-то гортанно спросил хозяин. — Слово-то немецкое или как?

— Почему? Наше слово, — сказала Надя. — Отобрали в казну, государству...

— Видали, чего она знает? — обращаясь к сидевшим за столом, сказал хозяин. — А ты, дура неумытая, ей табуретку предлагаешь, — ткнув пальцем в сторону жены, сказал он.

— Так мы чего, необразованные, не все понимаем, с кем и как, — нарочито потупившись, сказала жена и спрятала руки под передник.

— Эх, рубать надобно, рубать до самого корню и с корнем. Напрочь! Чтоб и следа не осталось, — лицо Ивана побагровело.