Владимир Пистоленко - Крылья беркута

• Название: Крылья беркута
• Автор: Владимир Пистоленко
• Издательство: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1969

Автор этой книги Владимир Иванович Пистоленко — уроженец города Оренбурга. Он хорошо знает и любит свой край, и потому в большинстве его произведений главные события происходят на Южном Урале.

В. И. Пистоленко известен как прозаик и драматург. Им написаны повести «Товарищи», «У открытых дверей», «Памятное лето Сережки Зотова», несколько сборников рассказов и около тридцати пьес.

В последние годы на телевидении были показаны телевизионная трехсерийная повесть В. Пистоленко «Бегут дороги», пьеса «Счастье Андрея Сторожева» и комедия-шутка «Трефовый король».

Роман «Крылья беркута» — новое произведение В. И. Пистоленко. В этой книге автор как бы возвращается к началу своей жизни, воссоздает бурную эпоху революции с ее сильными характерами и героическими делами.

---

— Кто будет спрашивать, всем скажи — ушла в монастырь. И баста! А тебе и... и еще Петру Алексеевичу сознаюсь... Знали бы вы, как на душе тяжко бывает! Такая тоска накатится, на свет белый смотреть не могу!.. Ну, Сеня, все! Иди...

— Слушай, Надька, скажи...

— Ни о чем больше не спрашивай. Да мне и рассказывать нечего. Кроме того, не положено говорить о нашей жизни. У монастыря есть свой устав. Живу здесь, значит, должна подчиняться. Всего тебе хорошего, Сеня. Пора!

Семен понял, что никакие уговоры не помогут.

— Эх, Надька, Надька, сроду не думал, что придется вот тут тебя уговаривать. Да еще об чем!

— Я тоже не думала, что у меня все так сложится.

Надя ждала, что Семен хоть одним словом обмолвится о Сергее Шестакове, но он словно позабыл о студенте.

— А скажи, как там живет... — вдруг задала она вертевшийся на языке вопрос, но вовремя спохватилась и спросила: — Как живет Петр Алексеевич?

— А как ему жить? Смотреть на человека страшно. Высох весь. Думаешь, легко живется, когда на улицах мертвые валяются?! А вчера узнали — еще один продотряд погиб! Расстреляли белоказаки... А ты! Эх!.. — Лицо Семена посуровело.

— А я что? — глядя в сторону, ответила Надя.

— Так и пристрелить сгоряча можно.

— Стреляй. Спасибо скажу...

— Патронов на другое дело не хватает, — пошутил он. — Надежда, вернусь из разведки, опять приду. Крокодилом наряжусь или другой зверюгой...

— Не надо, — прервала его Надя, — не приходи, не положено. Игуменья не отпустит. — И не выдержала: — А Шестаков тоже ходит в разведку?

— Как все, так и студент. На днях с продотрядом уехал за хлебом.

В висках застучало, но она ничем этого не выдала, ничего больше не сказала. Уехал с продотрядом... Это значит — уехал почти на верную смерть.

— Иди, Сеня.

Семен протянул ей руку.

— Так знай, я тебя в покое не оставлю. А может, еще сама что-нибудь придумаешь? А?

Надя не ответила, молча повернулась и ушла.

Семен постоял, пока она не скрылась в калитке, потом вздохнул, зло сплюнул и, не оглядываясь, зашагал к городу.

Евпраксия с любопытством оглядела Надю и только собралась было спросить, с кем и о чем шел разговор, как девушка прошла мимо, даже не взглянув на матушку хозяйку, и та оставила ее в покое.

Если бы с вопросами стала приставать Евпраксия, можно было бы и не отвечать, а вот перед игуменьей не увильнешь. У порога встретит немым вопросом, и отмолчаться невозможно. Надо держать ответ. А может быть, и не следует ждать ее вопроса, а с ходу заговорить самой? Но что сказать? Не говорить же, что приходили из отряда. Нет, о Семене она ни словом не обмолвится.

Игуменья ее ждала.

— Ну, как твой брат?

— Это не тетя — женщина из пункта детского питания. Фамилия ее Васильева, я вам о ней говорила.

Игуменья настороженно взглянула на Надю.

— Зачем же она приходила? Небось к себе звала?

— И звала, конечно, но дело совсем не во мне. Там дети стали умирать с голоду. Кормить нечем. Вот она и попросила меня поговорить с вами.

— О чем? — удивилась игуменья.

— Не найдется ли в монастыре сколько-нибудь хлеба? Погибают детишки...

— Ах, бедняжки! — сочувственно покачав головой, сказала игуменья. — И, значит, она говорит, умирают?

— Сегодня в очереди, на снегу, двое мертвеньких остались.

Игуменья печально опустила голову на руку.

— Невинные создания. Упокой, господи, безгрешные души в царствии своем, — крестясь, прошептала игуменья. — Меня всегда до боли в сердце трогало детское горе. Родители нагрешили, родители виновны в чем-то, а отвечают дети, чистые, добрые существа. Боже мой, боже мой, как же это тяжело и горестно!.. И она, говоришь, просила помочь?

— Да, просила. Хоть сколько-нибудь на первое время.

— А почему она сама не пришла ко мне?

— Говорит, не решилась.

— Зверей здесь нет.

— Вот и я ей так же сказала.

— Интересно, как же она узнала, что ты у нас? — задала игуменья вопрос, которого ждала Надя.

— Говорит, в отряде сказали. А там знают, где я. За мной ведь бабушка приходила, и мы вместе ушли. Все видели.

— Чем же им помочь?.. Надо бы, а нечем, — продолжала игуменья. — Взрослые должны отвечать за свои грехи, а вот дети... Надо бы помочь. И что ты ей ответила?

— Сказала, что передам вам.

— Она ждет?

— Нет, ушла.

— У нас ничего нет. С трудом зиму протянем. Но оставить просьбу без внимания грешно. Надо подумать. — Игуменья пристально взглянула на Надю и, будто между прочим, сказала: — А что, если послать сестер-монахинь в пригороды, особенно в казачий, провести сбор для спасения обездоленных детей? Как ты думаешь, есть у казаков хлеб?

— Должно быть, есть. У зажиточных.

— Вот, вот. Не сумели красные накормить хотя бы детей, мы сами возьмемся за это божье дело. Ты пойдешь?

Наде ничего не оставалось, как согласиться.

— Очень хорошо. Ты же сама форштадтская, думаю, казаки не откажут. Но людям надо будет пояснить, по чьей вине голод. Ты знаешь все о красных и найдешь что сказать. Говорить о них надо чистую правду! Истину!

Надя ушла от игуменьи довольная своим ответом.

А просьба от имени Васильевой игуменью, кажется, взволновала. Возможно, эта затея принесет пользу. Казаки красным отдают хлеб неохотно, а вот если придут монашки, то могут и раскошелиться. Пусть идут, но ей идти не надо. Нет, она не пойдет...

Неужто в монастыре и в самом деле нет хлеба? Вон сколько амбаров виднеются на хозяйственном дворе! И каменные и деревянные. Неужто пустые? При пустых амбарах не велась бы такая строгая охрана. Надо бы узнать, обязательно узнать!

Глава девятнадцатая

После вечерней трапезы монастырь окунулся в обычную темноту и гнетущую тишину.

Коротки зимние дни, но бесконечно длинны ночи.

Надя старалась уснуть, но сон не приходил, и она тихонько ворочалась с боку на бок, боясь разбудить бабушку Анну.

Темно в комнате, темно за окном, темно настолько, что с трудом различимы крестовины оконного переплета. Тоска. Страшная тоска! Хочется вцепиться зубами в подушку и плакать, причитать, кричать во весь голос...

Завтра воскресенье. Крестный ход. Подняв иконы и хоругви, монахини с песнопениями пойдут по городу. Пойдет и бабушка Анна. И ей, Наде, велено идти...

А Ирина не пойдет со всеми. Она еще днем ушла в Форштадт и сказала, что вернется только завтра вечером.

Зачем устраивают крестный ход, Надя доподлинно не знала. Бабушка Анна пояснила, что это будет молебствие о ниспослании горожанам благополучия, прекращении болезней и голода. Надя поверила. Но, узнав, что во время шествия по Форштадту и главной улице города монахини будут выкрикивать проклятия безбожникам-комиссарам, она поняла: цель крестного хода в том, чтобы настроить казаков и всех жителей Южноуральска против красных, подогреть к ним ненависть.

Если еще днем Надя была согласна пойти, то сейчас ею все больше и больше овладевало желание отказаться от участия в молебствии. Думая о завтрашнем дне и о возможных встречах, она видела перед собой то комиссара Кобзина, то Аистова, то Семена и других знакомых красногвардейцев; затем она мысленно переносилась туда, где мог сейчас находиться студент Шестаков. Жив ли он? Возможно, когда к штабу подойдет крестный ход, там, посреди двора, будут стоять сани, а в них... И Наде виделась страшная картина, которая не раз уже мерещилась во сне: сани с трупами красногвардейцев-продотрядников и среди них Сергей Шестаков — лицо у него бледное, безжизненное...

«Нет, нет, защити и спаси его, господи!» Тоска, тоска, тоска...

Бабушка Анна слегка похрапывает, постанывает; старый человек, и во сне болят натруженные кости. Бабушка Анна, конечно, верит, что завтрашнее молебствие угодно богу, и, идя по морозу, будет с усердием молиться, крестясь на хоругви и иконы с изображением ликов святых.

А ведь это нехорошо, что, задумав вылазку против красных, монастырские старицы используют иконы, не только нехорошо, а просто грешно. Как не понимает этого игуменья, она же умная, добрая женщина. Интересно, пойдет она сама? Скорее всего, не пойдет: уже несколько дней жалуется на недомогание. Возможно, она и не все знает. Наде кажется, что тут затея матушки Евпраксии; похоже, она способна на любой, самый злой поступок.

Интересно, где сейчас Ирина? И что она думает о крестном ходе? Решила уйти именно в этот день. Видимо, у нее свои планы, но какие? Не все ли равно? Одно понятно — Ирина ненавидит красных и живет этой ненавистью.

Семен упрекнул: пошла одной дорогой с Ириной Стрюковой. Эх, ты, Сеня, Сеня, Семен Маликов, напрасно так думаешь. Та дорога — чужая ей.

Может, и правду зря тогда обиделась? Козлов один, а в отряде тысяча... И никто никогда ей слова плохого не сказал.

А вот завтра она пойдет по городу. Да не только пойдет, а вместе с монастырскими старицами, с которых уже порохня сыплется, будет кричать, что это красные довели город до нищеты, что это они принесли болезни и разор... А где-то в сторонке, возможно, будут стоять знавшие ее красногвардейцы. Увидят ее и глазам своим не поверят. И Кобзин может увидеть, и Сергей Шестаков... А что? Мог он благополучно съездить. Ведь первый раз все выполнил, вернулся живой, здоровый, да еще и хлеба привез. Он умный, находчивый... И вдруг он увидит ее среди стариц?!