Владимир Пистоленко - Крылья беркута

• Название: Крылья беркута
• Автор: Владимир Пистоленко
• Издательство: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1969

Автор этой книги Владимир Иванович Пистоленко — уроженец города Оренбурга. Он хорошо знает и любит свой край, и потому в большинстве его произведений главные события происходят на Южном Урале.

В. И. Пистоленко известен как прозаик и драматург. Им написаны повести «Товарищи», «У открытых дверей», «Памятное лето Сережки Зотова», несколько сборников рассказов и около тридцати пьес.

В последние годы на телевидении были показаны телевизионная трехсерийная повесть В. Пистоленко «Бегут дороги», пьеса «Счастье Андрея Сторожева» и комедия-шутка «Трефовый король».

Роман «Крылья беркута» — новое произведение В. И. Пистоленко. В этой книге автор как бы возвращается к началу своей жизни, воссоздает бурную эпоху революции с ее сильными характерами и героическими делами.

---

Надя начала было объяснять, что это удостоверение заменяет удостоверение личности, но ее не стали слушать.

— Расскажешь там, где спросят!

Из шестерых пассажиров вагона задержали только Надю.

На платформе было холодно, натужно посвистывая, крутил ветер. От других вагонов вели по нескольку человек. Надя не могла сообразить, где находится. В черной мгле виднелось небольшое станционное здание, слабо освещенное качающимся на ветру фонарем. Всех задержанных вели к этому зданию. «Разъезд Крутогорино», — прочла Надя над входом. «Так это же совсем рядом с Заорьем», — подумала она, вспомнив рассказ однорукого, жившего неподалеку отсюда.

Задержанных набралось немало, станционный зал оказался набитым до отказа.

«Что же они дальше с нами будут делать? — с беспокойством думала Надя. — Не станут же держать на разъезде?»

Среди задержанных Надя увидела Коняхина. Он держался спокойно, и было похоже, что его нисколько не тревожит создавшееся положение.

— На допрос! — крикнул офицер.

Из зала стали выводить по нескольку человек. Надя старалась не попасться на глаза Коняхину. Ей удалось пристроиться в одну из первых групп. Арестованных повели куда-то в темноту, и Наде показалось, что ведут в степь, и она забеспокоилась: куда? Зачем?

Вскоре из темноты вынырнули неясные очертания построек.

— Поселок Крутогорино! — сказал кто-то.

Нигде ни огонька. Даже в доме, к которому подвели арестованных, на первый взгляд тоже было темно, однако Надя заметила свет, пробивавшийся сквозь щели ставен.

У крыльца стояли подседланные лошади.

— А ну, давай входи! — приказал конвоир.

Арестованных затолкали в сени, скудно освещенные керосиновым фонарем. Когда конвоир открыл дверь в комнату, оттуда донесся чей-то крик, будто там пытали человека. В сенях наступила тишина.

Внезапно страшная дверь широко распахнулась. Два казака вывели полураздетого мужчину. Лицо его было залито кровью, на белой рубахе тоже кровавые пятна; он был или без сознания, или настолько ослаб, что не мог идти, и его волоком тащили казаки.

Кто-то из арестованных тяжко вздохнул.

— А ну не распускать нюни! — прикрикнул конвойный. — Всем краснюкам такое будет.

Их продержали в сенях около часа, Наде же показалось, что прошло очень много времени. Хотя ей было страшно до того, что болели скулы, ныли зубы и тело стало бесчувственным и невесомым, все же хотелось, чтоб скорее кончилась эта пытка ожиданием.

— Давай входи! — пригласил казак, приоткрыв дверь.

Никто не двинулся с места.

— Ну! — крикнул казак. — Или плетюгов захотели?

Тогда как-то само получилось, что Надя, стоявшая крайней, сделала шаг вперед. Казачина схватил ее за воротник шубейки и втащил в комнату.

Здесь было светло, с потолка спускалась большая лампа, от ее яркого света Надя невольно прикрыла глаза; в короткое мгновение она успела заметить, что здесь находятся несколько казаков и солдат, лица у всех хмурые и злые.

— Давай вот в энту горницу, — сказал казак и открыл перед ней другую дверь.

Надя увидела у стола двух офицеров. Один из них был пожилой, с седоватыми длинными усами, второй совсем еще молодой, не старше Семена или Сергея Шестакова. Над верхней губой у него чуть заметно чернели усики.

На столе перед офицерами стоял самовар, чашки, на тарелках лежали куски свиного сала, белый хлеб, нарезанный большими ломтями. Картина казалась совсем мирной: офицеры пили чай, слегка посмеивались, о чем-то дружелюбно разговаривали, курили... Своим видом они не внушали боязни и страха, казалось, что два приятеля собрались почаевничать и что не в этой комнате только что кричал истязуемый человек и не отсюда вывели его, окровавленного, полуживого.

Но Надя знала, что все это было, и что именно эти люди пытали человека, и что именно их, этих людей, ей надо бояться и остерегаться, быть настолько осторожной, чтоб не дать им повода для малейшего подозрения.

— Ну-с, — добродушно спросил седоусый, — будем говорить?

— Пожалуйста, — сказала Надя. — Только я не знаю — о чем?

— Почему задержали?

— Я не знаю. Мне не сказали. Я показала свое удостоверение, а оно почему-то не понравилось. Почему — не знаю.

— Давай сюда.

Надя отдала.

— О! Гимназистка, — неопределенно протянул седоусый и передал Надино удостоверение младшему.

Тот тоже внимательно прочитал его и положил на стол перед старшим.

— Надо полагать, жительница Южноуральска?

— Да.

— Корнеева, Корнеева, Корнеева, — зашептал старший, словно стараясь вспомнить что-то. — Кто родители?

— Мои родители казаки, отец хорунжий, георгиевский кавалер.

— Вон что!

— Где он сейчас? — спросил молодой.

— Убит на войне. Мамы тоже нет. — Как-то так получилось, что голос у Нади дрогнул. — Мы с бабушкой жили у дяди. Фамилия моего дяди Стрюков. Иван Никитич Стрюков, купец; он, правда, не родной мой дядя. Когда не стало отца и умерла мама, он забрал нас к себе — меня и бабушку.

— Подожди, — прервал ее седоусый. — Значит, ты родственница известного купца Стрюкова и жила у него? — видимо не совсем доверяя Наде, переспросил он.

— Да.

— И куда же ты держишь путь? — спросил молодой.

— В Урмазымскую крепость.

— Зачем?

— Там моя тетя.

— Ничего не понимаю, — сказал молодой. — Жить у купца-миллионера Стрюкова и дойти до такого рубища! — Он подошел к Наде и презрительно дернул за рукав шубейки.

Надя поняла, что наступил самый ответственный момент: или она заставит поверить ей, и ее отпустят, или же найдут подозрительной и тогда... Что тогда будет — Надя старалась не думать.

— А что делать? У дяди отобрали дом, дали ему всего одну комнату, а меня выгнали; Ирина, родная дочь Ивана Никитича, и моя бабушка живут в монастыре; я тоже хотела в монастырь, но меня не приняли, боятся тифа.

— В городе тиф? — спросил седоусый.

— Тиф. Народ мрет. И голод. Вот я и поехала. Иван Никитич неохотно отпустил меня. Конечно, у него много знакомых, помогли бы, но за ним следят красные... Подозревают в связи с атаманом.

— Что в сумке? — спросил молодой.

— У меня? Ничего. Кусочек хлеба.

— Покажи.

Надя развязала котомку, достала небольшую краюшку черного, как земля, хлеба.

— Больше ничего?

— Ничего.

— И ты с этим куском хотела добраться до Урмазымской? — спросил седоусый.

Надя ничего не ответила.

Седоусый офицер поднялся, молча взял два ломтя хлеба, на один сложил несколько кусочков сала, прикрыл другим ломтем и, подойдя к Наде, протянул ей.

— На. И счастливой дороги.

Надя растерялась.

— Ну, что вы, что вы!.. Спасибо. Не надо...

— Бери, бери! Своих не обижаем.

— Дают — бери, а бьют — беги, — добродушно улыбаясь, подал голос молодой.

— И быстрее беги на станцию, — посоветовал седоусый. — Может, еще захватишь поезд, а то как бы не пришлось здесь ждать несколько суток. Встретится необходимость — милости просим, поможем, чем сможем.

Надя положила хлеб в котомку, еще раз поблагодарила и, собрав все свои силы и выдержку, направилась к двери не спеша. А как ей хотелось броситься во всю прыть, чтоб скорее исчезнуть из этой комнаты!

— Корнеева! — окликнул ее седоусый.

Надя вздрогнула.

— А удостоверение? Откровенно говоря, мадемуазель, документ у вас не очень убедительный, но кому не известно имя Стрюкова, да и вообще, мне кажется... — Он так и не сказал, что ему кажется. — Возьмите ваше удостоверение и вот пропуск.

Наде и верилось и не верилось, что все закончилось так благополучно и то страшное, чего она боялась, осталось позади.

«Выбраться, скорее выбраться из этого дома!» В передней, где находились казаки и солдаты, ни к кому не обращаясь, она показала пропуск.

— Давай жми, — сказал солдат.

— Да смотри больше сюда не попадай, — хохотнув, добавил другой. — Жаль, что уходишь, а я собирался тебя плеточкой маленько пощекотать.

Надя вышла в сени. Со света ей показалось, что там тьма кромешная и уж очень много людей, гораздо больше, чем было.

К ней кинулась с расспросами какая-то женщина, но конвоир прикрикнул:

— Проходи, проходи, нечего рассусоливать. А ну, пропустите, — добавил он и подтолкнул Надю к выходу.

И тут лицом к лицу Надя столкнулась с Коняхиным. Эта встреча была так неожиданна, что Надя даже остановилась.

— Надежда! Ты чего здесь? — сказал Коняхин, и Надя увидела, как округлились и беспокойно забегали его глаза.

Надя не сразу нашлась, что ответить ему, и промолвила первые попавшиеся слова:

— Да так, по делу...

— И куда, куда сейчас?

— К родне... Родня здесь.

— Разговоры! — крикнул конвойный, и перед лицом Коняхина свистнула плеть.

Конвойный вытолкнул Надю на крылечко и закрыл за ней дверь.

Радости как не бывало. И принесло же этого Коняхина! Сейчас она побежала бы к поезду, а теперь что делать? Хорошо, если Коняхин промолчит. Но нет, надеяться нельзя. А если он скажет — конец! Надо спасаться...