Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе

• Название: Эпоха викингов в Северной Европе
• Автор: Глеб Лебедев
• Издательство: Издательство Ленинградского университета
• Жанр: История
• Год: 1985

Монография посвящена малоисследованной в советской исторической литературе теме — заключительному этапу перехода народов Европы от первобытнообщинного строя к классовому обществу. В ней рассматриваются основные этапы деятельности викингов в Западной Европе, показана несостоятельность норманистстских построений буржуазной историографии. Впервые на конкретных данных истории, археологии, нумизматики и языка раскрывается значение Древней Руси для внутреннего развития скандинавских стран, показано ведущее место Древнерусского государства в международных связях народов Балтийского региона, роль варягов в истории Киевской Руси IX–XI вв.

---

Это объяснение, с одной стороны, даёт возможность рассматривать процессы, разворачивающиеся в Скандинавии эпохи викингов в более широком историческом контексте, показывает их закономерный характер. Но с другой стороны, оно преувеличивает некоторые особенности экономического развития северных стран. Нет оснований для вывода о хозяйственном кризисе накануне эпохи викингов; но даже если бы он и был, Скандинавия и в это, и в позднейшее время располагала значительными ресурсами для внутренней колонизации, реализованными столетия спустя после эпохи викингов, в XII–XIV вв. [47, с. 51; 89, с. 47]. Демографический рост в Скандинавии второй половины I тыс. н. э. сам по себе не вызывал катастрофических последствий, вынуждавших к движению (что отмечал в своё время Арбман).

В то же время политическое развитие скандинавских стран от варварских племенных союзов до средневековых государств прошло несколько этапов и длилось несколько столетий. Определённые «предгосударственные традиции», связанные с легендарной династией Инглингов, уходят корнями в VI в. Очевидно, в этом развитии происходили какие-то радикальные изменения, и их суть, определившая историческую специфику эпохи викингов именно IX — первой половины XI столетий, остаётся нераскрытой.

Между тем именно «движение викингов», по-видимому, определило в конечном счёте те особенности общественного строя средневековой Скандинавии, которые смущают умы исследователей. Даже такому авторитетному учёному, как А.Я.Гуревич, феодальное общество — со свободным крестьянством, народным ополчением, вечевыми сходками-тингами — кажется то особым, специфически северным вариантом феодализма [47, с. 150–200], то «дофеодальным» обществом [53, с. 15], Другого советского медиевиста С.Д.Ковалевского анализ скандинавских источников приводит к парадоксальному выводу: «…общественные отношения в Швеции к середине XIV в. находились примерно на той же стадии развития, как во Франкском государстве до времени Карла Великого…» [89, с. 266], — а пятьдесят лет спустя Швеция приходит к позднесредневековой сословной монархии [194, с. 114–119], словно одним прыжком преодолев полутысячелетнее отставание! [238, с. 141–143].

Специфика скандинавского феодализма не может быть раскрыта без изучения условий его генезиса. Очевидно, именно в эпохе викингов следует искать признаки оформления общественных институтов, наложивших особый отпечаток на дальнейшее развитие Скандинавии. Внешняя экспансия была лишь одной из форм проявления более глубоких, внутрискандинавских социальных процессов.

II. Викинги в Скандинавии

Это с Сигурдом мы

На деревьях моря

Ветер попутный

И нам, и смерти

Волны встают

Выше бортов

Ныряют ладьи

Кто нас окликнул?

Эдда. Речи Регина

1. Европейский север во второй половине I тыс. н. э

В первой половине I тыс. н. э. Скандинавия была периферийной областью мира германских культур римского времени, уходящих корнями в середину I тыс. до н. э., к ясторфской культуре Северной Германии и Дании [409, с. 21]. На протяжении тысячи лет в недрах этого мира шло постепенное и неуклонное формирование германской этнической общности, северную ветвь которой составили скандинавы.

Основой хозяйства было пашенное земледелие и скотоводство. Население сосредоточивалось в наиболее благоприятных ландшафтах Южной и Средней Швеции (Вестеръётланд, Эстеръётланд, Упланд), юго-западной Норвегии, побережья Ютландии, осваивало датские острова, а также Эланд и Готланд на Балтике.

В середине I тыс. н. э., после некоторых колебаний в заселенности, связанных с миграциями II–IV вв., и возможно, объясняющихся кризисом интенсивного земледельчески-скотоводческого хозяйства [320, с. 380–432; 246, с. 79–91], меняется система расселения [300, с. 47–55; 378, с. 61–66; 361, с. 43–47; 400, с. 10; 363, с. 213–214; 45, с. 231].

Прежние деревни, многодворные поселения первых веков нашей эры сменяют обособленные большие дворы хуторского типа. Складывается экономика этих хозяйств, с населением около 50-100 человек, ставшая характерной затем для Севера на протяжении ряда столетий: большой удельный вес скотоводства (стойловое содержание скота — зимой, выпас на горных и луговых пастбищах — летом); единообразная структура посевных культур (устойчивое преобладание ячменя, постепенное распространение ржи и пшеницы, отсутствие проса — обычного для хозяйств Средней Европы); аграрная деятельность со значительным дополнением охотой, рыболовством, морским промыслом, добычей и обработкой металла, соли [376, с. 16; 323, с. 157; 396, с. 14–16; 395; 272, с. 29; 300, с. 283–285].

Технической базой этой экономики стали распространившиеся с VI в. железные хозяйственные орудия: рабочие части плуга, мотыги, лопаты, представленные в сериях погребений и кладов VII–VIII вв. В это время появляются серпы, косы-горбуши, ротационные жернова [300, с. 94–104; 154, с. 44–47].

Социальной базой северного «комплексного хозяйства» был «одаль» — неотчуждаемое наследственное владение большой семьи, домовой общины, состоявшее из усадьбы и прилегающих к ней пашен, лугов, лесных участков, водных угодий [44, с. 70–96]. По размерам и структуре одаль отличен и от земельных наделов, археологически засвидетельствованных у германцев в начале нашей эры, и от синхронного крестьянского аллода па континенте [300, с. 94–104; 154, с. 44–47].

Перестройка социально-экономических институтов, по-видимому, произошла в середине I тыс. после переселения части избыточного населения, выразившегося в движениях готов, гепидов, герулов — из южной Скандинавии, англов и ютов — из Ютландии, что и проявилось в колебаниях заселенности этих областей [363, с. 160–172; 409, с. 81]. Эти переселения способствовали установлению более прочных связей с континентом. Мигранты сохраняли какие-то связи с соплеменниками на родине: так, около 512 г. в южную Швецию вернулась часть герулов [Procop., VI, 15]. Поток римских импортов, который в I–V вв. был представлен монетным серебром, в кладах насчитывающих до 1500 монет (Синдарве, Готланд), бронзовыми сосудами (около 700 находок), стеклом (свыше 260 находок), в конце римского периода наполняется золотом [401, с. 274–295, 332–333]. Начинается «золотой век Севера» (вторая половина V–VI вв.).

В нескольких десятках кладов Готланда, Элаида, Борнхольма найдено свыше 700 восточно— и западноримских золотых монет — солидов (чеканка которых началась после 395 г.). Наиболее ранние клады сосредоточены на Эланде (450–490 гг.), клады Борнхольма зарыты между 475–525 гг., клады Готланда датируются 500–560 гг. Ранние вещи дунайско-фракийского круга, например гривна из Бурахус, указывают на связи с восточноримскими провинциями (где к этому времени относится знаменитое «сокровище готов», золотой клад в Петроасе) [368]. Основным источником поступления золота на Север были дани, добыча, выкупы, полученные германцами в ходе готских, гуннских, лангобардских войн с Империей.

Захваченное золото дошло до нас главным образом в виде массивных изделий местного ремесла: спиральных колец, витых браслетов, шейных гривен Они известны как по одиночным находкам, так и в составе кладов, достигающих веса 12 кг золота (Турехольм, Сёдерманланд). Наиболее эффектные шарнирные воротничковые гривны из Ханненов (Фюнен), Оллеберга и Мене (Вестеръёталанд), Фьерестадена (Эланд) богато украшены в раннем германском «зверином стиле» [231, с. 16–17].

Процесс переработки драгоценных изделий местными мастерами, создания нового мира образов и форм отразился в эволюции северных брактеатов, возникших в подражание западноримским медальонам IV в. [359]. Около 400 г появляются местные медальоны группы А (по Моптелиусу) с профильным изображением, заключенным в концентрические орнаментальные зоны; композиция и сюжет этих брактеатов напоминают латинские образцы. Брактеаты группы С — сложившийся местный тип и образ. Римский кесарь преображен в скандинавское божество, аса: профиль мужчины со вздыбленными волосами, выкатившимися глазами, энергично сжатым ртом (напоминающий образы кельтского искусства) высится над фигурой скачущего животного с рогами и козлиной бородой: можно угадать в нем древнесеверного бога-громовержца Тора с его козлами. На этих брактеатах встречаются рунические надписи: «Хьяльд начертал для Кунимунда руны на вельском жите» (римском золоте) (Чюркё, Блекинге); «Вигар, герул, сделал этот оберег» (Фьорес, Халланд). Последняя надпись перекликается с известием Прокопия о возвращении герулов.

Руны, асы, магическая сила золота — этот круг представлений вводит нас в мир скандинавской мифологии и эпоса, песен «Эдды». Большинство кладов — сакрального характера, продолжающих древнюю северную традицию. Многие из драгоценных вещей связаны с традиционными германскими святилищами, продолжавшими функционировать (Хавур на Готланде, Вимозе, Торсбьерг, Нюдам, Иллеруп, Порскер в Дании, Шеруп в Сконе, Шедемоссе на Эланде и многие другие). Вокруг этих центров, расположенных обычно посреди сгустка поселений и могильников [401, с. 257, 278, 333; 300, с. 288–290; 409, с. 195, 322], объединялись культовые союзы, которые со времен Тацита, если не раньше, были у германцев, видимо, ведущей формой социально-политической организации [321, с. 106–107]. Архаический пласт верований сохранялся на Севере по крайней мере до V в. н. э. [160, с. 14].