Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи - Дьявольские повести

• Название: Дьявольские повести
• Автор: Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи
• Издательство: «Лениздат»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-289-01318-0

Творчество французского писателя Ж. Барбе д'Оревильи (1808–1889) мало известно русскому читателю. Произведения, вошедшие в этот сборник, написаны в 60—80-е годы XIX века и отражают разные грани дарования автора, многообразие его связей с традициями французской литературы.

В книгу вошли исторический роман «Шевалье Детуш» — о событиях в Нормандии конца XVIII века (движении шуанов), цикл новелл «Дьявольские повести» (источником их послужили те моменты жизни, в которых особенно ярко проявились ее «дьявольские начала» — злое, уродливое, страшное), а также трагическая повесть «Безымянная история», предпоследнее произведение Барбе д'Оревильи.

Везде заменил «д'Орвийи» (так в оригинальном издании) на «д'Оревильи». Так более правильно с точки зрения устоявшейся транскрипции французских имен (d'Aurevilly), опирающуюся более на написание, чем на реальное произношение, и подтверждено авторитетом М. Волошина, который явно лучше современных переводчиков знал и русский и французский языки. Тем более, что эта транскрипция более привычна русскому читателю (сб. «Святая ночь», М., Изд-во политической литературы, 1991; «Литературная энциклопедия» и т. д.).

Amfortas

---

Однако это не значит, что Барбе д'Оревильи отказывается от нравоописания. Напротив, он считает его основой современных повествовательных жанров. «Роман есть именно история нравов, изложенная в повествовательной и драматической форме», — говорит он в повести «Месть женщины». Именно посредством нравоописания раскрывается порожденный новым временем особый вид трагического, которого не знала «трагическая душа великого Корнеля». Рассуждениями на эту тему сопровождается развитие сюжета в повести «Месть женщины». Особенно его привлекает трагический характер «интеллектуальных преступлений», «каковые старое поверхностно материалистическое общество считает вроде как и не преступлениями, поскольку здесь не льется кровь и зверства совершаются лишь в области чувств и нравов».

Примитивные преступления варварства бледнеют в сравнении с изобретательностью и своего рода интеллектуальной утонченностью преступлений цивилизованных людей. Можно ли рассматривать эту изощренность как признак совершенствования общества? Ответ на этот вопрос для Барбе д'Оревильи очевиден: общественный прогресс — это миф. Писатель крайне пессимистически смотрит на все, что касается социального бытия, или, как он говорит, «социального ада». Современность воспринимается им как трагическая эпоха, а самыми тяжкими из ее изощренных преступлений он считает «преступления в сфере духа».

Жертвой такого «преступления в сфере духа» является героиня повести «Месть женщины». Одержимая жаждой мести, герцогиня де Сьерра-Леоне избирает жестокий способ уязвить своего обидчика — мужа: зная, что для него превыше всего гордость за свой знатный род, она решает опозорить его имя — пусть даже ценой своей чести и жизни. В ее судьбе злое, «дьявольское» начало как бы сконцентрировано, его воплощение двулико: герцогиня одновременно и «дьяволица», и жертва — жертва разрушительных по своей сути чувств ненависти и мести и жертва обстоятельств, толкнувших ее на преступление против самой себя. Трагизм ее судьбы не столько в том, что она становится проституткой и умирает от сифилиса, сколько в том, что в своей одержимости идеей мести она добровольно и сознательно обрекает себя на бесчестье и физическую гибель. Выбор, сделанный ею, — это не «падение» в общепринятом смысле слова, а трагический пароксизм злых чувств в ответ на причиненное ей зло. Это «духовная высота навыворот, адская высота», как говорит Барбе д'Оревильи. Историю герцогини де Сьерра-Леоне он называет «странной и мощной поэмой» в духе «современного трагизма», потому что в ней торжествует как бы умноженное зло.

«Месть женщины» — самая «дьявольская» из «Дьявольских повестей», общая цель которых — ужаснуть читателя и тем самым отвратить его от зла, пробудить в нем стремление к высокому и светлому. Метод Барбе д'Оревильи сродни бодлеровскому в его «Цветах зла», не случайно «Дьявольские повести» названы одним из исследователей «прозаической репликой к „Цветам зла“».[456] Оба утверждают добро «от противного»: через шокирующее живописание зла. Едва ли не самый острый пример этого — стихотворение Бодлера «Падаль»: из созерцания разлагающейся плоти, обрисованной с беспощадными подробностями, рождается идея нетленности духовной красоты.

Героиня повести «Обед безбожников» Розальба — воплощение «совершенства в пороке», своего рода идеал зла — понятие парадоксальное в такой же мере, как и «Цветы зла». У нее внешность мадонны Рафаэля и душа куртизанки, она чудовищно бесстыдна и лжива, одержима пороком, и в то же время она жертва сексуального безумия — страсти, которая всецело владеет ее телом и душой. Психология и поведение героини буквально на грани нормальной психики. Это не единственный случай, когда стремление дать «анатомию порока» привлекает внимание Барбе д'Оревильи к патологическим случаям, что в свою очередь дает повод к изучению творчества писателя и с медицинской точки зрения.[457] Крайним проявлением этого медицинского интереса к персонажам Барбе д'Оревильи становится желание поставить диагноз каждому из них, при полном абстрагировании от художественно-эстетической природы литературного произведения и специфики творческого метода писателя. Такое изъятие персонажа из художественного произведения не может дать ничего, кроме искажения сути конкретного художественного образа и произведения в целом.

Барбе д'Оревильи придает большое значение не только выбору в качестве сюжета какого-нибудь необычайного случая, удивительного, курьезного, поражающего или даже шокирующего, но и способу изложения сюжета, и образу рассказчика, устами которого он ведет повествование. Рассказчик у него — это, как правило, не просто условное лицо, скрывающее под своей маской автора. Это индивидуализированный персонаж, плоть от плоти той среды, о которой он ведет речь. Иногда его рассказ искусно вплетается в контекст светской беседы в аристократическом салоне («Изнанка карт») — этот прием позволяет при отсутствии авторских описаний воссоздать живую атмосферу среды, в которой разворачиваются события.

В «Изнанке карт» особенно ощутимо, что для Барбе д'Оревильи важен не сюжет сам по себе (отравление редкостным индийским ядом и детоубийство). История, рассказанная в этой повести, — своего рода образчик нравов «высшего» света. Праздная, неспешная и достаточно однообразная жизнь провинциальной аристократии таит немало драм и трагедий, разыгрывающихся подспудно, приглушенно, за непроницаемыми стенами фамильных замков и роскошных особняков. Редко кому удается силой своей наблюдательности и интуиции пробить броню внешних приличий, изящных ритуалов и изысканных манер старой аристократии, или, вернее, ее обломков, уцелевших после революции. В «Изнанке карт» обнажается подлинная, тщательно и чаще всего успешно скрываемая жизнь утонченных и спесивых обитателей аристократических гнезд, и когда эта оборотная сторона вдруг открывается взору неискушенного или просто стороннего наблюдателя, она вызывает изумление и ужас.

Вместе с тем сюжет в «Изнанке карт» — это и повод продемонстрировать искусство рассказчика: «Он держал нас всех в когтях своего повествования. Быть может, главное достоинство последнего заключалось в манере изложения». Это не означает, однако, что Барбе д'Оревильи был склонен культивировать форму как нечто самоценное: «… именно содержимое сосуда делает его амфорой, пустой — он всего лишь кувшин»,[458] — читаем мы в его записных книжках.

Отдавая слово рассказчику, от себя писатель добавляет, как правило, очень немного, но его суждения выверены и сконцентрированы, подобно афоризмам философов-моралистов. Например, в «Обеде безбожников»: «Среда для человека — это почти что судьба… К счастью, судьба фатальна лишь для заурядных душ и натур. В людях воистину сильных всегда есть нечто, пусть крошечное, как атом, что ускользает от среды и не поддается ее всемогущему воздействию». Завершая «Изнанку карт», автор говорит: «В Париже, где ум так легко выставляет чувства за порог, молчание в салоне остроумцев после рассказанной истории — самое лестное доказательство успеха рассказчика». В этом высказывании — не только похвала рассказчику, но и суждение тонкого наблюдателя нравов Парижа.

В целом авторская манера Барбе д'Оревильи отличается емкостью, многомерностью изощренного стиля, вполне адекватного «дьявольской» сути его повестей. А. Франс, который относил их к числу «самых удивительных произведений» своего времени, восхищался его стилем: «В нем есть сила и нежность, грубость и утонченность. Кажется, Поль Сен-Виктор сравнивал его с теми колдовскими напитками, которые изготавливаются из цветов и змеиного яда, крови тигра и меда. Это дьявольское блюдо, но, во всяком случае, оно не безвкусно».[459]

«Дьявольские повести» были подвергнуты судебному преследованию, которое было приостановлено только после того, как писатель согласился изъять свою книгу из продажи. Она была сочтена безнравственной и основательно поколебала репутацию Барбе д'Оревильи как «католического» писателя. Впрочем, вопрос об отношении его творчества к традиции католического романа до сих пор остается спорным.

«Безымянная история» — предпоследнее произведение Барбе д'Оревильи, в котором вновь проявляются многие черты его творческого почерка, уже знакомые нам (пристрастие к необычайному, исключительному, искусство воссоздания «местного колорита», мастерство нравоописания, вкус к элементам физиологии и к патологическим проявлениям человеческой натуры). В то же время в «Безымянной истории» ощутима определенная эволюция творческих задач писателя — в сторону углубления психологизма с привнесением проблем религиозного сознания. Высоко оценил эту повесть В. Брюсов, отметивший в ней «классическую простоту и величайшее художественное проникновение».[460]