Люсьен Лаказ - Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны

• Название: Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны
• Автор: Люсьен Лаказ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007

В. Крюков (переводчик): Воспоминания офицера, который в годы Первой мировой войны в качестве секретного агента играл довольно активную роль в операциях французской военной разведки, проводимых вдоль восточной границы Франции, а позднее в нейтральной Швейцарии. Автор, зажиточный эльзасский землевладелец, француз по происхождению, прекрасно знавший немецкий язык и регионы Вогез и Юра смог в исключительных условиях провести успешно многочисленные разведывательные миссии. За свои военные заслуги Люсьен Лаказ получил звание капитана и стал кавалером Почетного легиона. Книга уже издавалась на русском языке в 1937 году под названием «Четыре года разведывательной работы 1914–1918», но в другом, сильно сокращенном переводе (108 страниц из 280 оригинала).

---

У меня путались мысли. «Его» арестовали, думал я, а если его отвезли на виллу, который, как я думал, взорвется через пять минут вместе с ним и с остальными — какая драматическая ситуация!

Пятнадцать минут двенадцатого, и все еще ничего? Я ходил взад и вперед, в то время как Рамюзо с помощью вилки и ножа издевался над тонким жестким бифштексом с кровью.

— Сядьте там, — сказал он мне с полным ртом, — и ешьте. Нет ничего лучше, чтобы успокоить нервы.

— Ах, нет! Подумайте, ведь уже одиннадцать часов двадцать пять минут.

— Да, и ничего не взорвалось, по крайней мере, я ничего не услышал. Все сорвалось, — заметил он философски. Впрочем, я в это никогда особо не верил. Ваши шутники выбросили мелинит в Рейн и морочили вам голову, можете мне поверить. Поставьте себя на их место, а? Им поручили очень опасное дело, полезность которого, впрочем, не очень очевидна. Документы, да, это понятно. Но взрывать дом с тремя офицерами и четырьмя или пятью писарями! И что потом? Это идиотизм!

Короче, в час ночи, мы все еще были там. Я три раза приходил к Шмидту и к агенту, который от холода стучали зубами за своей изгородью.

— Итак, — произнес, наконец, Рамюзо, — мы не можем оставаться здесь. Я опустошил две бутылки в обществе кельнерши и хозяина, чтобы заставить их терпеливо ждать, но теперь уже слишком! Этого достаточно. Я останусь в отеле «Три Короля». Разбудите меня там в десять часов.

Я с моими двумя компаньонами подождал до наступления дня; не стоит и говорить, что это было напрасно. В тот же день мой агент уезжал в Лёррах с партией масла и топленого свиного сала. Я нашел его в странном состоянии духа, и это впечатление усилилось, когда он, возвратившись вечером, сообщил, что не видел никого в «Красном Быке». Я послал туда еще двух моих людей, которые не были знакомы со Шмидтом; они мне подтвердили, что не видели там военного, чья фотография у них была перед глазами. Я не знал больше ничего, и считал себя обманутым, не из-за денег, так как все приготовления стоили едва ли 2000 франков из 60000, которыми я мог располагать, но потому что в последний момент один из моих помощников струсил. Я узнал позже, уже после войны, что в Рейне действительно выловили какие-то взрывчатые вещества, но я их не видел, потому не знаю, походили ли они на те, которые я перевез из Франции в Базель.

Провал этого предприятия довольно чувствительно ударил по моему самолюбию. Между тем, если майор Л. мог проклинать меня в Париже, мой прямой шеф, майор Саже, никогда не ругал меня за это, впрочем, я думаю, что он и не принимал идею этой операции всерьез.

Что касается Доминика, он разгуливал, засунув руки в карманы, по К…ньи и очень скучал. — Что делать с этим человеком? — спросил Сен-Гобэн. — Что хотите, — ответили из Парижа, — только избавьте нас от хлопот с ним. Получив, таким образом, в некоторой степени, карт-бланш Сен-Гобэн одел его в мундир пехотинца и в сопровождении специального комиссара, приказал ему находиться на вокзале при прибытии и при отправлении поездов из Швейцарии.

Дни прошли, но он все еще никого не узнал, и мой товарищ уже спрашивал себя, не стали ли мы жертвами злого розыгрыша, когда вечером Сюттэ пришел к нему, очень возбужденный.

— Обе модистки из Базеля там, в буфете, — прошептал он.

— Какие модистки?

— Две женщины, которые держат шляпный магазин недалеко от рыночной площади; я их очень хорошо знаю, я им носил письма в Базель и они много раз приходили в отдел нашей службы. Одна из них даже подруга майора Райнинга.

— Это были, — рассказывал Сен-Гобэн, — две женщины от двадцати пяти до тридцати лет, одна красивая, другая так себе. Их паспорта были в порядке, и они заявили, что отправляются в Париж за покупками. Проинформированный Сен-Гобэном, специальный комиссар вызвал их к себе и подверг допросу. Они дали те же ответы — без всяких противоречий. Самая красивая из них была очень в себе уверенна, в то время как ее подруга казалась мне скорее обеспокоенной. Их чемодан был раскрыт, содержимое выложили на большой стол, и Бонна, который со своим нюхом и опытом обнаружил бы наперсток с кокаином в десятитонном вагоне, все рассматривал сам и скрупулезно ощупывал каждый предмет. Мы ничего не нашли. Но на дне чемодана была коробка бумаги для писем; листы были совершенно чистыми, так же как конверты, упакованные в двух перевязанных бечевкой свертках. Между тем Бонна обнаружил три конверта, на которых уже был адрес. И улыбка красивой блондинки превратилась вдруг в весьма неприятный оскал, который надо было видеть.

Я унес коробку в отдел почтового контроля, где бумага была подвергнута обработке химическими реактивами, впрочем, безрезультатной. Но три адреса фигурировали в черных списках.

Комиссар тотчас же позвонил в Париж; я не знаю инструкций, которые он получил, но факт, что обе молодые женщины не были ни арестованы, ни отосланы назад; они уехали в Париж на следующий день, и я встретил их неделей позже, когда они вернулись. Доминик, таким образом, отметил мне в течение месяца четырнадцать лиц, которых по его утверждению, он знал.

Я не знаю, что еще об этом думать. Все разоблаченные лица были в какой-то степени подозрительны, о некоторых нам уже доносили и до Доминика…

— И это все люди, которые смогли въехать во Францию?

— Да, и еще важнее то, что из этого следовало.

На следующий день мне пришлось самому присутствовать на последнем эпизоде этого дела. Мы были на вокзале, Сен-Гобэн и я, когда к нам подошел Доминик.

— А теперь, — начал он, запыхавшись, — вот самый опасный из всех…

— Слушайте, Сюттэ, не насмехайтесь больше надо мной, — сухо произнес Сен-Гобэн. — Если это шутка, пора ее заканчивать.

— Как, шутка, — сказал Доминик. — пойдемте, я вам это докажу. Вы видите человека там. Кажется, что у него большая шевелюра, не правда ли? Итак, он совершенно лысый, абсолютно лысый и носит только венец из волос, как монахи-капуцины.

— И вы его знаете?

— Еще бы я его не знал! Это русский, я его сопровождал в Швейцарию восемь раз; прошлый он мне дал вознаграждение — пять марок — не больше месяца назад!

— Следуйте за нами!

— Я всегда был против того, — сказал Сен-Гобэн, — чтобы брать его с собой при опознании этих шпионов, боялся его «засветить», но на этот раз с меня хватит, он пойдет с нами.

И мы втроем подошли к русскому, которому мой товарищ внезапно сказал:

— Ваш паспорт, господин.

Неизвестный спокойно протянул свои документы этому простому фронтовику, который сопровождал двух офицеров. Но, в конечном счете, его взгляд столкнулся с взглядом Сюттэ, который следил за ним беспрерывно. В этот момент несказанное изумление захватило его: шея напрягается, показалось, удлиняется вдруг на несколько миллиметров, чтобы тотчас же снова вобраться в плечи; лицо побледнело, руки дрожали и уронили паспорт, который Доминик поднял, не говоря ни слова.

— Снимите вашу шляпу, — говорит Сен-Гобэн. Русский машинально повиновался. Он был лыс, действительно, лысину обрамлял только венец обильных вьющихся волос, что и делало его голову похожей на голову монаха, следующего обетам святого Бернара.

Добросовестность нашего информатора оказалась очевидной и я «мысленно» покаялся перед ним за все свои подозрения в его адрес.

Что касается русского, то он уехал в Париж на следующий день, как другие, под наблюдением, организованным должным образом парижским инспектором, который случайно возвращался из Берна в тот же день.

Но через две недели он вернулся и снова отправился в Швейцарию. Были ли у комиссара инструкции насчет него? Факт, что никто им не занимался. Но он сам сразу узнал Сен-Гобэна и несколько иронично помахал ему рукой, когда поезд тронулся.

Вскоре, Доминик Сюттэ был интернирован в лагере для гражданских лиц и мы больше никогда не собирались говорить о нем. Не один раз Сен-Гобэн и я, обсуждали эти волнующие факты, которые нам так никто и не соизволил объяснить — если объяснение вообще было возможно!

— Мы тут ничего не понимаем, — сказал он, — но в одном я уверен: кто-то, с очень длинной рукой, не хотел, чтобы карточки агентов разведотдела в Лёррахе попали к нам в руки, и именно этому и должен был помешать этот авантюрный приказ в духе Рокамболя — взорвать виллу, где разместился отдел немецкой разведывательной службы.

Все это происходило до той «большой чистки», которую через некоторое время начал старик Клемансо; тогда, как по волшебству, так долго проницаемая граница наглухо закрылась, несмотря на наше прикрытие. Знаменитые паспорта и пропуска на пересечение границы сиреневого и других цветов исчезли из обращения.

— Эти льготы нанесли нам огромный ущерб, — сказал мне однажды доктор Бюшэ, — и этот приказ Клемансо — одна из самых больших заслуг нашего «Тигра». Затем, со своим одерживающим снова верх скептицизмом, он добавил, пожав плечами: