Никита Хрущев - Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2

• Название: Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 1. Часть 2
• Автор: Никита Хрущев
• Жанр: Биографии и Мемуары

ЧАСТЬ II. ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА Тяжелое лето 1941 года Люди и события летом - осенью 1941 года 1942 год:от зимы к лету У руин Сталинграда Сталинградский поворот Дороги на Ростов Перед Курской битвой и в ее начале К Днепру! Киев снова наш! Освобождаем Украину Вперед, к Победе! Послевоенные размышления Дальний Восток после Великой Отечественной войны

---

Одним словом, сказал, что мы не понимаем, что это противник делает сознательно. А ведь в том самолете помимо карт был еще и генерал! Тоже нарочно подбросили? Сталин не понял намерений немцев. Он поверил в другую версию, которую они создавали, распуская слухи (говорю это теперь на основе документов, которые опубликованы в книге "Совершенно секретно!.."), что готовят удар в направлении Москвы, то есть еще раз в том направлении, где потерпели поражение зимой 1941 - 1942 года. Это им было нужно для дезориентации нашего Верховного Главнокомандования, и им это удалось. И вместо того, чтобы правильно разобраться в деле и создать мощную группировку войск восточное Харькова, чтобы быть готовыми к отражению врага, мало что было сделано. Наоборот, Сталин-то и клюнул на провокацию, которую задумал Гитлер, а никаким данным, которые сообщали ему мы, не верил. Одернул нас, что мы, дескать, слишком доверчивы, наивны. Он считал, что удар будет нанесен в другом месте, и соответственно, мало что было предпринято, с тем чтобы усилить наше направление. Какими силами располагал враг, я сейчас не скажу.

Но теперь это все известно. Если бы был правильно разгадан замысел Гитлера, если бы правильно оценили наше предложение и усилили наше направление, то мне кажется, что тогда сдержать там немцев было возможно, ход войны был бы другим: наступление немцев, по всей вероятности, ограничилось бы Донцом. Они бы дальше на Восток не продвинулись. Что ужасно? То, что мы потеряли тысячи людей, что мы опять отдали часть нашей территории, что мы продлили войну, может быть на год, а может быть, и на два. Итак, приближался срок, назначенный врагом. Мы с Тимошенко сами приняли меры, какие могли, на нашем направлении. Выехали на командный пункт. Там стояла наша 21-я армия. Командовал ею Гордов[88]. Противник точно в упомянутый им срок начал проводить операцию. Как всегда, развернулась артиллерийская подготовка. Мы с командармом-21 и Тимошенко находились на командном пункте: на чистой поляне было вырыто какое-то квадратное углубление. Вот и все оборудование КП. Это похоже на Гордова. Он пренебрегал опасностью и демонстрировал свою храбрость, да и действительно был храбрым человеком.

Сидели мы в этой яме у телефонов, а через нас летели, завывая, снаряды. Завязались бои. Но соотношение сил оказалось неравным. Мы и не рассчитывали на свой успех, если противник реально избрал это направление для нанесения главного удара. У нас не имелось подкреплений, которые могли бы дополнительно преградить путь противнику, хотевшему отсюда развивать свой успех на Воронеж. Наши войска были смяты, хотя и не сразу. Полная дезорганизация нашего фронта наступила в середине или, может быть, уже к концу июня. Помню лишь, что когда наши войска отступали, то уже стояли высокие рожь и пшеница. Пехота и танки - все это бежало на восток по посевам. К нам в штаб прилетел тогда Василевский.

Усиленный нажим противника ощущался на направлении 38-й армии, которой командовал Москаленко[89]. Поговорив с Василевским, мы условились: давайте сядем на автомашину и проедем к Москаленко. Там теперь главное направление боев. Когда мы приехали в расположение войск Москаленко, то застали ужасную картину. Самолеты противника безнаказанно летали на бреющем полете и расстреливали все, что видели: отходящие автомашины, танки, пехоту. Мы застали какое-то неорганизованное бегство. Василевский говорит: "Давайте проедем в "хозяйство" командующего". Стали мы его искать. Знали, где он находился раньше, и направились сначала туда. Когда подъехали, то там уже снимались с места кухня и военторг. Мы поняли по обстановке, что здесь-то и был штаб. Навстречу попался здоровый такой парень, лицо у него - кровь с молоком.

Солдаты о таких говорили: "По физиономии видно, что из военторга". Не выходя из машины, Василевский подозвал его. У Василевского (я уже упоминал) был мягкий характер и деликатное обращение с людьми. Он говорит: "Послушайте, послушайте, товарищ! Это не Москаленко ли хозяйство?". Тот отвечает: "Да, Москаленко". "А где сам Москаленко?". Солдат сказал, что в таком-то селе, неподалеку отсюда, не дальше чем в 10 километрах. Мы направились было туда. Вдруг этот солдат закричал: "Стой! Стой!". Остановились. Этот краснорожий нахал, глядя на Василевского, говорит ему: "Товарищ генерал, вы вчера у меня отобедали и не заплатили за обед". Василевский перевел взор на меня, потом на него: "Послушайте, батенька, что вы говорите? Как это могло случиться? Я же здесь не был, только что приехал". И обращается ко мне, вроде бы за подтверждением: "Вы же знаете, что я только что приехал?" Тот нахал тут же отвернулся и ушел. Это, видно, тренированный был рвач: позволил себе обратиться к незнакомому генералу с заявлением, что тот ему не заплатил за обед.

А Василевский стал оправдываться. Другой бы генерал иначе реагировал. Недаром я с уважением относился к Василевскому, хотя никак не мог забыть разгром наших войск южнее Харькова, и мой разговор с ним перед этим по телефону, его реакцию на мою просьбу. Видимо, до конца жизни не забуду, не смогу примириться, найти разумное объяснение поведению Василевского. Поехали мы в указанном направлении, прибыли в то село, и еще не развернулся штаб, как встретили Москаленко. Москаленко - человек очень нервный, даже более чем нервный. Он встретил нас словами: "Вот, опять вы ко мне приехали в такую минуту, когда я не могу голову поднять. Противник не дает покоя". Так же он меня встречал и в других случаях, когда я у него бывал.

Потом он рассказал нам о расположении своих войск, хотя точно и не мог знать это, потому что противник как раз в то время подавлял его бегущие войска. Так началась новая катастрофа, уже восточное Харькова, в направлении Воронежа, а потом и Сталинграда. Здесь мы уже отступали, как говорится, без задержки. Как только закреплялись, враг опять сбивал нас с занятых позиций, и мы вновь отходили. Тут у нас и не было сплошной линии фронта. Сражались отдельные очаги сопротивления, а противник отгонял нас все дальше к Дону. И оказались мы на воронежской земле. Не помню названия села, где расположился наш штаб. Но помню, что у нас тогда не было сил, чтобы держаться на месте. Разведка доложила, что на северо-запад от нас сконцентрированы танки врага. Видимо, этой ночью он войдет с танками в село, где расположен наш штаб. Знал ли противник, что здесь расположен штаб фронта, или нет, не могу сказать. Мы предупредили всех работников штаба, чтобы, когда стемнеет, они переправились через Дон.

Село от Дона было не более чем в 20-ти километрах. Мы рекомендовали никому на ночь не задерживаться в этом селе, потому что люди могут попасть в плен к немцам. А мы с Тимошенко выжидали, пока смеркалось: хотели использовать сумерки, чтобы проехать в полутемноте, но до наступления ночи, потому что ночью ехать без фар невозможно, а, завидев фары, противник расстреливал все машины. Приехали на переправу. Вражеские самолеты бомбили ее. Не думаю, будто враг знал, что именно сейчас переправляется командующий войсками и член Военного совета фронта. Нет, любая переправа интересует противника. Там всегда концентрируются транспортные средства, люди, и там их легче уничтожить. Переправились мы на каком-то катере, не то лодке на левый берег Дона, отъехали неподалеку и расположились в каком-то селе просто отдохнуть. Войск у нас не было. Остались разрозненные части. Боеспособными единицами мы не располагали. Такая вот была "веселая картина". Назавтра получили указание из Москвы перенести штаб фронта в Калач-на-Дону, что западнее Сталинграда.

Начальником штаба направления стал Бодин, Тимошенко опять командовал Юго-Западным направлением и Юго-Западным фронтом, а Костенко к тому времени погиб в Харьковской операции вместе со штабом 6-й армии. Когда мы получили указание из Москвы переместиться в Калач, я уехал туда с Бодиным и Баграмяном. Тимошенко же сказал, что останется с членом Военного совета Гуровым здесь, чтобы организовать те войска, которые сумеют переправиться через Дон. Мы уехали. Это было, на мой взгляд, очень странное решение командующего. Мне оно было непонятно. Позднее я даже не спросил Тимошенко, чем же оно было вызвано, и только сам сделал вывод, что, видимо, Тимошенко морально подавлен, хочет как-то оправдаться перед самим собой. Несколько дней не имели мы с ним связи. Он не имел связи и со штабом. Мы его просто не могли найти.

Когда Сталин обращался к нам, то мы не могли ответить, где находится командующий. Получалось, что вроде бы мы его где-то бросили. Можете себе представить? Это в сталинские-то времена, когда любому мерещилось на каждом шагу - измена, предательство! В тяжелейший период для нашей армии и уже дважды подряд на направлении, где командует Тимошенко и где я являюсь членом Военного совета, подвергаются такому жестокому разгрому наши войска. А командующего вообще нет. Значит, он сбежал? Нет вместе с ним и члена Военного совета дивизионного комиссара Гурова. Ей-богу, появилась у меня тогда такая мысль. Хотел ее отогнать, но она как бы сама нанизывалась на факты. При Сталине он свое понимание вещей буквально вбивал в сознание каждому, с кем соприкасался. Естественно, зародились нехорошие мысли и в отношении Тимошенко.