Кэтрин Джинкс - Инквизитор

• Название: Инквизитор
• Автор: Кэтрин Джинкс
• Издательство: Издательство «Иностранка»
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-94145-409-0

Кэтрин Джинкс живет то в Австралии, то в Канаде, но всю свою жизнь увлеченно изучает Средневековье, эпоху Крестовых походов и великих рыцарских орденов, рвавшихся к власти в Европе и Азии. Об этой эпохе она пишет и свои книги, пользующиеся неизменным успехом в англоязычном мире. Новый роман Джинкс переносит нас во Францию XIV века, в годы, когда католическая церковь ведет войну на уничтожение с еретиками-альбигойцами. Движение альбигойцев или катаров, отвергавших церковную иерархию и папство, охватило, начиная с XII века, всю южную Францию, увлекая и знать, и простолюдинов. Дело о катарской ереси расследует инквизиционный суд, составленный из монахов-доминиканцев, но следствие обрывается зверским убийством старшего инквизитора отца Августина. Поиски убийцы возвращают его подчиненного, брата Бернара, к запутанным событиям пятидесятилетней давности. На пути к разгадке Бернар не только узнает страшную тайну отца Августина и обнаруживает предателя в своем ближайшем окружении, но и встречает свою любовь.

---

Уверяю вас, я был сама непреклонность. В результате долгого и утомительного допроса меховщик капитулировал. Он признался, что хотел защитить Раймона Мори. Он плакал и молил о прощении. Я сказал ему, что прощаю его от всего сердца, но он должен быть наказан и будет наказан за свои грехи. Приговор будет вынесен на следующем аутодафе, и хотя предстоит еще справиться в различных ученых книгах, но обычно епитимья, налагаемая на укрывателей еретика, включает молитву, пост, бичевание и паломничество.

Меховщик продолжал плакать.

— Конечно, — сказал я ему, — если станет известно, из признаний других свидетелей, что вы разделяли взгляды Раймона…

— О нет, отец мой, нет!

— Раскаявшийся еретик получает прощение. Упорствующий еретик не получает.

— Отец мой, я не еретик, клянусь! Да я никогда, никогда в жизни — я истинно верующий католик! Я люблю матерь нашу Святую Церковь!

Не обнаружив доказательств противного, я поверил ему; у инквизитора еретической греховности со временем развивается чутье на ложь и правду. Пусть истина глубоко сокрыта, ты всегда ее чуешь, как свинья чует трюфели под землей. Кроме того, меховщик поклялся говорить чистую, простую и полную правду, а катар никогда, ни при каких обстоятельствах, не принес бы подобной клятвы.

Тем не менее я продолжал делать вид, что не верю, ибо подозревал, что отец Жак получил щедрое вознаграждение за проявленную к Раймону Мори снисходительность, и в таком случае плата, скорее всего, поступила от тестя Раймона.

Так или иначе, я решил проверить это предположение.

— Как же я могу вам поверить, — сказал я, — когда вы упорствуете в сокрытии истины?

— Нет! Никогда!

— Никогда? А как же те деньги, что вы заплатили, дабы помочь вашему зятю избежать наказания?

Меховщик взглянул на меня сквозь слезы. Краска медленно сошла у него с лица. Он судорожно сглотнул.

— Ах, — еле слышно произнес он, — я и забыл об этом.

— Забыли?

— Это было так давно! Он меня попросил!

— Кто? Отец Жак?

— Отец Жак? — Меховщик в ужасе вытаращил глаза — Нет! Мой зять попросил. Раймон попросил меня.

— Сколько?

— Пятьдесят турских ливров.

— И вы их ему дали?

— Я люблю свою дочь — она мое единственное дитя, я бы сделал что угодно…

— Вы бы пошли на убийство ради нее? — спросил я, и он уставился на меня таким жалким и растерянным взглядом, напуганным и хмельным, но не от вина, что я едва не рассмеялся. — Есть предположение, — соврал я, — что когда отец Августин арестовал Раймона, вы наняли убийц, чтобы разделаться с ним.

— Я? — взвизгнул человек. Затем гнев охватил его. — Кто это сказал? Это ложь! Я не убивал инквизитора!

— Если вы сделали это, вам следует признаться сейчас. Потому что в конце концов я все равно узнаю.

— Нет! — закричал он. — Я сказал вам, что это ложь! Я сказал вам, что я заплатил деньги! Я рассказал вам все! Но я не убивал инквизитора!

Несмотря на все мои усилия, я не смог убедить меховщика отказаться от этих слов. Только пытка заставила бы его изменить свое мнение, но у меня не было желания применять пытку. Ибо существует предел, за которым человек признает все что угодно, а я никогда всерьез не верил, что тесть Раймона Мори виноват в смерти отца Августина. Конечно, я был готов проверить его признания. Я был готов вызвать многих свидетелей, которых отец Августин уже допрашивал, и расспросить их о привычках меховщика, о его расходах и знакомствах. Но я не подозревал его в том, что он часто заходит в трактир на рынке или играет в кости с Жорданом Сикром. Я не подозревал его в том, что он подкупает конюхов епископа.

Я просто хотел удалить его из списка подозреваемых.

И я отпустил его, поблагодарил моих «наблюдателей» (братьев Симона и Беренгара, о которых упоминал выше) и закончил допрос. Затем я отвел в сторону Раймона Доната, чтобы дать ему распоряжения насчет составления протокола завершившегося допроса. Ему не терпелось высказать свое мнение о меховщике, и он считал, что тот «почти наверняка виновен в убийстве отца Августина». Но об отце Жаке он не упомянул.

Я был удивлен тем, как ему удалось побороть искушение. Мое удивление было столь велико, что я поднял вопрос сам.

— Вы, конечно, знаете, что отец Августин расследовал деятельность своего предшественника, — заметил я.

— Да, отец мой.

— Что же вы думаете о справедливости этого расследования?

— Я… я не вправе высказываться.

Нетрудно догадаться, что я был заинтригован необычной для него сдержанностью.

— Но, друг мой, — сказал я, — вы всегда высказывались.

— Это очень деликатный вопрос.

— Верно.

— И отец Августин велел мне помалкивать.

— Понимаю.

— А если вы думаете, что я и сам тут замешан, то, уверяю вас, это не так! — вдруг воскликнул нотарий, а я от неожиданности вздрогнул. — Отец Августин был вполне удовлетворен на этот счет! Он несколько раз спрашивал меня…

— Сын мой…

— И я сказал ему, что я доверял отцу Жаку, и меня не касалось, что это за люди, которых он допрашивал сотнями.

— Раймон, прошу вас, я вас не обвинял.

— Если бы он подозревал меня, отец мой, он бы меня уволил или еще хуже!

— Я знаю. Разумеется. Успокойтесь. — Я еще не все сказал, но меня прервало появление служащего, принесшего мне запечатанный конверт от епископа Ансельма. Он имел ко мне также и устное послание от сенешаля, которое передал слово в слово. Бартелеми, как оказалось, и вправду столкнулся с Пьером де Пибро в Крийо, но не слыхал от него ничего подозрительного.

— Мне велели передать вам, отец Бернар, что ваша хитрость удалась, — сообщил служащий.

— Спасибо.

— И еще мне велели передать, что умер второй заключенный. Ребенок. Тюремщик хочет с вами поговорить.

— Господи, помилуй нас! Хорошо, я поговорю с ним.

— Вдобавок меня просили донести до вас, что солдатам в этом месяце не заплатили жалование. Мы знаем, конечно, что вы очень заняты…

— Да, я этим займусь. Извинитесь за меня перед своими товарищами и передайте, что я зайду к королевскому конфискатору завтра. Как вы сами сказали, я очень занят.

Радостные вести, не правда ли? Неудивительно, что я находил мало утешения в жизни, среди сомнений, неудач и отчаяния. И все же мне еще предстояло вынести самый жестокий удар. Ибо, распечатав письмо епископа, я нашел внутри послание от Инквизитора Франции.

В нем сообщалось о назначении нового старшего инквизитора — и это был Пьер Жюльен Форе.

Грядет с облаками

Я думаю, что вы знакомы с Пьером Жюльеном Форе. Я думаю, что вы должны были встречать его в Париже, ибо он привлекает всеобщее внимание, не так ли? Или, скорее, он заставляет обратить на себя внимание. Он очень шумный человек и всегда таким был; я могу это утверждать, потому что знаю его многие годы. Видите ли, он родом из этих мест.

Первая наша встреча произошла еще в бытность мою орденским проповедником, прежде чем поощрение моих учителей подвигло меня вновь надеть студенческую мантию, дабы я смог заслужить славу и приобрести влияние как лектор. (Смешно, не правда ли?) Путешествуя с отцом Домиником, я сделал остановку в Тулузе, во время которой ознакомился с местной богословской школой, где всего один год проучился Пьер Жюльен. В те дни это был бледнолицый рыхлый юноша, влюбленный в святого Фому Аквинского, чей труд «Summa» он целиком заучил на память. По моему мнению, именно этот трюк, а не блестящее красноречие или сообразительность, выделял его в глазах учителей — ибо, когда я присутствовал на одной из тамошних лекций, меня поразила глупость задаваемых им вопросов.

В те времена его персона не особенно меня занимала, поскольку я не видел ничего примечательного в этом юнце, бледном и болезненном от прилежных занятий (так я полагал, хотя теперь знаю, что мертвенно-бледный цвет лица у него от природы), горевшего воодушевлением, которое мне претило, и с пронзительным голосом, не позволявшим вам пройти мимо. Мы разговаривали лишь однажды: он спросил, трудно ли не поддаваться мирским соблазнам теперь, когда они встречаются мне на каждом шагу.

— Нет, — отвечал я, поскольку тогда еще не вступил в связь с упомянутой мною молодой вдовой, чьи чары заставили меня нарушить обет.

— Много ли женщин вы видите?

— Да.

— Тяжело, должно быть, вам приходится.

— Правда? Отчего же?

Я, конечно, понимал, что он пытается сказать, но я испытывал удовольствие, видя, как он краснеет, смущается и отходит. В юности я был во многих отношениях испорчен и часто поступал жестоко; в этом же случае я был наказан за свое высокомерие. Какое наказание может быть хуже, чем угодить в викарии к человеку, которым я пренебрегал много лет назад, — к человеку, достигшему таких высот, которых мне никогда не достичь, несмотря на то, что он не обладает моими способностями?