Анна Дэвис - Шкатулка с драгоценностями

• Название: Шкатулка с драгоценностями
• Автор: Анна Дэвис
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9524-4445-4

Остроумная, дерзкая, эпатажная Грейс — звезда богемной лондонской тусовки. Она ведет колонку в популярной газете, модницы Лондона как манны небесной ждут выхода ее статей. Кто же еще так стильно и колко расскажет о том, как в этом сезоне надо одеваться, где обедать, танцевать, что говорить? Без Грейс нельзя представить себе ночной Лондон, его клубы, дымные пабы, элитные вечеринки. Кажется, что для нее вовсе нет авторитетов и моральных табу, но это не так: никогда не променяет она истинную любовь на славу и деньги. Нелепо вспыхнувшая ревность любимого уже погубила первое сильное чувство, неужели и сейчас она пожертвует собой, а ведь сердце королевы ночного города — настоящая шкатулка с драгоценностями, в которой хранятся ее самые дорогие воспоминания. Кому же доверит она сокровенное: блистательному писателю, разбудившему в ней бешеную страсть, или романтику Джону Крамеру, пережившему настоящую трагедию?

---

Грейс была так охвачена гневом по поводу колонки, что едва заметила, как вышла из автобуса, как за десять минут добралась до дому, как услышала знакомый звон за входной калиткой, как искала ключи. Она была настолько поглощена, что почти не слышала еще один звонок и насвистываемую мелодию «Пять футов, два дюйма» или «Голубые глаза». Но когда ее весело окликнули по имени и чья-то рука коснулась плеча, ее сердце застучало и она вскрикнула.

— Простите! — Рукава рубашки Крамера были закатаны до локтя, обнажая смуглые, мускулистые руки. — Я не хотел пугать вас. Заметил из окна и решил подойти. Как вы поживаете?

— Прекрасно, спасибо, — как можно холоднее ответила она и нахмурилась. Что-то в нем изменилось. — Где ваши усы?.. Вы их сбрили?

Он поморщился и провел рукой по верхней губе.

— Наказание за дурное поведение на вечеринке «Геральд». Это правило, которое я установил для себя. Мое лицо без них слишком велико, вы не считаете?

— Усы напоминают мертвую мышь под носом.

— Это слишком резко! Я был привязан к своим усам. Или, вероятно, они были привязаны ко мне… — Он улыбнулся.

Грейс чувствовала, что вот-вот улыбнется в ответ, и делала все, чтобы сдержать улыбку.

— Рад видеть вас, Грейс. Может быть, зайдете ко мне на чашку чаю?

Чуть заметное качание головы. Он потер лоб.

— Я вам кое-что сказал на вечеринке, не так ли? Простите. Я, наверное, вел себя по-хамски, вероятно, просто оскорбительно.

— Вовсе нет. Просто у меня полно дел.

За дверью раздавались какие-то звуки. Шаги, спускающиеся по лестнице. Кэтрин или, возможно, Эдна. Грейс посмотрела на безусое лицо Крамера. Теперь лучше был виден его рот, большой, широкий и щедрый…

— Хотя немного прогуляться я бы могла. Совсем немного.

Сначала они шли молча, рядом. Грейс не представляла, о чем он думает. Она была потрясена, охвачена эмоциями и не могла произнести даже слова. Наконец, когда они шли по Уэлл-Уолк, он заговорил:

— Так вот, о вечеринке… Я хочу объясниться…

— Не надо.

— Это все из-за алкоголя… В ту ночь я впервые за много лет выпил спиртного.

— Не сомневаюсь.

— Этого больше не повторится, Грейс. Правда, вы должны мне поверить.

— Меня это не касается, Джон.

Они входили в Ист-Хит, ярко-зеленая поляна была усыпана золотистыми лютиками.

— Когда я пил, мне часто снился сплавной лес. Старые куски разбитой древесины, прибившиеся к безымянным серым берегам и валяющиеся на песке среди водорослей. Это был очень страшный сон. Медленный. Повторяющийся шум волн, перекатывающих гальку… Бесконечный шипящий шум… Он приводил меня в ужас. — Крамер пожал плечами. — Господи, эти звуки так нестройны, даже для меня.

— Вовсе нет. — Грейс продолжала смотреть на траву с золотистой рябью. — Я хорошо понимаю, о чем вы говорите. Мне иногда снится полуоткрытая дверь. От сильного сквозняка дверь мягко движется взад-вперед. Чуть заметные движения. Она движется и скрипит. Тонкий скрип, больше ничего, но он повторяется снова и снова. Я ничего не могу с этим поделать. Мне снились чудовища, война, болезни и прочие кошмары. Но эта дверь… Этот сон самый страшный!

— Тогда вы понимаете, — сказал он. — Когда я бросил пить, этот сон перестал меня мучить. Но, как только немного расслабился, он вернулся. Я видел его вот уже несколько раз. Я не могу допустить, чтобы в моей жизни снова начался этот кошмар, Грейс. Я этого не допущу!

Они шли рядом по берегу пруда, заросшего водорослями и пахнущего затхлостью. Возвышающийся над ним красный виадук великолепно, без всякого искажения отражался в стоячей воде.

— Я рада, что вы ударили О'Коннелла.

— Рады? — Он решительно вцепился в ее руку.

— Я сама хотела это сделать. Я очень довольна, что он уезжает. Я дурно с ним поступила.

— Я фактически тоже. — Он крепко сжал ее руку.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он приходил ко мне на другой день после вечеринки. Заходил просто так.

— Правда? — Она вспомнила, что О'Коннелл когда-то говорил, что Крамер следует за ним по всему миру. Он пошутил, что «даже на смертном одре будет видеть перед собой Крамера рядом с Проклятым Беспощадным Жнецом». Крамер, конечно, был в «Савое» в тот день, когда она познакомилась с О'Коннеллом. — Он к вам заходил?

— Это было очень странно. Он держался вежливо и официально, как с малознакомым. Я пригласил его войти, мы выпили чаю, правильно держа чашки и говоря о погоде. Очевидно, мы оба слишком долго пробыли в Англии! И вся эта «приятность», несмотря на распухший нос и рассеченную губу. Несмотря на мои покрасневшие с похмелья глаза…

— Что ему было надо?

— Пройдя через все формальности, он высказал сожаление о том, что не был со мной откровенен все эти годы. Он сказал, что, сочиняя в одиночестве свое «Видение», прошел через некий кризис. Ева выбрала меня, но на самом деле он уже отдалился от нее и фактически выбрал Веронику. Однако процесс сочинения истории с новой силой разжег его любовь к Еве. Он сказал, что заново проживал в своем кабинете все отношения, как хорошие, так и плохие. Его съедала ревность ко мне за то, что я переживал все это в реальной жизни, тогда как его жизнью была грязная комната с печатной машинкой. Он говорил, что хуже всего было ночью. Именно в это время он начинал меня ненавидеть.

— И просто решил прийти к вам домой и сказать вам это по прошествии стольких лет? Вы ему верите?

— Вообще-то да. Я знаю, когда он лжет, а когда нет. Он сказал, что справился с этим, когда книга была опубликована и он стал известным. Но сожаление о том, что он предпочел искусство любви, осталось. К тому времени, когда было закончено «Видение», он был иссушен внутри. Он заставлял себя влюбляться в других женщин, но все это было фальшиво.

— Но ведь потом Ева начала ему писать?

— К тому времени было уже слишком поздно. Вероника выжала его до конца и повесила сушиться! В О'Коннелле не осталось ни капли любви, даже к Еве. Он сказал, что ее письма переполняли его печалью и сожалением. Иногда они заставляли его сердиться на меня, обвинять меня в том, что она оказалась в таком состоянии. Он сказал, что отвечал только на половину из них. Некоторые из его ответов были проникнуты ностальгией, погружены в прошлое. В других он подробно описывал свою жизнь и говорил, как далека его жизнь от ее. Затем ему это надоело, и он написал ей короткую, в три строчки, записку, в которой просил оставить его в покое.

— Как она отреагировала?

Вздох.

— Она убежала из клиники и отправилась искать его в день хорошо разрекламированной вечерней лекции. Он сказал, что она постучала в дверь его комнаты, когда он одевался. Черный галстук, смокинг — и эта несчастная женщина, плачущая и умоляющая его любить ее, как обычно. Для О'Коннелла все это было слишком реально. Он грубо прогнал ее. Сказал, что не любит ее и никогда больше не полюбит снова. Ему пришлось применить силу, чтобы выставить ее за дверь. Когда она уходила, он предложил ей принять ванну и привести себя в порядок. Он сказал, что тогда считал свой поступок великодушным. На прощание велел ей оставить ключ на столе.

— Почему он не рассказал вам об этом много лет назад?

— Потому что ненавидел меня. Почему я следовал за ним по пятам, снова и снова задавая одни и те же вопросы? Потому что я ненавидел его. Причиной была Ева, но потом она уже перестала быть причиной. Это уже стало касаться только нас. Меня, его и нашей ненависти друг к другу.

— Тогда зачем было рассказывать вам сейчас?

— А вы не догадываетесь, Грейс?

Они уже взбирались на поле Парламентского холма. Над ними маленький мальчик безуспешно пытался запустить в воздух пурпурного бумажного змея. Две девочки бросали собакам палки, а те приносили их обратно.

— Мне здесь нравится. — Грейс чувствовала, как в ней пульсирует кровь. — Я принадлежу этим местам.

— И все же вы решили уехать.

— Верно.

Они забрались на вершину холма. Лондон простирался внизу мерцающей теплой дымкой. Крамер сел на скамейку. Похлопал по сиденью, приглашая ее сесть рядом. Немного поколебавшись, она села.

— А вот я никогда не чувствовал, что принадлежу какому-то месту, — сказал он. — И уверен, что это правильно.

Она вспомнила, как они с Джорджем сидели вместе на этой скамейке. Держали друг друга за руки, а потом обнялись.

— Я всегда хотела кому-то принадлежать. Полностью. Всем своим существом.

— Ах, Грейс! Не уезжайте!

Он обнял ее, здесь, в этом месте, которое было для нее центром мира. И здесь, хотя каждая мелочь навевала на нее воспоминания, она ловила себя на том, что перестает думать о прошлом или будущем, а большую часть времени думает о нем. Его губах. Теплом, чернильном запахе его шеи. Но хотя этот момент растянулся, золотистый, зеленый и сладкий, он внезапно снова закончился, и она отстранилась от него. Встала, пригладила волосы и отвернулась.