Питер Хёг - Женщина и обезьяна

• Название: Женщина и обезьяна
• Автор: Питер Хёг
• Издательство: «Симпозиум»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-89091-213-5

Питер Хёг (р. 1957) — самый знаменитый современный писатель Дании, а возможно, и Скандинавии; автор пяти книг, переведённых на три десятка языков мира.

«Женщина и обезьяна» (1996) — его последний на сегодняшний день роман, в котором под беспощадный и иронический взгляд автора на этот раз попадают категории «животного» и «человеческого», — вероятно, напомнит читателю незабываемую «Смиллу и её чувство снега».

---

— Мне не надо никаких извинений, — сказала Маделен. — Тебе ничего не надо говорить. Ты должен просто заткнуться. На две минуты заткнуться. Тогда я буду знать, что ты понял. А если ты этого не сделаешь, то это я отправлюсь домой в лес. И ты меня больше не увидишь.

Стало тихо, минуту, две минуты, три стояла смертельная тишина. Потом шевельнулась Андреа Верден, нервно, словно человек, который пытается как-то устроиться на разогретой скамье сауны.

— Последние детали, — сказала она, — последние детали неба…

Помещение было маленькое, когда-то здесь была комната горничной, теперь здесь стоял вмурованный в стену сейф, три на три метра — в человеческий рост. Стены были плотно уставлены жёлтыми папками с документами, занимавшими зелёные лакированные полки снизу доверху.

— Мы живём в интересное время, — сказала Андреа Верден. — Люди привязываются к животным сильнее, чем когда-либо прежде. Собаки и кошки спят в постелях людей, их целуют в губы, ласкают между ног. Телевидение, газеты и журналы полны животных. Комнаты детей забиты ими. Это очень интересно.

Их было в помещении только трое. Маделен, Эразм и Андреа Верден. Балли, Джонни и Адам остановились в дверях.

— Животные присутствуют повсюду. Когда кто-то умирает, когда кто-то другой получает наследство, между взрослыми и детьми, для защиты, в саду, у дома, на спортивных соревнованиях, в детской комнате, в доме для престарелых, рядом с людьми всегда есть животное, ближе к ним, чем когда-либо раньше. И внутри людей, в их духовной жизни, рядом с их совестью, их взглядами на мир, их страхом и страстями всё заполнено животными. И поэтому они приходят ко мне. Учёные, политики, состоятельные люди, все они приходят, потому что обожают животных. Они приходят, потому что я заведую средствами фонда, больницами для животных, домами для бездомных животных. Я распоряжаюсь ими без всяких пристрастий, не принимая какую-нибудь политическую сторону, не взывая ни к чьей совести. Для них я чиновник, юрист, психоаналитик, священник и дама, которая принимает финансовые решения. И самое главное — я люблю животных, являясь при этом представителем их собственного класса. Это мне они рассказывают о кошечке тайной любовницы, охотничьей собаке разведённого мужа, домашних животных своих детей, о тех домашних животных, которыми они подкупили детей, о той змее, с которой он заставил её танцевать перед ним, о той сторожевой собаке, с которой он не справился, о том животном, которое присутствовало при насилии, нервном расстройстве, мошенничестве, приёмах наркотиков. Когда они сидят напротив меня, то я некоторым образом становлюсь как это животное, я приобретаю его черты, его преданность, его зависимость, при том что одновременно я понимаю и слушаю как человек. И они начинают говорить, они говорят и не могут остановиться, это выливается из них, двадцать лет это выливается из них. Потом, после их ухода, я делаю записи.

Она провела руками по папкам, стоящим на полках.

— Пять тысяч дел. Пять тысяч зарисовок истинной анатомии английского высшего общества. Решающий фактор того, что смог появиться Новый Лондонский зоологический Риджентс-Парк. Без всякого насилия, я никого ни к чему не принуждала. Но я давала им понять, я делала неясный намёк на то, что они сами, или их мать, или кузина когда-то мне рассказали. Я старалась, чтобы у них возникало смутное представление, что такая комната, как эта, может существовать. Обронив какое-нибудь замечание. У инвесторов. В правительстве. А как иначе, по вашему мнению, удалось бы освободить этот участок от действия обычного законодательства, создав на нём development corporation? Чтобы добиться разрешения на такое строительство при других обстоятельствах, потребовались бы миллионы фунтов. Но мне удалось достичь всего таким способом. И тогда я и остальные смогли совместить последние детали неба.

— Это шантаж, — сказала Маделен. — Ты террористка.

Глаза Андреа Бёрден сузились.

— На английских бойнях убивают двести тысячживотных в сутки. Последние крупные популяции диких животных уже практически уничтожены. Моя совесть чиста как снег.

Она протянула руки к Маделен и Эразму.

— Присоединяйтесь к нам, — сказала она. — Как раз сейчас. Если великий хаос не наступит сегодня, он наступит завтра. До настоящего времени нам удавалось контролировать меньшинство, элиту. Но элита не имеет никакого значения. Те, кто правят, не имеют власти. Это я знаю, я понимаю власть, я работаю с ней. Они только распоряжаются ею. Не богатые разрушают мир, для этого их слишком мало и они слишком незначительны. Это обычные люди сжирают землю. Это мелкая жадность, мелкая жадность домохозяйки, мелкая жадность детей, маленькая машина папочки, умноженная на шестьдесят миллионов в Великобритании, на двести пятьдесят миллионов в США, на семьсот пятьдесят миллионов в Европе. Это о ней надо кричать во всеуслышание, это на неё надо сбросить бомбу. Новый парк — это детонатор. Вы можете помочь нам заложить взрывчатку. Приходите, давайте начнём укладывать детали голубого неба.

Маделен покачала головой. Андреа Бёрден посмотрела на обезьяну.

— Там, откуда я приехал, — мы слишком… боимся того, что громко хлопает.

— Ты и твой вид будут истреблены, — сказала Андреа Бёрден.

— Поживём — увидим, — сказал Эразм.

Он взял Маделен за руку, и они стали отступать назад, через комнату, мимо углей в стальном чане.

— Вы не можете меня оставить, — сказала Андреа Бёрден. — После того доверия, которое я вам оказала. Нам нужна ваша поддержка.

Рядом с ней стоял Адам. Теперь у него в руках была винтовка.

Обезьяна остановилась и посмотрела на оружие.

— Мы обычно, — сказал он, — мы обычно говорим, что если встречаешь врага, надо сначала попробовать заключить мир. Если это не получится, надо использовать обаяние. А если это не получится, надо обратиться к колдовству.

— А если и это не получится? — спросил Адам Бёрден.

— Если и это не получится, — ответила обезьяна, — надо уничтожать.

В комнате стало тихо, совсем тихо, минуту, две, три. Потом Адам Бёрден отложил своё ружьё в сторону. Маделен и обезьяна попятились к двери. Адам пошёл за ними, безоружный, неуклюжий. Он остановился перед обезьяной.

— Я хочу… пожелать удачи, — сказал он.

Он повернулся к Маделен.

— Я понял, что… сейчас… здесь… что так лучше. У нас с тобой всё равно ничего бы не вышло. Я… бы не смог вынести это. Мне нужен кто-нибудь… более мягкий.

Маделен положила руку ему на плечо — лёгкое, но очень нежное движение.

— Ты обязательно найдёшь такую, — сказала она.

12

Последнее утро было жарким. Солнце над Лондоном светило, словно через зажигательное стекло, и в этом неприятном свете город и его жители проснулись словно после попытки напиться вусмерть. Не уверенные в том, что действительность всё ещё существует, они начали выбираться из своих домов и оказались — как это всегда бывает после бредового состояния — перед болезненным выбором между повторением тех ошибок, от которых со временем умрёшь, и попыткой протрезветь.

У верфи Клайн Балли убирал кранцы. Всё, что его теперь привязывало к Лондону, это два швартова, которые очень скоро будут отвязаны и выбраны. Через несколько минут город и перевернувшие всё внутри события последних месяцев останутся позади. Никогда больше он не вернётся сюда, и никогда больше он не будет думать о том, что произошло. На самом деле он уже перестал думать, и только когда, услышав на пустынной набережной между пакгаузами звук автомобиля, он инстинктивно засунул руку в люк, чтобы отцепить свой дробовик, и увидел, что тот согнут подковой, его сознание подвело его, опять заставив думать об обезьяне.

Фургон Джонни остановился. Джонни, Маделен и Эразм вышли из него. Маделен и обезьяна пожали руку Джонни, подошли к набережной и «Ковчегу» и взошли на борт.

Балли посмотрел на своё никуда не годное теперь оружие. Он почувствовал пульсацию во всё ещё распухшей части лица. Он понял, что о применении силы, к сожалению, не может быть и речи, и размышлял вместо этого о том, не вызвать ли по УКВ Речную полицию, не обратиться ли к закону о пиратстве, он размышлял — впервые с самого детства — не воззвать ли к человеческому состраданию.

Не успел он что-нибудь предпринять, всё ещё стоя тихо и сконфуженно, как обезьяна протянула руку, взяла у него согнутое ружьё, распрямила его, действуя словно в рассеянности, и бросила его за борт.

— Мы надеемся, что не причиним беспокойства, — сказала она. — Мы взяли с собой пищу.

Балли поднял голову. Из спального отсека фургона вышла обезьяна, две обезьяны, три, из водительской кабины три, из спального отсека ещё две, — семь обезьян, десять обезьян, одиннадцать, огромные, как Эразм, или ещё больше, все в спасательных жилетах, в непромокаемой одежде и зюйдвестках, в руках они несли ящики и вещевые мешки.