Газета День Литературы - Газета День Литературы # 123 (2006 11)

• Название: Газета День Литературы # 123 (2006 11)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

Газета День Литературы # 123 (2006 11)

---

— Почему Сталин любил именно финал "Дней Турбиных"?

Он правильно понял, что Булгаков честно говорит там о неизбежной победе бесчеловечных и изначально безнравственных большевиков над честными и наивными Турбиными. Но в понятном ослеплении успехом и безграничной властью не увидел, что автор пьесы скорбит об этой кровавой Пирровой победе как о величайшем, но заслуженном ими и народом национальном несчастье, страшные последствия которого мы ощущаем каждый день.

— Почему Сталин так резко охладел к пьесе "Батум"? Что его там разочаровало? Ведь Булгаков оказался куда более гибким, чем Мандельштам.

Сталин был не восторженным, а тотально подозрительным. Он со снисходительным презрением и неким "глубоким удовлетворением" относился к понятным человеческим слабостям, трусости и низости (об этом хорошо сказал Солженицын) и сначала думал, что "Батум" — обычная попытка растоптанного писателя навести некие "мосты", покаяться, добиться его благоволения в дни юбилея. Страшно обиделся, когда понял, что это не так, но невольно зауважал смелого автора, сильного человека. Интеллигент Мандельштам был другим.

Булгаков был гибок, но сломать его было невозможно. Наверно, поэтому он и лежит не безымянным скелетом с истлевшей биркой на ноге в лагерном рве, а оплаканный близкими, отпетый и помянутый, под черной гоголевской Голгофой на Новодевичьем кладбище. Мы не знаем последнего машинописного варианта текста "Батума" с характерными карандашными пометами Сталина и сопроводительными отзывами и документами, хранящегося в Кремлевском архиве вождя. Но Сталин умел читать, он понял, что его поняли, раскрыли в пьесе становление его сложного характера. И не позволил выход такого молодого Сталина на правительственную сцену МХАТа.

— В чем причины опалы в тридцатые годы? Почему Сталина перестал интересовать проект под названием "Булгаков"? "Среда заела"?

Никакой опалы не было, Булгаков получал неплохую зарплату и авансы, работал в МХАТе и Большом театре, лечился в цековском санатории в Барвихе, похоронен на Новодевичьем кладбище. Как раз в тридцатые годы интерес Сталина и спецслужб к писателю увеличился, ждали капитуляции, требовали "покаяния", надеялись, что таковым станет "Батум". Но не дождались. А среда может "заесть" только слабого…

— Кого и какими сенсациями могут сегодня испугать засекреченные архивы Булгакова?

Не надо бояться реальной истины. К тому же мы можем из опять ловко закрытых ныне архивов получить не только подлинный "Батум", но и неизвестные нам авторские редакции "Белой гвардии" и "Мастера и Маргариты". А неизбежное разоблачение целого отдела ОГПУ-НКВД в ближайшем окружении писателя никого пугать не должно: это справедливое возмездие за грех Иуды.

— Насколько опасными были "приключения" Булгакова во время гражданской войны?

Он сам сказал, что "выиграл жизнь", когда за ним гнались конные петлюровцы. Офицер Булгаков с оружием в руках воевал на стороне гетмана и белых, был тяжело контужен в Чечне.

— Булгаков, действительно, чуть не стал наркоманом? И каким чудом ему удалось "соскочить" с иглы"?

Да, но он пристрастился к морфию, выполняя долг врача и пытаясь вылечиться. Спасла же его первая, лучшая жена, преданная Татьяна Лаппа. Были и сила характера, душевное здоровье, семья, ведь погибает одинокий отчаявшийся наркоман.

— Это правда, что Булгаков реально пострадал, отстаивая перед Маяковским Пушкина?

Маяковский всего лишь печатно выразил эту "писаревскую" идею в Москве, но из-за этого будущему автору пьесы о Пушкине Булгакову пришлось бежать из Владикавказа в меньшевистскую Грузию. Такова материальная сила писательских мыслей.

— Насколько Булгаков был заворожен, загипнотизирован личностью Сталина, своей странной связью с ним, такими понятиями, как вождь, демиург?

Как жаждущий жизни человек и опальный писатель он до конца надеялся на его помощь, но понимал, что вождь — пленник своей безмерной власти, как и Понтий Пилат.

— Булгаков имел общую со Сталиным любовницу, женился потом на ее сестре… Нет ли тут "синдрома" Василия Розанова?

Общая любовница — это скорее из области скользких гипотез, я ее без доказательств не принимаю. Булгаков любил молодых очаровательных женщин и увлекательную любовную игру как нормальный, здоровый мужчина, чего о Василии Васильевиче сказать никак нельзя.

— Складывается странное впечатление, что от одного драматурга — Булгакова зависела жизнь главных театров страны (МХАТа, Камерного и Вахтанговского). Как такое было возможно?

Конечно, это впечатление просто неверное. Были другие, достаточно успешные советские драматурги, не надо забывать и о насквозь риторическом Горьком, пытавшемся стать (безуспешно) одновременно советским Островским и Чеховым. Другое дело, что после Чехова А.Афиногенов и В.Киршон выглядели на великой сцене угасающего МХАТа неубедительно, лишь Булгаков соответствовал уровню и возможностям театра Станиславского, пусть и "забронзовевшего". Он как драматург (ибо драма — это литература, искусство слова) всем этим очень разным театрам дал уникальную возможность возвыситься, развить себя в правильном направлении, трезво понять границы своих возможностей и свои же недостатки. Ради этого Булгаков стал режиссером и актером, и в этом новом качестве его признал и оценил Станиславский. Великий русский писатель хотел от театра одного — понимания, уважения к себе и своим творческим замыслам. Поэтому его требующие уважения к авторскому замыслу, мастерства и профессионализма пьесы так не любят современные режиссеры, предпочитающие инсценировки булгаковской прозы. С этим драматургом нельзя валять гришковца.

— Каким образом в Булгакове едкий сатирик уживался с убеждением, что "все люди — добрые"?

Это по-пушкински добрая, человечная сатира, хотя она зрячая и неизбежно требовательная и беспощадная. Иначе Булгаков, каждый день встречаясь с иудами, пилатами, шариковыми, крысобоями и берлиозами, пришел бы к безверию, холодному набоковскому отчаянию, спокойной неизбывной злобе, бесчеловечному мраку Воланда, а он в своей гуманной книге надежды с нами и с Ешуа.

— По поводу "Белой гвардии" и "Дней Турбиных". Перифраз анекдота: если ты такой умный, то почему такой бедный на идеи?

Их "бедностью" и поныне неплохо живут наши не шибко богатые идеями и профессионализмом театр, кинематограф и телевидение. Это два очень разных произведения, роман и пьеса, и они одинаково богаты разными художественными идеями и образами, полны чувства, лиризма. Здесь-то, в подробном и объективном их сравнении, и видны творческая сила и богатство булгаковского гения.

— Чего больше в "Белой гвардии": "Толстого", как говорил Г.Адамович, или жизни и ее тайн?

Этот автобиографический и потому лирический роман Булгакова написан в традициях "Войны и мира" с полным пониманием того, что в русской литературе был и есть эпический гений Лев Толстой, умевший проникать в тайны живой души. Но это произведение самобытного писателя иной исторической эпохи, которую без "Белой гвардии" нам просто не понять. Как и "Капитанская дочка" Пушкина, это классический учебник русской смуты, напоминающий, что честь надо беречь смолоду.

— "Белая гвардия" — сегодня, какие она дает нам надежды?

Мы живем в трудную эпоху потери ориентиров, ловкого обмана "сменой вех" и пост-модернистского сокрушения объективных художественных ценностей. Но именно роман "Белая гвардия" говорит нам, что классические ценности, преданья русского семейства и великая духовная культура не погибли в огне революции и гражданской войны, они живы и сегодня, когда гражданская война в иных формах продолжается, помогут возродить человека, восстановить оборванные нити и подлинную литературу. Кривобокий, хитрый и злой уродец пост-модернизма уйдет в небытие, а "Капитанская дочка" и "Белая гвардия" останутся.

Последний русский классик Булгаков сегодня — это символ надежды; она не умерла, иначе не объяснить огромный интерес к "Мастеру и Маргарите" даже в монотонно-серой, напрочь лишенной булгаковской динамики, яркой живописи и занимательности "сериальной" его версии, вернувшей нашего читателя к этой великой книге. Это печальный и веселый, философский и легкий, как бы летящий, прощальный, очень человечный роман, к которому не пристанут неизбывный трагизм русской жизни, тяжелый мрак человеческой души, мистика и сатанизм, о которых он говорит смело и честно. Особенно важен интерес к булгаковским книгам нашей мечущейся, обманутой молодежи, она при всех понятных крайностях и неизбежных шатаниях читает их как послание к себе и учебник жизни.