Татьяна Корсакова - Время черной луны

• Название: Время черной луны
• Автор: Татьяна Корсакова
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-37539-4

На груди у Лии пригрелся амулет – медный диск с полумесяцем в центре. Она носит его с самого детства, не догадываясь, какое влияние он оказывает на ее судьбу. Но в ее жизни уже начинают происходить события, объяснить которые с точки зрения здравого смысла невозможно, к тому же Лия иногда и сама не может вспомнить, что с ней происходило и почему она оказалась в том или ином месте. Неужели она – только кукла, которой управляет таинственный кукловод?

Приближается полночь – время, чтобы наконец разобраться, кто твой друг, а кто враг, время, когда любовь и ненависть схлестнутся в смертельной схватке. Это время черной луны.

---

– Ну, как тебе? – Зубарев пьяно улыбнулся, а потом широко зевнул. – Скажи, ничего здесь страшного и нету.

Ничего страшного здесь, разумеется, не было, но и утверждать, что в распитии водки в городском морге есть некая эстетика, Монгол бы не стал, а потому лишь неопределенно мотнул головой.

– Будет что внукам рассказать. – Зубарев потянулся за початой бутылкой, примерился, разлил водку по стаканам. – И Валик мужик неплохой, сам видишь. Просто у него жизнь не сложилась: с женой развелся, из мединститута поперли, вот он и реализуется как может.

Монгол снова кивнул. Вступать в полемику с другом желания не было, хотелось спать. Он с тоской посмотрел на полуоткрытую дверь каморки. Все, хватит с них романтики-экзотики, сейчас Франкенштейн вернется, и можно уходить. Конец экскурсии.

– Ну, давай накатим, так сказать, за упокой здешней братии… – Зубарев, который после первой пол-литры становился смелым и циничным, поднял свой стакан.

Поднял, но до рта так и не донес, застыл с выпученными глазами и перекошенной рожей, замычал что-то нечленораздельное, а потом начал медленно заваливаться под стол.

Картина эта была столь необычной и неожиданной, что ко всякому привыкший Монгол растерялся. Здравый смысл нашептывал, что товарищ всего-навсего перебрал, а интуиция во все горло вопила, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Наверное, он бы прислушался к голосу здравого смысла, если бы не странный звук, доносящийся со стороны двери. Звук был похож на дробное пощелкивание и из привычного расклада вещей выбивался категорически. Чтобы выяснить его причину и источник, требовалась самая малость – надо было всего лишь повернуть голову, но сделать это у Монгола как раз и не получалось. Пощелкивание тем временем дополнилось шуршанием и чем-то похожим на стон.

Все, больше тянуть нельзя, нужно заглянуть в лицо собственному страху. Тело, хоть и изрядно расслабившееся после бессонной ночи, но еще не до конца утратившее молодецкую удаль, пружиной сорвалось с кушетки, развернулось к двери, приготовилось к встрече с неведомым гостем.

Это был не гость, а гостья….

Бледное до синевы личико с черными глазюками. Светлые волосы, слипшиеся от засохшей крови. Бурые ручейки стекают по тонкой шее, ныряют за вырез порванного на груди платья. Платье искромсанными лоскутами обвивает босые ноги, ярко-красное, диссонирующее с синей клеенчатой биркой на худой щиколотке… Длинные пальцы цепляются за дверной косяк, на левом запястье – фенечка из плетеных кожаных полосок. Где-то он уже такую видел…

Видел, черт возьми: и красное платье, и клеенчатую бирку, и фенечку. Сегодня ночью, в коридоре на кушетке, под грязной простыней. А Франкенштейн, мать его, убеждал, что мертвых бояться не стоит, что бояться нужно живых…

– Холодно… – бледное личико гостьи исказила судорога, зубы, выбивавшие до этого мелкую дробь, скрипнули. Все еще цепляясь за дверь, девица шагнула в каморку. Черные угли глаз вперились в Монгола. Гоголевская панночка, честное слово. Не хватает только летающего гроба…

Ассоциации с «Вием» неожиданно оказались спасительными, позволив телу выйти из ступора и, что самое главное, включиться мозгам. Ай да Франкенштейн, ай да сукин сын! Это ж что удумал, стервец! Классно их развел, ничего не скажешь. И когда только успел подготовиться?! Даже ассистентку среди ночи подыскать умудрился, загримировать, проинструктировать.

А девица тоже не промах! Станиславский со своей системой нервно курит в сторонке. Грим гримом, но какой же недюжинный актерский талант нужно иметь, чтобы так сыграть! Уж до чего он бесстрашный и рациональный, а и то сначала повелся. И глазюки эти инфернальные, и зубы клацают очень правдоподобно, и синева совсем натуралистичная. Одним словом – браво, красавица, откатала программу на все сто!

– Холодно, – «покойница» продолжала тянуть к Монголу руку и даже рискнула отлепиться от двери, – помогите…

Конечно, холодно – босиком-то по цементному полу. Да и в подвале не жарко, полежи-ка недвижимо пару часиков на железной каталке в тонком платьице. Тут безо всякого грима посинеешь. А волосы небось кетчупом намазала или еще какой дрянью. Но взгляд-то, взгляд какой убедительный…

Увлекшись рассматриванием «покойницы», Монгол не сразу заметил, как в каморку зашел Франкенштейн, обернулся, лишь когда услышал за спиной его сердитый голос:

– Ложная тревога, други! Какое-то хулиганье повадилось по ночам звонить. В мою смену такого еще не случалось, а Егорыч рассказывал, что его эти неизвестные любители пошалить уже два раза поднимали. А что у вас тут?

Франкенштейн замолчал так красноречиво, что Монгол позволил себе восхититься и его актерским гением. Еще один последователь системы Станиславского: стоит, глаза вытаращил, рвет ворот рубашки, точно ему воздуха не хватает. Куда там недавнему представлению со вставными челюстями, наверное, берег талант для финальной сцены. За такое долготерпение и подыграть не жалко.

– А это у нас гостья, – Монгол зловеще улыбнулся. – Пока ты с хулиганами разбирался, девушка решила украсить своим присутствием нашу мужскую компанию. А что, симпатичная девушка. С макияжем, правда, перебор, а так ничего, после третьей бутылки водки сойдет.

– Помогите, – «покойница», молодец, не растерялась, поддержала мизансцену: всем корпусом, медленно-медленно, развернулась к Франкенштейну и спросила шепотом: – Где я?

В принципе на этом в маленьком спектакле под названием «Ожившие мертвецы» можно было бы поставить точку, но Франкенштейн повел себя совсем уж не по сценарию. Продолжая нервно теребить ворот рубашки одной рукой, а второй неистово креститься, он прижался спиной к двери, тихо хрюкнул и со всей мочи заорал:

– Изыди, нечистая!

От его вопля барышня вздрогнула и даже перестала клацать зубами, а Франкенштейн, наверное, исчерпав все свои актерские силы, рухнул на пол. К слову, рухнул тоже весьма реалистично, даже чересчур. Монгол отчетливо услышал, как рыжая башка с гулким звуком тюкнулась о бетонные плиты. Ни один спектакль в мире не стоил таких жертв. Это настораживало и наводило на определенные размышления…

Не то чтобы Монгол очень уж сильно испугался, но по спине все ж таки побежал неприятный холодок. Нет, не страха, скорее недоумения. Творившееся здесь явно выходило за рамки обыденности, если вообще можно назвать обыденностью ночь, проведенную в компании покойников. Зубарев без чувств валялся под столом, Франкенштейн разлегся перед дверью и не подавал признаков жизни, а вот та, которой признаки эти не нужны по определению, сверлила Монгола своими инфернальными глазюками…

– Ты кто? – Вдруг проснувшийся в нем дипломат решил попробовать урегулировать конфликт миром. – Ну, что молчишь, красавица?.. – А вот трус, о существовании которого он даже не подозревал, решительно подталкивал вновь ставшее непослушным тело поближе к выходу.

– Где я? – Девица оказалась не из простых, на вопрос предпочла ответить вопросом, потом оттолкнулась от стены и с тихим стоном шагнула к Монголу…

Оказалось, что он многого о себе не знает. Например, того, что орать он умеет очень громко. И ладно бы как-то по-мужски, нецензурно бранясь, – было бы не так обидно. Но он не чертыхался и не матерился. Когда в его объятиях очутилось полуголое и, кажется, совершенно мертвое девичье тело, он впал в глубокое детство. По подземному коридору, многократно усиливаясь и отражаясь от кафельных стен, прокатилось его истошное «Мама!»

Слово это, целительное и волшебное, сродни восточным мантрам, не позволило Монголу вслед за собутыльниками грохнуться в обморок и даже вернуло способность соображать. Девица, которую он крепко, до судорог в бицепсах, сжимал в объятиях, на поверку оказалась не такой уж и мертвой. Под тонкой тканью платья отчетливо чувствовалось биение сердца. И кожа была хоть и холодной, но не ледяной, и пахло от нее не формалином, а чем-то горьковато-вкусным, и волосы, на ощупь мягкие, точно лебяжий пух, щетинились липкими колючками лишь на самой макушке, где из рассеченной кожи медленно сочилась ярко-красная кровь. Именно кровь, а не кетчуп – тут уж никаких сомнений. Из всего увиденного вывода напрашивалось сразу два. Во-первых, девочка не подставная актриса, а во-вторых, она ранена и нуждается в помощи.

В том, что помощь неожиданной гостье необходима незамедлительно, Монгол не сомневался ни секунды. Достаточно было глянуть на бледное личико с кровоподтеком у виска и ощутить тяжесть вдруг обмякшего девичьего тела, как мозг начал работать с быстротой сверхскоростного компьютера. Девочка оказалась в морге явно по ошибке: то ли врач, осматривавший ее, был пьян, то ли она в тот момент не подавала никаких признаков жизни. Всякое ж случается: может, у нее кома глубокая была или клиническая смерть. Неважно, главное, что девочка жива.

На кушетке, обтянутой черным дерматином, тонкое тельце смотрелось еще более жутко, чем на каталке, и производило впечатление неживого. Чтобы убедиться в обратном, Монголу пришлось прижаться ухом к наполовину обнаженной груди и долго вслушиваться. Полной уверенности в том, что барышня все еще жива, не было: то ли это ее сердце бьется, то ли пульс у него в ушах. Ладно, кому положено, тот разберется. В «Скорую» пришлось звонить аж три раза. Диспетчер – по голосу древняя бабулька – никак не желала принимать вызов, ругалась плохими словами, обещая натравить на «телефонного террориста» милицию. Монгол, как правило, сдержанный и рассудительный, был вынужден на бабульку-диспетчера наорать и пригрозить судебными разбирательствами за неоказание медицинской помощи и оставление пострадавшего в беде. Угрозы возымели действие, потому что после его контраргументов бабулька с кем-то пошепталась и велела ждать бригаду.