Анна Котова - Перекресток

• Название: Перекресток
• Автор: Анна Котова
• Жанр: Фэнтези

Все дороги ведут в трактир Терка Неуковыры

---

Мало того, Талай остановился в здешних номерах. Там была глиняная ванна, и шустрый парнишка принес горячей воды. У нас тоже подавали желающим горячую воду, только у нас было деревянное корыто…

Всю ночь я ворочался на жестких простынях, пахнущих острой южной травой — ее название я выспросил у лекаря, но почему-то сразу забыл, хотя вообще-то на память не жалуюсь. Здесь все было не так. Красиво, но неуютно. И шумно. За окном то и дело цокали копыта, или громко переговаривались люди, или кошка орала. Дома в Заветреной тоже, бывало, орали кошки, но здешние оказались гораздо противнее.

Утром я сказал Талаю, что больше не могу и возвращаюсь домой. Он посмотрел на меня внимательно, хотел что-то сказать, но не сказал. Сунул руку в сумку, достал горсть монет. Вложил их мне в руку.

— Ты что, — растерялся я. — Зачем?

— Ты честно работал, и тебе далеко идти, — ответил Талай. — Не заблудишься?

— Нет, — помотал я головой. — Если ты проводишь меня до городских ворот, дальше я дойду.

Он усмехнулся и кивнул.

У ворот я купил у шустрой бабки леденцов на палочке для Шулле, стеклянные бусы для Хальмы, косынку для Неры и чудной чайничек для Неуковыры.

Мы с Талаем постояли, не глядя друг на друга. Потом, не сговариваясь, начали:

— Послушай… — запнулись и начали снова.

— Если понадобится, в гостинице, где мы ночевали сегодя, будут знать, где я, — сказал Талай.

— Если я буду нужен, я в "Толстой кружке", ты знаешь, где это, — сказал я.

Дома меня, оказывается, давно ждали.

-

Не пришла.

Солнце с востока на запад. Еще день. И еще.

Месяц.

Год.

Еще.

В усах седина. Под глазами тени. Скулы резче, губы жестче.

Решил — ну ее. Женюсь.

Хорошая баба. Добрая. Домовитая. Любит.

Полюблю и я.

Не успел.

Вернулась.

346 год Бесконечной войны

Вот идет королева. Ей семнадцать лет. Голубые глаза блестят, но прочитать в них что-либо невозможно. Красивые розовые губы приветливо улыбаются, но за этой улыбкой ничего нет.

Иллюзии кланов, надеявшихся вертеть ею, развеялись через какую-то пару месяцев.

Крейты попытались надавить на нее, добиваясь нового закона о таможне — она выслушала вежливо и сделала по-своему. Закон-то она подписала новый, да только совсем не тот, какого хотели Крейты. Герцог Авиллет, глава клана Крейтов, слишком громко возмущался и позволил себе нелицеприятные выражения в адрес ее величества. Лоррена выслушала, не дрогнув ресницами, и ничего не ответила.

Через две недели Авиллет скончался после короткой внезапной болезни, а еще через несколько дней два его сына оказались перед судом, обвиненные в злоумышлении против короны.

Так как они, если и не злоумышляли, то открыто возмущались юной самодуркой, суд признал их виновными.

Теайну и Корре Авиллетам отрубили головы. Ее величество присутствовала на казни по велению долга, смотрела на хлещущую кровь с мечтательным выражением, а тонкие ноздри трепетали.

Едва вернувшись во дворец, она закрылась с начальником стражи Кайалом — неудивительно, ведь политическая обстановка настоятельно требовала усиления охраны. За непроницаемыми для звука толстыми дверьми малого дворцового кабинета они кусались, царапались, кричали в голос, роняли тяжелые драгоценные стулья и не могли насытиться друг другом.

Крейты расползлись по углам и затихли, но Марденам оказалось мало преподанного урока. Лиотан Мавай, внук старого Оурре Мардена, попытался напасть на Лоррену с ножом во время торжественного королевского выхода. Кайал был начеку и перерезал глотку нападавшему его собственным ножом, так близко от королевы, что кровь залила подол ее пышного платья и брызнула на лицо и руки. Лоррейна побледнела и покачнулась, Кайал подхватил ее, усадил в карету и увез — и никто не видел, с какой страстью накинулась королева на капитана стражи прямо в карете, размазывая по его ягодицам кровь со своих забрызганных рук.

Верхушку клана Марденов подстригли через месяц — конечно же, глупец Лиотан разболтал как минимум двадцати родственникам о своих намерениях. Их казнили за недонесение, для разнообразия несколько человек посадив на кол.

Лоррена смотрела на эшафот, бледная от страсти, раздувая ноздри, и едва это стало возможным, заперлась с Кайалом.

Герцог Верейн, старый царедворец, осколок прежних царствований, оказался проницательнее всех и однажды просто исчез из столицы, чтобы всплыть через год по ту сторону Левекуны, при дворе Великого Айтара.

Он очень много знал, так что его приняли с распростертыми объятиями.

Лоррена потребовала немедленной выдачи бывшего своего первого советника. Великий Айтар ответил, что не может: он опасается за жизнь почтенного старца.

Ее величество кипела от бешенства, но внешне даже бровью не повела.

Только казнила с чудовищной жестокостью нескольких айтарцев, схваченных в приграничье.

Бесконечная война, лениво дремавшая несколько лет, проснулась и загромыхала снова.

-

Вернулась.

Увела в лес.

Плела венок. Пела, не разжимая губ.

Расплетала волосы. Платье — в траву. Кружилась, запрокинув голову к небу.

Падала в руки. Прижималась.

Молчала. Только дышала часто.

Взял за руку крепко. Повел за собой.

У калитки обняла за шею. Поцеловала.

И — как не было.

347 год Бесконечной войны

Мы привыкли, что живем в эпоху Бесконечной войны. Но на самом деле я войны-то прежде и не видал. Она была где-то. Где-то сходились и расходились армии, сшибались и опадали гигантскими волнами, разбившись друг о друга и расплескавшись кровавыми брызгами, где-то горели села и умирали осажденные города — но в нашам Западном Кабране было тихо.

Собственно, единственный военный, которого я видел в своей жизни (если не считать проехавшего однажды через Заветреную эннарского отряда), был Неуковыра, а более мирного человека еще поискать…

И вдруг с севера, от эннарской границы, потянулись согнанные войной со своей земли крестьяне. Они ехали на разбитых телегах, запряженных рабочими лошадьми, они шли пешком, ведя за собой на веревках коров и коз, волоча огородные тачки, груженые мешками со скарбом, они тащили несуразные и бесполезные вещи, которые жаль было бросить — и, устав, бросали… По обочине дороги валялись прялки, бочонки, разбитая обувь, подсвечники, лубочные картинки, резные шкафчики, я видел даже тяжеленный старинный комод, который несколько дней, надрываясь, вез в тачке крестьянин откуда-то из залесных деревень. В Заветреной силы отказали ему, и он вывалил свой комод в пыльную придорожную траву. Один ящик выпал, и, задетый порывом предгрозового ветра, жалко трепетал выцветшей бахромой высунувшийся угол зелено-красного поношенного платка.

Беженцы редко сворачивали к трактиру, все больше проходили мимо, даже не подняв головы. Терк выставил к дороге бочку с водой, привязав к ней кружку, и некоторые останавливались, пили, обливаясь, холодную воду, благодарили — а иногда и не благодарили — и шли дальше. У крестьян по большей части не было денег, они тащили продукты с собой. Иной раз, не выдержав вида измученных детских лиц, мы с Хальмой совали в серые чумазые руки хлеб и вяленое мясо, а Терк отворачивался, хмурый и злой. Мы знали прекрасно, что он зол не на нас, а на войну, которая подползала все ближе.

Однажды за лесом стал слышен неровный гул и грохот — и больше не прекращался, только становился то тише, то громче.

Потом с юга начали подходить военные отряды.

Проходила конница, поднимая пыль, проползала пехота, останавливалась у нашей бочки, проехала артиллерия, волоча тяжелые пушки — и все скрылись за лесом.

Казалось, неорганизованный ручеек беженцев где-то на юге превращается в выстроенные, шагающие в ногу, одетые в форму войска — а за лесом на севере происходит обратное превращение, и с севера на юг идут перемешанные без различия родов войск и званий, ободранные бывшие солдаты.

Через какое-то время я понял, что так оно и было. С севера брели остатки разбитых отрядов.

Трактир как-то постепенно и незаметно превратился в лазарет. В зале лежали тяжелораненные, мы с Хальмой обтирали покрытые болезненным потом лбы и подносили еду и питье, Нера и Терк перевязывали раны, подчиняясь командам черного от недосыпа лекаря, пришедшего с первым санитарным обозом — да так и осевшего в "Толстой кружке".

Однажды утром на пороге появился Талай. Я иногда вспоминал о нем, подумывал: вот бы съездить в Кеорет, узнать, где он — его талант и знания пригодились бы сверх всякой меры, да не было ни минуты свободной, какие уж тут поездки. Талай будто мысли мои прочитал. Он вошел, окинул взглядом ряды соломенных матрасов на полу трактира, засучил рукава — и принялся за дело. Полковой лекарь с облегчением отполз в угол, присел на минутку на табурет — да так и заснул, сидя на шатком табурете.