Ольга Матюшина - Песнь о жизни

• Название: Песнь о жизни
• Автор: Ольга Матюшина
• Жанр: О войне

1970 год. Двадцать пять лет прошло со времени окончания Великой Отечественной войне. Но никогда не померкнет слава великого подвига советского народа, одержавшего победу над гитлеровской Германией, спасшего человечество от фашизма.

В книге мужества и стойкости, беспримерного героизма советского человека особую страницу составляет 900-дневная оборона Ленинграда. Величественный и трагический образ блокированного Ленинграда привлекал и привлекает внимание писателей, художников, композиторов.

В год двадцатипятилетия окончания войны возвращается к своей автобиографической повести, написанной на основе дневниковых записей 1941–1944 годов, и Ольга Константиновна Матюшина. Первое издание «Песни о жизни» было выпущено в 1946 году.

---

Михаил Васильевич был не только художником, но и музыкантом. Он очень много работал. На все у него хватало времени. Меня поражало это умение напряженно и как-то радостно работать. Занятия в Академии отнимали почти целый день. И все же он находил время каждый день играть на скрипке. Говорил, что музыка помогает лучше понимать живопись, и живопись — музыку.

Михаил Васильевич был очень общителен. У нас постоянно по вечерам собирались писатели, художники, музыканты. Молодежь любила Михаила Васильевича. Он занимался с учениками не только в Академии, но и дома, на природе. Водил их по городу, рассказывал о Ленинграде, о его замечательной архитектуре. Музыка, чтение, споры о вышедших книгах… Хорошие это были годы! И вдруг — тяжелая болезнь и смерть.

Теперь квартира уже не та. Да и обитатели дома другие. В столовой живет Леня. Его все считают моим племянником. А попал он к нам случайно. Он учился вместе с Ирой в школе. Приехал сюда с запиской от ее родителей. Остановиться ему негде было, и я предложила переночевать у нас. Застенчивый, тихий, с добрыми, ясными глазами (они немного косили), Леня понравился Михаилу Васильевичу.

— Пусть живет у нас, — сказал он. — Присмотрится, выберет ВУЗ…

Леня остался. Был всегда внимателен. Смерть Михаила Васильевича очень тяжело перенес. Общее горе нас сблизило. Мне он стал дорог, как сын. А с Ирой его связывает большая дружба.

В моей комнате живет теперь Ира, а я перешла в мастерскую…

Убрав со стола, я вышла на балкон. Апрельский вечер прозрачен. Сад полон весенних ожиданий.

— Как хорошо, что у нас мир! А на Западе?.. Лучше не думать!

Хочется тишины и внутреннего покоя. Но война на Западе все чаще и тревожнее врывается в нашу жизнь. Немцы оккупировали Данию. Перебросили войска в Норвегию. Сообщения короткие, но грозные. Стараешься не думать, но иногда, помимо твоих желаний, встают картины, образы… Норвегия — страна северных витязей. Море, шхеры, фиорды… Музыка Грига. Пер Гюнт. Строитель Сольнес… Суровая страна, вольная! Теперь по ней идут бронированные немецкие войска.

Европа… В прочность ее долго верили. Теперь, как карточные домики, падают государства. Что же дальше будет?..

А у нас — весна распахнула двери к теплу и солнцу. Все мечтают о летнем отдыхе, снимают дачи, получают путевки в здравницы. Я пока остаюсь в городе.

Открыла балконную дверь. Пахнуло свежим воздухом и холодком. Вымытые стекла блестят. Солнце играет на крышке пианино, и в ней отражаются стоящие на инструменте деревянные фигурки. Большой цветок свесил почти до пола ветви. Он всегда зеленый: какой-то вид коричного дерева из Южной Америки. Ранней весной молодые побеги тонкими веточками поднимаются кверху, потом появляются светлые листки, вытягиваются, розовеют. Под их тяжестью вся ветка постепенно сгибается книзу. Вокруг бревна, на котором стоит цветок, образуется зеленый шатер.

Живя в Москве, я соскучилась по своему домашнему уголку. До сих пор с большой любовью всматриваюсь в каждую вещь. Вещи тоже имеют свое лицо.

Вот около полок с книгами — черный резной мольберт. На нем автопортрет Михаила Васильевича, написанный им за несколько месяцев до смерти.

На стене, возле балкона, зеркало — узкое, длинное, без рамки. Оно тоже рассказывает мне о прошлом. Очень нравилось Маяковскому и это зеркало, и место, где оно висит. «Как войду в эту комнату — первого себя встречаю…» — смеялся он.

Владимир Владимирович часто бывал у нас в дни постановки своей трагедии «Владимир Маяковский». Я переписывала на машинке его рукопись. Он исправлял, добавлял. Приходилось снова переписывать. Стоя перед зеркалом, он репетировал свою роль и тут же менял текст.

Поэт Хлебников любил кресло, стоявшее у зеркала. Сидел, положив ногу на ногу. Блокнот или листок бумаги неудобно лежал у него на коленях. Сам поэт всегда поворачивался спиной к зеркалу.

Около кресла — письменный стол. Он залит сейчас солнцем. На нем две чернильницы: круглая — походная и резная — бронзовая. По стенам картины. Нежные морские акварели Михаила Васильевича и рисунки, сделанные углем, — Елены Гуро.

Раздвигающаяся деревянная полка всегда на столе. Еще Елена Гуро ставила туда любимые книги. В костяной рамке моя фотография. Михаил Васильевич любил ее, с тех пор она тут и осталась. Фотография немного выцвела, но все же хорошо сохранилась. Около деревянного забора стоит девушка в светлом платье. Волосы гладко на пробор причесаны. Косы завиты улитками около ушей. Глаза задумчивые и немного лукавые. В одной руке большой букет сирени, другой рукой прижала к губам маленькую ветку. За забором цветущий куст. Все полно солнцем. Девушка еще не знает жизни, но не боится ее. Залитой солнцем дорогой ей хочется пройти по жизни…

Много терний было на этом пути! После окончания гимназии я попала в Питер. Шел 1905 год. Я видела, как бился народ за свою свободу, сама участвовала в этой борьбе. Потом — тюрьмы, безработица, голод. Помню, в Петербурге меня посадили в тюрьму за распространение нелегальной литературы. Камера была сырая, темная. Маленькое полукруглое окно высоко, почти под самым потолком. Стульев в камере не было. Один железный табурет, да и тот привинчен к полу, стол — к стене, койка тоже приделана к полу. Как я тосковала без солнца! Научилась высоко прыгать. Хваталась руками за железные прутья решетки и так висела, сколько могла. Руки зябли, немели от холодного железа. Падала на пол. Надзирательница, услышав в камере стук, подходила к двери, заглядывала в глазок. Догадывалась: заключенная смотрела в окно, а это строго запрещали. Надзирательница лишала меня переписки и передач. Огорченная, я говорила себе: «Больше не буду глядеть в окно». Но стоило только лучу проникнуть в камеру, как я уже приникала к решетке…

Не так давно я оставила свою работу в книгоиздательстве, стала художником. На Сельскохозяйственной выставке заработала значительную сумму и решила осуществить свою заветную мечту — писать большие картины. Денег хватит на целый год, а может, и больше. Можно целиком уйти в живопись. Задумала картину о Кирове. Все последнее время она стоит передо мной. Чувствую, внутренне вижу каждую деталь. Мечтаю на полотне запечатлеть мысль Сергея Мироновича: как хочется жить на старой земле, переделанной нами! Переделанной…

Много видела я такой земли, но стоит перед глазами мыс, далеко выдавшийся в большое озеро. Кончается он каменной скалой. Она как маяк на сине-зеленой глади озера. Каменистая подпочва, казалось, ничего не родит, кроме мелкого кустарника. Это так и было прежде. Теперь глазам поверить нельзя — золотое поле ржи опускается с подножия скалы и уходит далеко, бескрайно. Это — «переделанная нами земля». Вот здесь на вершине написать Кирова с его солнечной улыбкой.

Большое это счастье — создавать, находить самой, помогать видеть другим. Надо сейчас много работать. Натренировать глаз и руку. Потом поехать туда, на озеро, где больше ста восьмидесяти островов, и писать кусочки земли, залитые солнцем.

Глава вторая

— Ольга Константиновна! Посмотрите, какая у нас беда! — донесся из сада голос Ведерникова. Бегу по лестнице. Распахнула дверь. — Вот что осталось от цветов!

В руках у него вырванные с корнем нераспустившиеся мальвы.

Ведерников живет в нашем доме, в первом этаже. Много лет работает в типографии, любит свое дело. Но каждую свободную минуту копается в земле. В этом году он вместо белых вывел красные мальвы, гордился ими, любовался. Этот старый добрый человек почти плачет:

— Ребята из того дома разорили…

Я посмотрела на свои клумбы. Альпийские маки, ярко-красные, на тонких стебельках, всегда огнем горевшие в темной зелени, лежат жалкие, увядшие.

— Посмотрите, Федор Николаевич, на мой цветник! Мы стояли точно на кладбище. Сколько было отдано времени и сил, чтобы вырастить этот сад, порадовать себя и других!

Ира молча убрала вырванные цветы.

В соседнем семиэтажном доме — больше тысячи жильцов. Высокий забор, отделявший территорию нашего дома, был давно ненавистен ребятам. Теперь его сняли. Тихий сад наполнился победными криками. Уютные уголки, где так хорошо думалось, работалось, привлекли девочек. Старые дубы с частыми, крепкими ветвями облюбовали мальчики. Скворечники интересуют всех. Жажда открытий и исследований привела ребят в огороды. За овощами пострадали и цветы. Жильцы растерялись. Одни ругались, другие иронически улыбались, ходили жаловаться в милицию. Но ребята были изобретательны и неуловимы.

Ведерников решил больше цветов и овощей не сажать. В саду стало голо и тоскливо. По вечерам на нашем крылечке не собираются соседи. А как любили все посидеть тут, подышать воздухом, напоенным ароматом цветов!

Проходя по саду, я увидела двух мальчиков, забравшихся на вершину молодого тополя. Ритмически раскачиваясь, они наклоняли деревцо почти до земли.