Михаил Угаров - Море. Сосны

• Название: Море. Сосны
• Автор: Михаил Угаров
• Жанр: Современная проза

---

Михаил Угаров Море. Сосны

Повесть

Угаров Михаил Юрьевич родился в 1956 году в Архангельске. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (отделение драматургии). Драматург, режиссер, сценарист, участник оргкомитета и один из организаторов фестиваля молодой драматургии “Любимовка”, художественный руководитель “Театра.DOC”, руководитель семинара молодых драматургов, идеолог движения “Новая драма”, лауреат фестивалей “Новая драма”, “Золотая маска”. Публиковал пьесы в драматургических альманахах, повесть “Разбор вещей” напечатана в журнале “Дружба народов”. Живет в Москве.

Где палец?

Поезд № 546 Ленинград – Сухуми идет двое суток.

За окном был яркий солнечный день позднего лета 1964 года. Виктор лежал на своей верхней полке и в счастье смотрел в потолок. А по потолку метались светлые блики.

– А где палец?

Виктор опустил взгляд с потолка и увидел очень красивую девушку.

Это она спрашивала его про палец. И таким строгим тоном, как будто палец был только что на месте, а вот теперь его нет.

Виктор посмотрел на свою правую ногу – там нет большого пальца.

– Потерял, – смущенно ответил он.

И утянул ступни под простыню.

– А нам чай принесли! Будете? – спросила его девушка так, как будто чай – замена пальцу.

– Буду, – ответил он.

И спрыгнул с верхней полки.

Из сегодняшнего дня

Поздним летом 1964-го сидели в плацкартном вагоне Ленинград?- Сухуми пять очень красивых девушек, и ехали они на Черное море.

С краю рядом с ними сидел Виктор, очень видный собой парень. Только он часто смущался совершенно не по делу. Это его совсем не портило, а наоборот. Но он не знал, что ему идет смущаться…

А теперь, много лет спустя, посмотрим на них – пятерых девушек и одного парня, которые едут на Черное море летом 64-го года.

…Троих из них уже нет на свете. Остались две старухи и один старик. Окна в вагоне выбиты, сам вагон давно уже списан и брошен на тупиковых путях в районе унылого Тосно.

1964 год

Девушки были очень красивые, в Ленинграде таких Виктор видел редко.

Еще одна (очень красивая) девушка шлепнула ладошками Виктора по коленке и сказала:

– Ты понимаешь, что 1964 – это очень здорово!

Сказала она это так, как будто Виктор с ней спорил, хотя он видел ее впервые в жизни.

– Вот смотри: шесть плюс четыре – это у нас что?

– Десять, – смутился Виктор.

– А единица и девять – это что?

– Десять.

– Ну! Две десятки!

Виктор радостно кивнул.

– Две десятки! – разволновались остальные красивые девушки, приложили ладошки к горящим щекам.

– Когда одна десятка, и то много. А тут – сразу две! Это дважды хорошо! Нам очень, очень повезло, что сейчас у нас 1964 год!

– Хорошо! – сказал Виктор. – Я очень радуюсь.

– Где потерял палец?

Виктор поджал ноги под себя.

– Не важно, – улыбнулся он.

– Но интересно, – сказали девушки.

– Тебе повезло! – сказала очень красивая блондинка. (Волосы у нее белые, а ресницы и брови – черные.) – Если тебя когда-нибудь убьют, то твой труп будет легко опознать.

Все засмеялись.

Сигареты “Друг”

В шестьдесят четвертом году курили сигареты “Друг”.

Две девушки курили в тамбуре, и Виктор с ними. А другие три красавицы просто так рядом стояли за компанию, с удовольствием вдыхали дым.

– Раскури мне, – сказала одна очень красивая.

И Виктор раскурил. И дал ей.

И когда девушка, взяв губами сигарету, затянулась, Виктор покраснел.

Потому что эта сигарета только что была у него в губах, а теперь – сразу же – у нее.

Мимо шел товарный поезд, и в тамбуре мелькал солнечный свет. Поэтому никто из девушек не видел, как покраснел Виктор.

Краснеет как дурак

Еще раз он покраснел, когда одна из красавиц сказала:

– Сними кольцо, спрячь в чемодан.

– Зачем?

– Все мужчины так делают: как только к Адлеру подъезжают, так сразу же снимают обручальное кольцо.

– Давно женат? – серьезно спросила другая красавица.

– Три года.

– Жалко. И дети есть?

– Двое. Мальчик и девочка. Два и три года.

– У-у… Как зовут?

– Толя и Таня.

Девушки переглянулись и засмеялись.

– А жену как зовут?

– Валя.

Вот тут все девушки рассмеялись вместе.

И Виктор покраснел еще раз, и это видели все. Он понял, что сказал что-то не то, но никак не мог понять – в чем ошибка. Понял – очень это нехорошо, что его жену так зовут. Но почему нехорошо, не мог бы сказать. Он вдруг рассердился на жену, что она – Валя.

Все бы было иначе

– Ты докуда? – спросила красавица.

– Я в Пицунду, – ответил Виктор. – По профсоюзной путевке.

– Что за профсоюз?

– Тяжелой промышленности.

Помолчали.

– А ты докуда? – спросил Виктор.

– Мы выйдем в Лоо.

Вдруг Виктор приблизил к ней лицо и почти шепотом спросил:

– Правда, странное название?

Другая бы на ее месте смутилась, отодвинулась бы от него. А эта – нет. Наоборот, она сначала помолчала, а потом провела пальцами по его щеке, по краю его губ и ответила:

– А что тут странного? Просто две буквы “о”, вот и непривычно. Лоо и Лоо…- И губы у нее сложились в букву “о” и так и остались.

– А я из Ленинграда, – сказал Виктор.

– Вот как? – Девушка провела пальцем по его брови. – А я из Москвы. Ну и что с того?

– Ничего, – со странной горячностью ответил Виктор.

Они помолчали.

– А откуда из Москвы? – спросил Виктор.

– Кузнецкий мост. Общесоюзный дом моделей, слышал? Я – модель. И они тоже все модели. В Лоо едем…

– А я инженером на заводе. В Ленинграде.

– Главным?

И тут Виктор засмеялся. Вопрос, конечно, был задан смешной, но не до такой же степени.

И потом он ехал один в купе, после Лоо. Вспоминал этот вопрос – “главным?”. И тихо смеялся.

Поезд ехал по рельсам Грузинской ССР. Этот край назывался Абхазией.

Курил в тамбуре и ни о чем не думал. О том, что все могло бы быть иначе.

Нет “моря”, нет “рыбы”

Виктор шел по асфальтовой дорожке профсоюзного санатория. Шел он к морю. И сам себе не верил – вокруг него не природа, а просто очень красивая южная декорация.

Откуда тут взялись сосны, если их место – в Карелии или Ленинградской области? Вода в Балтийском заливе никогда не бывает такой синей, а небо?- таким прозрачным. Все немного было ненастоящим, все как в цветном кино.

Кофе тут готовили в турках на горячем песке. Всюду стояли лотки со сладкой сахарной ватой или с жирными чебуреками. С вареной кукурузой.

Белые войлочные шляпы с мохнатыми полями, в них ходили все – мужчины, женщины и дети.

Виктор сел на лавочку, обмахнулся полотенцем.

Потный Фотограф спросил его:

– Сам-то откуда?

– Ленинград.

– Уважаю, – сказал Фотограф.

Потом наклонился к Виктору, поманил его пальцем. Виктор придвинулся ближе.

– У них в словаре нет слова “море”, – тихо сообщил ему Фотограф.

– У кого?

– У этих. – Фотограф кивнул за спину.

Но за спиной у него никого не было.

– Понимаешь? – Прозвучало как “панимаишш”.

– Понимаю. А что?

Фотограф разозлился:

– Живут на море, а слова “море” в своем языке не имеют. Что это значит?

– Что?

– То, что они здесь никогда не жили. Это не их земля.

Виктор вытер полотенцем лоб.

– А как же они тогда это самое море называют?

– Ай, откуда я знаю! Может быть, “это большое мокрое”, может быть?- “соленая вода – другого берега не видно”. Слова “рыба” у них тоже нет. Я не знаю, как они ее называют. “Та, что живет в воде с хвостом”. Они же немножко обезьянки, я не могу точно понимать, что они говорят между собой.

– Кто они?

– Абхазы, – тихо сказал Фотограф.

– Это здешние? – уточнил Виктор. И посмотрел на Фотографа. Он выглядел абсолютно как “здешний”, как “обезьянка”.

– А вы тогда кто? Нездешний?

– Я не отсюда. Я вообще – грузин…

– А разве грузины не здесь живут?

Виктор шел к морю и слегка прихрамывал. И тут мы вспоминаем, что у него нет одного большого пальца на ноге.

Пацан с плохим аппетитом

Столовая – это профсоюзный рай. Все здесь было белое – скатерти, занавески, высокие наколки на официантках. Салфетки на столах накрахмалены, выставлены на стол высокой пирамидкой.

– Не могу я кушать, – печально говорил Виктору его молодой сосед.

Так странно прозвучало у парня – кушать. Кушают дети и больные, а этому бы в самый раз наворачивать и трескать.

– Чего так?

– Отравился чачей. – Парень понизил голос: – Ее нельзя здесь покупать. Умер у них дедушка, а его нельзя хоронить, пока с гор не спустится вся родня. А время-то идет, солнце жарит как в преисподней. Тогда они кладут дедушку в большой чан и заливают крепкой чачей. Там лежит, ждет, когда последняя родня с последней горы спустится. Лежит, не киснет.