Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

• Название: Веселое горе — любовь.
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Марку Соломоновичу Гроссману в 1967 году исполняется пятьдесят лет. Из них 35 лет отдано литературе.

Писатель прошел большой жизненный путь. За его спиной участие в Великой Отечественной войне, многие годы, прожитые за полярным кругом, в Средней Азии, в горах Урала и Кавказа.

Перед его глазами прошли многие человеческие судьбы; они и легли в основу таких книг, как «Птица-радость», «Сердце турмана», «Живи влюблен» и др. (а их более двадцати, изданных общим тиражом почти в миллион экземпляров у нас и за границей).

Сборник «Веселое горе — любовь» — это книга о любви и верности. О любви к Родине и женщине-матери, к любимой, родной природе, цветам и птицам — ко всему, чем живет человек нашего общества.

---

Правда, в эти дни случилось одно приятное событие, которое сильно повысило авторитет Ветошкина в собственных глазах. Во двор постучался незнакомый человек и долго о чем-то разговаривал с отцом. Затем отец позвал Аркашку и сказал:

— Вот, сынок, дядя просит продать ему краснобантовых. Ты хотел фотоаппарат купить. Как раз бы хватило...

Аркашка почти уже обиделся, но отец, улыбнувшись, обратился к гостю:

— Ну, вот — видите... Я же говорил...

Прощаясь, огорченный покупатель промолвил:

— Жаль. Если надумаете, то вот вам адрес.

И написал несколько слов на бумажке.

В тот же день Аркашка рассказал всем, как его уговаривали продать краснобантовых, но он только посмеялся и, конечно, отказал.

И все юнги одобрили отказ потому, что — вы тоже должны об этом знать — каждому хотелось получить голубят от редких почтарей.

Однажды Ветошкин вышел на улицу подышать воздухом — и неожиданно встретился с Колькиной матерью.

Увидев Аркашку, она остановилась, и на ее старом некрасивом лице Аркашка увидел слезы.

— Ты бы зашел, мальчик, к Коле, — сказала она, стараясь убрать за спину красные, в трещинках, кисти рук, — болеет сильно Коля. Воспаление у него легких.

Аркашка втянул воздух носом, потоптался на месте и ничего не ответил. Во-первых, Колька Три Глаза — его злейший враг. Какие тут могут быть посещения? И, во-вторых, надо было еще сообразить, не обман ли это? Не такой человек Колька Три Глаза, чтоб ни с того, ни с сего вдруг заболеть воспалением легких.

Но Колькина мать не уходила, и ничего не ответить было нельзя.

— Ладно, — пробурчал он, — выберу вот свободное время и приду.

На другой день, после уроков, Аркашка собрался было наведаться к юнгам, но вспомнил о своем обещании. Тяжело вздохнув, достал из коробочки красный карандаш, подумав, добавил к нему старый пистолет, совсем похожий на настоящий, и пошел с этими гостинцами к больному.

Открыв дверь и увидев Ветошкина, Колькина мать повела гостя в низкую полутемную комнату. У дальней стены на железной койке лежал худой и совсем не похожий на себя Колька Три Глаза. Он взглянул на вошедшего и вяло усмехнулся:

— Ты...

Аркашка, чтобы как-нибудь начать разговор, сообщил нехотя:

— А мне за бразильцев двадцать давали...

Колька снова усмехнулся и сказал хрипло:

— Скажи-ка ты, врет — не кашлянет!

— Сам ты всегда врешь! — обиделся Аркашка.

Так у них на этот раз и не получилось никакого разговора. Ветошкин положил Кольке на кровать карандаш и пистолет и, сказав, чтоб его позвали, если будет надо, ушел.

Назавтра отец, выслушав сообщение сына, сказал, задумчиво постукивая пальцами по столу:

— Что-то я тебе давно, Аркадий, на мороженое не давал. А ты не напоминаешь...

И весело подвинул на край стола тридцать копеек.

Аркашка всегда отлично понимал отца. Поэтому мальчишка молча засунул деньги в карман и отправился в соседний магазин. Там купил здоровенную соевую шоколадину и, написав на обертке «Н. Чебыкину от А. И. Ветошкина», потащил подарок Кольке.

— Вот, — промолвил он, кладя шоколадку на кровать, — мне мать, понимаешь, подарила, а мне, понимаешь, сладкое нельзя. Сахарная у меня болезнь.

Колька разломил шоколадку на две половины, потом еще, — и одну четвертушку протянул Аркашке.

— На, поешь маленько.

— Нет, мне нельзя, — вздыхая, сказал Ветошкин, втайне поражаясь своему мужеству и гордясь им.

— Ну, немного можно, — тоже вздыхая, отозвался Колька.

— Разве только что совсем немного, — живо согласился Аркашка, запихивая вязкую шоколадку в рот.

Расправившись с угощеньем, Колька искоса посмотрел на гостя и сказал неуверенно:

— Ты бы, Ветошкин, посмотрел мою голубятню. Почистить надо... Матери некогда. Ей знаешь сколько посуды в столовой перемыть надо. И руки болят.

Аркашка, пораженный таким неслыханным доверием, полдня прокопался в Колькином сарае. Он навел там такой порядок, какого у Ветошкина, верно, никогда не было в собственной голубятне.

Простились они совсем мирно, и Колька даже сказал, что ему совсем не жалко черную голубчешку, и Аркашка может ее оставить насовсем себе.

После этого Ветошкин несколько дней не заходил к Чебыкину. С одной стороны, без гостинца заходить неудобно, а с другой стороны, не помрет же Колька, если Аркашка не наведается к нему день-другой. А у него, у Ветошкина, тоже есть важные дела.

Наконец Аркашка взял две новенькие тетрадки и ценную железную гайку — и направился в дом напротив.

Колька лежал весь красный, поминутно пил воду из большой алюминиевой кружки и один раз даже застонал, но сейчас же спохватился и сжал зубы.

Мать его сидела рядом на стуле, сплела кисти рук на животе и, не мигая, смотрела куда-то мимо Кольки.

Когда мать вышла в сени, Колька сказал хрипло:

— У меня, понимаешь, тут опять доктор был... Пульс щупал... Этот... как его?.. — натощак и не выговоришь... — пенициллин выписал. Ну, пожалуйста, не девчонка... — пусть еще колют.

Помолчав немного, Колька трудно повернулся к Аркашке и скривился:

— Только я матери не сказал. И докторову бумагу под подушку спрятал...

— Это почему? — поинтересовался Ветошкин.

— Почему! Почему! — хмуро протянул Колька. — Нету их, денег-то... А до получки еще два дня...

Колька уныло осмотрел потолок, вздохнул, и на его красном лице появилось выражение растерянности и злости.

— И на кой я, спрашивается, заболел?

Аркашка по собственному почину прибрал в голубятне, помог Колькиной матери наколоть дров и ушел, не понимая, почему такой отчаянный человек, как Колька Три Глаза, не возьмет и не выздоровеет сам, без всякого пенициллина.

Дома Аркашка дождался, когда отец пообедает, и спросил его, что это за пенициллин такой и как он может помочь от воспаления легких?

Отец посмотрел на сына поверх очков, отложил газету в сторонку и сказал, что пенициллин — порошок, что его надо развести и тогда можно превосходно лечить ангину, дифтерит, какую-то пневмонию и еще много болезней. И добавил, что пенициллин может даже спасти жизнь, в его врачебной практике были такие случаи.

Потом отец снова углубился в газету, а Аркашка сидел рядом, делал вид, что рассматривает картинки в книжке, а на самом деле думал о пенициллине.

«Разве у отца попросить? — соображал он. — Если есть деньги, отец даст. Никогда еще не отказывал...»

Но тут же отверг этот план. Вот если бы у Аркашки были свои деньги — другое дело. Мальчишка дает мальчишке на лекарство, — это совсем не то, что просить и выпрошенное давать...

Вечером Аркашка постучал в Колькину дверь, но почему-то ему долго не открывали. Наконец на пороге появилась Колькина мать.

— Не надо бы тебе сегодня заходить, Аркаша, — сказала она шепотом. — Больно плохо Коленьке-то. Да и заразиться можно...

— Воспаленье — это незаразное, — не очень твердо заявил Аркашка и прошел в комнату.

Они сидели у кровати молча — Аркашка и Колькина мать — и слушали, как Колька тяжело дышал и бормотал что-то непонятное о кошках, и еще о железной гайке, и еще о какой-то девчонке из пятого «А» класса.

Мать сидела, уронив голову в ладони, и широкие худые ее плечи вздрагивали так, будто их кололи иголками.

Аркашка тоже сидел, чуть не плача, думал, думал, — и ничего не мог придумать. Только одно было у него в голове, что надо достать пенициллин. А как его достать, когда нет денег?

И он сидел и думал так, что даже голова начала трещать.

— Ладно, тетя Маша, — заговорил он наконец, так ничего и не решив. — Что-нибудь мы все же придумаем. Вот увидишь.

Когда Колькина мать вышла на кухню, Аркашка что-то долго бормотал себе под нос, как будто спорил с самим собой. Наконец, вздохнув, он тихонько полез к Кольке под подушку и вытащил рецепт. Уныло повертев его в руках, Аркашка засунул рецепт в карман и пошел прочь из комнаты.

* * *

Прошло две недели. Колька уже поправился, температура у него давным-давно спала, и сейчас он сидит на полу, на цветном половичке, и строгает доску для самоката.

— Ты где денег брал на лекарство? — спрашивает он у Аркашки, сидящего за столом и наблюдающего за его работой.

— Ладно, достал... — хмурится Аркашка.

— Нет, ты скажи!

— Краснобантовых продал, — говорит сквозь зубы Ветошкин, и у него отчего-то даже начинает щипать сердце.

Колька недоверчиво смотрит на Аркашку, складывает губы в ехидную улыбку и вдруг громко смеется:

— Врешь!

— Ничего не вру, — говорит Аркашка, пристально рассматривая какое-то пятнышко на стене.

Колька несколько секунд молчит, строгая доску. Потом скребет в затылке и заявляет:

— Ну и дурак!

— Это почему же — дурак?

— Из-за такой ерунды краснобантовых продавать! Чистый дурак.

Аркашка уходит от Кольки, огорченно думая, что Три Глаза очень неприятный человек, который вечно шарит глазами по чужим крышам и сует свой нос туда, куда его совершенно никто не просит.