Лев Успенский - Письма последних лет

• Название: Письма последних лет
• Автор: Лев Успенский
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 289-00176-Х

Письма последних лет жизни Л. В. Успенского, вошедшие в посмертный сборник его произведений — совсем малая часть его эпистолярного наследия. Однако в ней, как в капле воды, отразились черты личности писателя: его обязательность, вежливость, уважение к чужому мнению, желание дать наиболее исчерпывающий ответ на вопрос.

Облик Л. В. Успенского, писателя и деятеля, просто человека, с наилучшей стороны раскрывается в его письмах. Переписка занимала в жизни Л. В. Успенского очень большое место. Сложенные вместе, ответы писателя его адресатам по количеству страниц равняются нескольким объемистым томам. Иногда Лев Васильевич сетовал: сколько успел бы написать, сколько замыслов осуществить, если бы не письма! Сетовал, но продолжал аккуратнейше отвечать, не разрешая себе проволочек. Лишь во время болезни письма скопились, но, едва оправившись от инфаркта, педантично определив хронологию пришедшей почты, писатель постепенно ответил всем, кто к нему обращался.

Из послесловия к сборнику «За языком до Киева» Натальи Банк — «Свет его окна».

---

Писатель не уходит от этих многочисленных, на каждом шагу возникающих «почему?». Лингвистическая проза Л. В. Успенского приобщает людей к прекрасному и очень нелегкому труду по добыванию научной истины.

Ученые-лингвисты высоко ценят научную сторону лингвистической прозы Л. В. Успенского. На вечере памяти писателя в Центральном Доме литераторов 25 апреля 1980 года Л. И. Скворцов, доктор филологических наук, заведующий сектором культуры русской речи Института русского языка АН СССР, говорил о том, что в своих книгах Л. В. Успенский дает не полунауку, а науку целиком, говорил о научной достоверности, первичности материала в словарях, которые писатель составлял (словарь летчиков, этимологический словарь школьника и т. д.). Выступавшие на вечере высказывались о том, что Л. В. Успенский достойно нес звание писателя-филолога, весьма уважаемое в России, если вспомнить имена В. И. Даля, Н. С. Ашукина, а ближе к нашим дням — Л. Я. Борового, Б. В. Казанского и др.

Однако пропаганда науки всегда была для Л. В. Успенского, по его признанию, искусством. Характерно, что К. А. Федин, например, назвал «Слово о словах» не трактатом, не исследованием — «увлекательной повестью о своеобразных „приключениях“ слов в истории русского и других языков». В книгах Л. В. Успенского вершит свой праздник вдохновенная поэзия науки. Рассказ о жизни языка, об именах людей и географических названиях (топонимах), даже о такой прозаической материи, как правописание, то лиричен, то патетически приподнят, то блещет юмором. Писатель как бы перелагает на язык природы звучные и загадочные географические имена, говорит о сибирских речках, что они «бегут по тайге и по карте, как стайка веселых лесных девчонок, и шумят, и журчат по-своему». Он пишет о любопытных явлениях топонимики, пользуясь образами «морскими», «речными», «снежными»: «поземка ничего не означающих слов, имен без тени значения», которая «запорошила просторы нашей Родины»; «дождь географических имен»; язык народа, «обкатывающий и оглаживающий» при бесчисленных повторениях названия, которые состоят из нескольких слов, «как морской прибой обкатывает остроугольные камешки, превращая их в круглую гладкую гальку». Писатель не перегружает подобными метафорами текст, они уместны в рассказе о причудливых именах, нанесенных на карту Родины, неотделим от размышлений о природе страны, о ее людях.

Перечитывая лингвистические работы Л. В. Успенского, мы находим там — в поэтическом, образном выражении — идеи, удивительно созвучные дням сегодняшним. Есть в США озеро «Лак-Ки-Парль» («Озеро, которое говорит»), имя озеру давал француз («…в нем — ропот маленьких волн в береговых корнях, свист ветра в тростнике, крик утки в утреннем тумане…»). И есть в верховьях суровой северной русской реки отвесный утес по имени Говорливый камень.

«Как жаль, — размышляет писатель, — что эти два имени разделены континентами и океаном, что Говорливый камень не может побеседовать с озером, которое разговаривает… А может, не жаль? Может быть, это радостно, что и там, и тут, в Европе и Америке, человек создал такую похожую красоту имен».

Родство имен — родство людей на земле — мирное сотрудничество государств — вот мысль-основа многих страниц языковедческой прозы Л. В. Успенского.

Работы Л. В. Успенского о языке пробуждают интерес человека к истории, уважение к прошлому. Географическое имя, говорит писатель, — это «надпись на могильной плите, полуистершийся священный иероглиф — драгоценная памятка прошлого», это «экспонат великого музея топонимики». Какой величавый, торжественный образный ряд! Так не случайно: ведь топонимы любой страны, нашей в частности, рассуждает писатель, — ценности исключительные. Они хранят память о прошлом народа, об истории Родины, иное географическое имя — как окошко, через которое «можно заглянуть в жизнь», протекавшую несколько тысячелетий назад. С именами городов, рек, селений нельзя обращаться беззаботно, своевольно менять их, безграмотно искажать. Восстановить географическое название так же трудно, как фреску работы Андрея Рублева или Феофана Грека.

«Упразднить старое имя — это то же, что… на древнем холсте написать веселенькими красками новую картину — еще одну копию шишкинских „медведей“ или „Девятого вала“ Айвазовского».

Каких бы специальных вопросов языкознания он ни касался, на страницах своей прозы Л. В. Успенский выступает как публицист. Энергичный полемический язык прозы пропитан иронией, подчас нескрываемо злой — и поделом! — зачем, упраздняя в 40-е годы имена «с немецким душком», не вернули Шлиссельбургу его исконного звучного имени Орешек, а нахлобучили на него чудовищное сложносокращенное, противное духу русского языка: Петрокрепость; почему из Петергофа сделали точную кальку немецкого слова, такое же нерусское Петродворец?

Методу скорой перестраховочной расправы с непонятными, «темными» — за давностью лет — географическими названиями в повествовании Л. В. Успенского исподволь противопоставляется другой — метод тщательного изучения редких или примелькавшихся имен городов и селений, разных загадок топонимики.

Лукавый, добрый, терпеливый в растолковывании самых трудных проблем, писатель знал цену шутке, веселому слову. Рассказам о языке неизменно сопутствовал юмор. Поводы для веселой издевки, тонкого авторского злословия возникали то и дело. Л. В. Успенский умел писать о сложном остроумно, весело. Как выходят из положения языки, в которых имена существительные не различаются по родам, например английский, чтобы указать пол животного? Они вырабатывают приемы косвенного указания пола, на наш взгляд забавные, потому что «в применении к нашим обыкновениям это могло бы звучать как „котоваська“ и „котомашка“ или „котодяденька“ и „кототетенька“». Комический эффект производит и необычный, вольный перевод иностранных имен на русский язык (Септимий Север значит «Семеркин из Суровых»!) и обратный перевод — «разоблачение» некоторых имен, казавшихся исконно русскими («приветствуя учителя физики: „Петр Никитич, здравствуйте!“ — вы, собственно, произносите: „Здравствуйте, Камень Победителевич!“»), и непривычные смешные «ботанически-зоологические» имена, которые придумывает писатель по аналогии с существующими: если есть «Роза Львовна», отчего же не быть «Фиалке Леопардовне» или «Настурции Гиппопотамовне»?! Остроумные изобретения Л. В. Успенского напоминают образы из «Записных книжек» Ильфа: оба писателя росчерком пера набрасывают выразительный портрет, комический, а случается, и откровенно издевательский.

Мы улыбаемся умному замечанию Л. В. Успенского по поводу суеверия наших предков, которые боялись навлечь на ребенка злых духов и прикрывали его красивое, нежное или горделивое имя другим, непривлекательным или то же самое имя переводили на иностранные языки:

«…окрестили Хоздазатом („дар божий“), а зовут Феодором (тоже „божий дар“)… Оба слова значат одно… но ведь навряд ли злые духи хорошо знают иностранные языки…»

Покоряет легкость, с которой Л. В. Успенский — по ходу сюжета — обращался то к мифологии, то к истории флота, наводил справки у археологов и «птицеведов», цитировал древних и современных поэтов. Но это — легкость, оплаченная годами упорного труда, свидетельствующая о глубокой, всесторонней образованности писателя. Прекрасная научная школа, которую Л. В. Успенский прошел в 20-е годы под руководством своих учителей Л. В. Щербы и Б. А. Ларина, В. М. Жирмунского и Б. М. Эйхенбаума на Высших курсах искусствоведения, обязывала бесконечно пополнять и совершенствовать знания. В кабинете Льва Васильевича за стеклами стеллажей ряды книг самых необходимых, постоянных спутников писателя-ученого: энциклопедии, справочники, словари. И еще одно серьезное подспорье в работе над лингвистической эпопеей и другими произведениями — уникальная картотека, которую Л. В. Успенский собирал, создавал много лет: здесь в алфавитном порядке сотни топонимов и специальный ящик, отведенный под имена (с подразделами «Имена советские», «Имя в литературе», «Имя в пословицах Даля» и другие), здесь карточки с названиями улиц и… ботанический словарь Пушкина.

Через всю жизнь пронес Л. В. Успенский благодарную память о своих учителях, пользовался любым случаем рассказать о них, сослаться на их опыт. Пожалуй, чаще других он называл Льва Владимировича Щербу, — не его ли знаменитая лекция, которую профессор начал с анализа вымышленной фразы о «глокой куздре», стала первой завязью «Слова о словах» (кстати, одна из начальных глав этой книги, напечатанная в 1936 году в «Пионере», так и называлась — «Глокая куздра»).

Л. В. Успенский щедро делился богатыми познаниями — и в книгах, и в публичных выступлениях, он был великолепным рассказчиком, свободно собеседующим с любой аудиторией. Его всесторонняя образованность никогда не подавляла людей, общавшихся с писателем: настоящий интеллигент, он обладал демократизмом, тактом и уважением к своим читателям, слушателям, многочисленным адресатам (почта Л. В. Успенского насчитывает тысячи писем).