Анна Антоновская - Базалетский бой (Великий Моурави - 5)

• Название: Базалетский бой (Великий Моурави - 5)
• Автор: Анна Антоновская
• Жанр: История

---

Все же сегодня Керима особенно радовало, что рябого сарбаза, тайного лазутчика Баиндура, трясет лихорадка и он корчится на циновке, а Селим занят хасегой, которая благодаря крепкому сну Баиндура снова пролезла через щель в темный сад.

Керим легко взбежал по крутой каменной лестнице.

Царь встретил его радостным восклицанием:

- Мой Керим! Я уже смирился со своей участью, но тайное послание взволновало меня. Я готов на риск, ибо лучше быть заколотым сарбазами, чем продолжать бездействовать, когда гибнет царство. Не страдал я, когда в Картли властвовал Георгий Саакадзе, ибо знал - Картли расцветет под его сильной десницей; не страдал, когда Теймураз захватил трон, - ибо он Багратиони. Но теперь узурпатор, запятнавший себя кровью царя Симона, жестокосердный Зураб Эристави бесчинствует в моем уделе. Это выше моих сил! Попытайся устроить мне побег. Переодень сарбазом или придумай что хочешь, только выведи отсюда.

- О царь царей, разве я день и ночь не думаю о твоей свободе?! Нетрудно переодеть тебя сарбазом, но проклятый хан - да испепелит его шайтан! - давно приказал каждого сарбаза, выходящего ночью из ворот, осматривать, освещая его лицо фонарем и снимая с него плащ. Хитрый хан чувствует, что не навсегда ты пожелал остаться в каменной темнице... И он с каждым днем все зорче следит за проклятой аллахом башней.

- Значит, нет никакой надежды?!

- Да будет мне свидетель аллах! Никогда еще ты, царь царей, не был так близок к свободе, как сейчас.

- Что? Что ты говоришь, мой Керим?!

- Удостой меня доверием, возвышенный царь! Сейчас сама судьба посылает нам избавление. Все так крепко построено, что никакие случайности не смогут помешать аллаху указать тебе, светлый царь, светлой царице, князю Баака и нам, твоим рабам, дорогу в Картли.

- Что ты придумал, мой Керим?

- Не я, светлый царь царей, аллах придумал и мне вовремя подсказал. Неизбежно мне завтра выехать по пути ловкости к достижению задуманного... Со мной поедет Арчил-"верный глаз". Может быть, пятнадцать дней и ночей мы будем путешествовать, может, двадцать, но, когда вернемся, в ту же ночь ты, о мой повелитель, вскочишь на коня и помчишься, свободный, как ветер, куда пожелаешь. Я просил азнаура Датико царицу предупредить... Никогда после первой неудачи не посмел бы напрасно тревожить.

- И ты не приподнимешь хоть немного завесу? - спросил Баака.

- Нет, князь из князей. Удостой меня доверием. Расскажу в Метехи, если светлый царь Луарсаб пожелает меня выслушать.

За многие годы узничества и царь Луарсаб и князь Баака привыкли во всем доверяться преданному, благородному Кериму. И такой уверенностью дышали сейчас его слова, что Луарсаб вдруг почувствовал себя почти свободным. Повеселев, он на прощанье поцеловал Керима и обещал: если богу будет угодно, Керим навсегда останется с царем Картли и своим умом будет украшать Метехи.

Радовался и Баака. Особенно его убеждало, что Арчил-"верный глаз", этот выученик Саакадзе, будет участвовать в устройстве побега.

На следующий день в Гулабской крепости все сарбазы с завистью говорили, что хан поручил ага Кериму привезти ему знатную хасегу, а сопровождать баловня удачи будет гурджи, ибо новая красавица из Гурджистана.

На пыльной, заброшенной улице, где приютился домик Тэкле, готовились словно к празднику. Уже много месяцев, кроме палящего солнца и едкой буро-желтой пыли, ничего не было видно. И вдруг - ливень! За глинобитными заборами слышался шутливый визг женщин, собирающих драгоценную воду; дети оглашали воздух счастливыми выкриками; раздевшись, они бегали по улице, утопая в липкой грязи, и, омытые ливнем, устремлялись к калитке. Уже темнело. Сначала взбудораженная пыль вздымалась подобно тяжелой туче, но ливень упорно прибивал ее к земле, и, словно устав бороться, она образовала непролазное вязкое болото.

Подняв, глаза к узенькому окну, Тэкле встрепенулась. Она сначала увидела улыбающееся лицо, потом руку царя. Он посылал ей воздушный поцелуй. Почти никогда он так близко не подходил к решетке, никогда она так ясно не видела его лицо. Сквозь сетку затихающего дождя в прозрачном воздухе любимый был так близок!

Она не чувствовала ни зноя, ни прохлады. Не тяготила ее и промокшая насквозь одежда и увязшие в липкой луже ноги. Царь! Ее царь улыбался ей и посылал приветственный поцелуй! О, что-то произошло! Почему потеплело в замершем сердце? И она, не отводя взора, смотрела вверх, все больше поражаясь ясному виденью.

Напрасно старик Горгасал умолял ее покинуть болото. Она ничего не слышала, не понимала - только одно: видеть любимого, ощущая его близость! Но вот прощальный взмах руки и... Тэкле вздрогнула: исчезло улыбающееся лицо, и за решеткой образовался черный провал.

Насилу вытащил Горгасал из липкой глины ноги царицы, почти на руках понес ее домой. А сарбазы, толпившиеся у ворот, потешались над стариком, ублажающим ведьму.

- Царица, - прошептал старик, - Датико идет следом, наверно, слово хочет сказать.

Действительно, нагнав, Датико протянул ей монету и громко проговорил:

- Князь ради наступающей пятницы тебе прислал, - и добавил шепотом: Сегодня дозволь посетить твой дом, - и, не дожидаясь ответа, быстро повернул обратно.

Нетерпение Тэкле было так велико, что она не только не сопротивлялась старой Мзехе, но сама помогла ей смыть с себя глину и окунулась в теплую мыльную пену, охотно следила, как преданная старуха расчесывает ей густые, цвета гишера, косы, согласилась надеть мягкие бархатные туфельки и светлую одежду. Да, и у нее праздник, ведь сегодня ей улыбался царь ее сердца!

Наконец ночь сдвинула над землей темные крылья. Вот сейчас... вот... Нет, не идет верный друг. И затаив дыхание прислушивается она к ударяющимся о медный таз запоздалым дождевым каплям. Но, кажется, стук в калитку?.. Раз, два, три! Датико! Скорей, Датико, сердце сгорает от нетерпения! Спеши к изнывающей Тэкле!

- О друг, как ждала тебя! Говори! Говори, почему посветлел мой царь? Почему сегодня так близко подошел к решетке, словно хотел распахнуть проклятое окно?

- Ты угадала, светлая царица, скоро окно будет открыто. И из него на свободу вырвется орел.

Тэкле застонала и схватила руку Датико. Она жадно слушала об отъезде Керима и сына Датико. Да, да, скоро свобода! Скоро, раз осторожный Керим просил ее предупредить, раз царь Луарсаб просил верить в близкий час их встречи.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Жара спадала. В прозрачной воде бассейнов отразилась восходящая луна, заливающая мягким светом белые стены посольского ханэ и причудливые заросли сада. Светильники в нишах и на узких подставках сделались незаметны, померкли, и стало светло, как днем. Лишь на толстое серое сукно, которым устлана была средняя часть террасы, примыкающей к ханэ, падали узорчатые тени от больших лапчатых ветвей чинар, окруживших террасу, как безмолвная стража.

Посол Московского царства князь Тюфякин облегченно вздохнул, последовательно скинул опашень, ферязь, шелковый зипун и остался в легкой рубахе; прислушался - тишина. Мехмандар, высокий хан с густыми красными усами, изгибающийся, как плясунья, только что покинул ханэ, пожелав высокочтимым послам, верным копьям повелителя севера, царя государя Михаила Федоровича - да хранит аллах в веках золотой блеск его имени! - братьям звезд седьмого неба, сладостного, как улыбка гурий, сна. Незадолго перед тем отбыл Эмир-Гюне, один из приближенных к шаху Аббасу ханов, осведомляющий властелина о поведении послов. Тюфякин незлобно ухмыльнулся: три часа пришлось прикидываться простачком, похваливать ширазское вино и отводить нежелательный разговор о городовых стрельцах, пополняемых из вольных охочих людей. И откуда только пронюхал Эмир-Гюне о решении боярской думы не включать в стрелецкое войско холопов, тяглых посадских людей и пашенных крестьян? Допытывался хитро, а ширазского вина в кувшине оставалось малость, не больше как на полчары.

От полудня и почитай до трех дневных часов князь Тюфякин, с ним подьячий Григорий Феофилактев и дьяк Панов правили посольство в Давлет-ханэ. Как при первом представлении шаху, так и сегодня, после трехнедельных переговоров, упорно говорили о том же: "Великому государю, царю и великому князю всея Руси Михайле Федоровичу его Аббас шахово величество - друг. А христианская Грузия, Иверская земля, цари ее и князья изначала нашей христианской веры греческого закона, - и ему бы, Аббас шахову величеству, от Грузии отступиться и, ради любви и дружбы к его царскому владычеству Михайле Федоровичу, царя Луарсаба от плена избавить и из темницы гулабской вывести. Негоже, не приличествует сану миропомазанника божьего в неволе томиться!"

Шах Аббас с высоты трона дружелюбно взирал на послов Московского царства, сочувственно вслушивался в витиеватые речи, переводимые искусным толмачом, вскидывая глаза к голубому потолку, по цвету схожему с небом в безоблачный день, а исподволь зорко следил за послами. Приходилось и послам дружелюбно взирать на шаха и вскидывать глаза к голубому потолку. И казалось князю, что не ковер под его крепкими ногами, а голубая поляна - и где-то рядом капкан. Не блюди он, посол, осторожность, - один шаг в сторону - и щелкнет железо у самой щиколотки!